Рекс Стаут - Рассказы
— Эй! Мои поздравления, дружище! — осклабился тот.
Пьер мгновенно насторожился. Значит, новость уже облетела округу. Он с усилием выдавил приветливую улыбку, краем глаза оглядел полупустой зал и жестом пригласил журналиста присаживаться.
Бернштайн, заметив бокал, только что поставленный официантом перед Пьером, вскинул брови и покачал головой.
— Нервы? — сочувственно поинтересовался он.
Пьер разозлился — главным образом, потому, что это была правда. Проворчав, что, мол, коллега ошибается, он взял бокал, опустошил его одним глотком и проговорил безразличным тоном:
— Нервы нужно беречь. Для меня это в нынешних обстоятельствах особенно важно, впрочем, наверное, ты еще не знаешь… Кстати, а с чем это ты меня поздравил?
Бернштайн лукаво подмигнул:
— Да полно тебе, все всё знают. У Лампурда народ уже делает ставки, а у нас в редакции только об этом и болтают. И все тебе завидуют. То есть, конечно, будут завидовать, если… — Бернштайн многозначительно умолк, с любопытством наблюдая за собеседником.
— Ну? — Пьер очень старался выглядеть беспечно. — Если?..
— Да нет, ничего… В сущности, жизнь не что иное, как азартная игра — лови удачу и получишь все: победу, славу, известность. Слушай, дружище, да послезавтра ты сможешь заявиться к старику Лиспенару и сказать: «Отныне и во веки веков я желаю получать тысячу франков за каждую заметку, подписанную моим именем!» И ему ничего не останется, как принять твои условия. Разумеется, если ты будешь в состоянии к нему прийти…
Пьер пренебрежительно хмыкнул:
— Если хочешь меня напугать, это не так-то просто сделать. — Он взял газету со стула и бросил ее на стол перед Бернштайном. — Так ты об этом толкуешь?
Тот покосился на первую полосу и кивнул:
— О чем же еще? Отличная статья, просто изумительная. Однако ты свалял дурака — не надо было оставлять за ним выбор оружия. Этот Ламон — опасный тип.
В ответ Пьер лишь презрительно усмехнулся и щелкнул пальцами.
— Нет-нет, поверь мне, — продолжал Бернштайн. — Пойми, дружище, я стараюсь ради твоего же блага. Я слышал это от одного из сотрудников Лампурда, не помню, от кого именно, — с Ламоном шутки плохи.
В его тоне было что-то такое, от чего руки Пьера мелко задрожали, когда он потянулся к бокалу.
— Знаешь, — не унимался Бернштайн, — он приехал сюда месяц назад из Мюнхена, где жил на офицерских квартирах германского полка — изучал материал для той самой пьесы, которую ты разнес в пух и прах в своей статье. Там он так прославился на поприще дуэлей, что его называли не иначе как Lamon le diable[2], потому-то я и сказал, что ты сделал ошибку, — с рапирой в руке у тебя еще был бы шанс отделаться царапиной, но с пистолетом…
На протяжении этой тирады Пьер изо всех сил пытался сохранять невозмутимое выражение лица, но живописная бледность разлилась по щекам помимо его воли, а когда он заговорил, голос прозвучал хрипло:
— От кого ты узнал о Ламоне?
— Не помню. В конце концов, какая разница? Немного поупражняешься в стрельбе сегодня и завтра, чуть-чуть удачи — и о тебе заговорит весь Париж! Можешь мне поверить: все будут тебе завидовать, но, естественно, при условии, прости, пожалуйста, что Ламон промахнется.
Пьер вздрогнул. Он уже начал ненавидеть Бернштайна. Откуда в нем это циничное спокойствие, эта брутальность? Не иначе как весь рассказ о Ламоне — чистой воды ложь. Решительно это не может быть правдой, в противном случае Пьер услышал бы о Ламоне гораздо раньше. Захлестнутый суматохой бредовых мыслей, он сидел и старательно делал вид, что слушает собеседника, а тот без умолку распространялся о Ламоне, делился бульварными сплетнями и излагал последние новости из профессиональной сферы — Пьер не разобрал ни слова.
Когда через полчаса Бернштайн заторопился на деловую встречу, он дождался, пока журналист выйдет из кафе, со вздохом облегчения поспешно расплатился и выскочил на улицу.
Какой-то умный человек сказал, что бывают случаи, когда храбрость заключается не в том, чтобы вступить в схватку, а в том, чтобы вовремя ретироваться. Ради спасения доброго имени Пьера будем считать, что это был как раз такой случай, ибо Пьер решил именно ретироваться. Он признался себе в этом сразу, без оговорок и стыда, стоя у витрины «Сигоньяка» и глядя невидящими глазами на вереницу проезжавших по улице экипажей. Рассказ Бернштайна о Ламоновой доблести убедил его всецело и бесповоротно.
Его мучил другой вопрос: возможно ли все это провернуть изящно и без особого ущерба? Ибо Пьер, относившийся к своей шкуре лишь немногим более трепетно, чем к своей же репутации, страстно желал спасти и то и другое. Его брови озабоченно сошлись на переносице. Он пожал плечами. Он вздохнул. Чертов Ламон! Но теперь, окончательно решив задачу в пользу собственной шкуры, Пьер почувствовал себя гораздо увереннее, и вскоре его мозг заработал в авральном режиме, просчитывая пути отступления. Об извинениях, разумеется, и речи быть не могло — над ним будет потешаться весь Париж. А что еще хуже, этот демонический Ламон, скорее всего, откажется заключить мир.
В голове возникали сотни вариантов, Пьер перечеркивал их один за другим и готов уже был впасть в отчаяние. Казалось, не остается ничего, кроме позорного бегства. И вдруг его глаза блеснули радостью: вот это идея! Гениально!
Развернувшись, Пьер гигантскими скачками припустил по улице, еще немного, и он бросился бы в Сену и переплыл на другой берег. Опомнившись через некоторое время, он отдышался и, замахав обеими руками, выскочил на мостовую наперерез свободному экипажу, а в следующую минуту уже стремительно катил по направлению к Монпарнасу.
Вскоре экипаж остановился возле ветхого домишки на улице Ренн. Пьер велел кучеру подождать, с сомнением огляделся, еще раз посмотрел на вывеску с номером на облупленном фасаде и решился войти. В конце коридора на втором этаже он отыскал дверь с табличкой:
«ALBERT PHILLIPS
Professeur d'Escrime
Methode Americaine»[3]
В ответ на стук из-за двери крикнули с сильным американским акцентом: «Войдите» — и Пьер очутился в длинном помещении с голыми стенами и низким потолком. Здесь было не намного светлее и чище, чем в коридоре. На кресле возле двери валялись учебные рапиры, несколько пар боксерских перчаток и помятая маска для фехтования. Второе кресло, стоявшее за столом у единственного окна, занимал потасканного вида человечек, который при появлении посетителя медленно повернулся и теперь сидел вполоборота к двери. Глаза Пьера еще не успели привыкнуть к полумраку, и несколько секунд он стоял молча, беспомощно моргая. Человечек вопросительно уставился на гостя.
— Я пришел по делу, — сказал наконец Пьер. — Но мне кажется, вы не тот, кто мне нужен…
— Тогда зачем вы теряете время?
Пьер чуть поразмыслил и выпалил:
— Хотите заработать тысячу франков?
Месье Филлипс проявил первые признаки интереса.
— Дорогой сэр, — проговорил он, — ради тысячи франков я могу сделать очень и очень многое.
— Отлично, — кивнул Пьер. — Прежде чем мы продолжим, мне было бы любопытно узнать, умеете ли вы стрелять из пистолета.
Человечек нахмурился и быстро взглянул на него исподлобья.
— Лучше всех в Париже, — заявил он. — Но я же сказал «многое», а не «все, что угодно» и…
— Это дело чести, — перебил его Пьер.
Филлипс вскинул брови:
— Вот оно что… Тогда продолжайте.
Пьер пару секунд поколебался, затем с решительным видом тряхнул головой, подошел к стоявшему у двери креслу, пододвинул его к столу Филлипса и, смахнув на пол инвентарь, уселся.
— Надеюсь, — начал он, — вы умеете хранить тайны?
— За тысячу франков — да.
— Отлично. Вы получите эти деньги. О том, что мне от вас нужно взамен, сказать проще простого. Я участвую в дуэли. Мы стреляемся с двадцати шагов в четверг, в шесть утра. Я хочу, чтобы… чтобы вы заняли мое место.
Филлипс подпрыгнул от удивления и воззрился на Пьера.
— Это невозможно, — произнес он после недолгого молчания. — Обман раскроют.
— В этом случае рискую я и, уж поверьте, постараюсь, чтобы никто не заметил подмены. Так вы согласны или нет?
— Где состоится дуэль?
— На берегу Сены, у моста Сюрэсн.
— Это опасно. Вы ведь знаете, что новый начальник полиции издал указ…
— Это тоже будет улажено, — перебил Пьер.
— Что ж… Кто ваш противник?
— Ламон, драматург.
— А-а… — Филлипс глубоко задумался, странная улыбка блуждала на его губах. — Я согласен, — сказал он наконец.
— Прекрасно! — Пьер вздохнул с облегчением. — Тогда нам остается обсудить детали.
— А это как раз самое важное, — сухо заметил мастер фехтования. — Приступайте, месье.
Пьер пододвинул кресло поближе к столу.
— Во-первых, как сделать так, чтобы никто не заметил подмены? Мы с вами одной комплекции и примерно одного роста — вы наденете мою одежду, а ваше лицо скроет маска.
