Девятью Девять - Энтони Бучер
— Унижение и размышление, — заявил он, как бы угадав мысли вошедших, — едины. Запомните сие. А посему комната размышлений выкрашена в цвет моего унижения.
Если лица Мэтта, Джозефа и лейтенанта и удивили проповедника, он ловко это скрывал и обращался к нежданным гостям как к обычным ревностным адептам, пожелавшим посетить учителя.
— Ступай, — спокойно сказал Агасфер херувиму.
— Но, учитель, — запротестовал юноша. — Они…
— Что мне или тебе до того, кто они такие? Они желают видеть меня, и этого достаточно. Ступай.
Херувим неохотно удалился.
— Итак, — Агасфер повернулся к гостям и любезно указал на кушетку, — что вы желаете знать?
— Мы желаем знать, — сказал лейтенант Теренс Маршалл, — где, черт возьми, вы были сегодня вечером в шесть.
Элен Харриган читала главу из “Подражания Христу”, когда в комнату вошла Конча. Серебристой щеткой девушка методично расчесывала свои короткие черные волосы — как положено, сто раз перед сном.
— Тетя Элен, — позвала она.
— Что, Мэри?
— Простите, что отвлекаю, но вы не против… то есть можно мне… можно мне спать сегодня здесь?
— Конечно, детка. Признаюсь, я сама буду рада компании. Только смотри не подцепи мою простуду.
— Простуду! При чем тут простуда, когда… нет. Извините. Пожалуйста, не отвлекайтесь из-за меня.
Элен закрыла книгу.
— Господь велел нам заботиться не только о собственных душах. Если тебе нужно выговориться, Мэри…
Конча села на постель.
— Сама не знаю, что мне нужно. Но что-то нужно. Просто позарез…
Она механически продолжала расчесываться.
— Знаю, детка. И не беспокойся об отце. Мы помним, каким он был, и не сомневаемся, что ему хорошо. Разумеется, мы отслужим мессы, но я уверена, что твой отец недолго пробудет в чистилище.
— Можно я завтра пойду с вами в церковь, тетя Элен? Сухое старое лицо Элен Харриган засияло от удовольствия.
— Конечно, дорогая. Когда тебе угодно.
— Я не… я, наверное, не стану причащаться, но мне все-таки хочется пойти. Тетя Элен…
— Что, милая?
— Когда папа в последний раз исповедовался?
Тетя Элен нахмурилась.
— Неделю назад, в прошлую среду. Он всегда ходит… ходил к причастию в Святой четверг. А что?
— Тогда все в порядке. Неприятно было бы думать, что…
— Что, дорогая?
— Ничего. Тетя Элен…
— Да?
Рука, сжимавшая расческу, бессильно повисла.
— Наверное, вы знаете, как это бывает… если вообще кто-нибудь знает. Скажите, очень сильно чего-нибудь желать — грешно?
— Сильно желать не грех, если, разумеется, ты не желаешь чужого, нарушая тем самым десятую заповедь.
— Нет-нет. Я имею в виду — хотеть, чтобы что-нибудь случилось. Что-нибудь плохое. — Голос девушки звучал серьезно и испуганно.
Элен села на кровать рядом с девушкой и взяла ее за другую руку.
— Сами по себе мысли не греховны, если только мы не вызываем их умышленно и не думаем о плохом постоянно. Человек не несет ответственности за искушение, которому подвергся, если он устоял против соблазна. Господа нашего тоже искушали.
— Но если думаешь о плохом постоянно — тебе противно, а ты все равно думаешь, — если очень хочешь, чтобы случилось нечто ужасное, тогда это грех?
— Лучше поговори с отцом О’Тулом в следующий раз, когда пойдешь на исповедь. Посоветуйся с ним. А до тех пор не тревожься, детка. Я уверена, что все не так страшно.
— Нет, страшно! — Юный голос зазвучал умоляюще.
— Не волнуйся, милая. Постарайся выбросить дурные мысли из головы. Просто не думай больше ни о чем плохом.
— Но я не могу, тетя Элен! Честное слово, не могу. Потому что… плохое уже случилось.
Чуть вздрогнув, Элен Харриган отстранилась. Конча устало подняла руку и вновь принялась расчесывать волосы.
Сидя среди всепоглощающей желтизны, Агасфер задумчиво подергал себя за бороду рукой в желтой перчатке.
— Где я был в шесть часов сегодня? Что вам до сего и какое право вы имеете спрашивать?
Маршалл молча показал значок.
— Воистину так? — Агасфер улыбнулся. — А эти господа?
— Свидетели.
— Чему?
— Тому, что вы отвечаете на вопросы.
— Хорошо. Я не вправе препятствовать властям предержащим. Пока что. В шесть, вы сказали?
— Да.
— В шесть… Как вы знаете, лейтенант, сегодня Пасха. Нет-нет, прошу, не перебивайте. Вы тоже заражены старыми суевериями, но в свое время неизбежно признаете новые истины, из которых сия — самая малая. Сегодня пасхальное воскресенье, и, чтобы отпраздновать чудесный день, когда один из Древних вознесся к Древнейшим, я созвал собрание внутреннего круга — Девятью Двенадцати. Ибо ведомо вам, — продолжал он с легкой ноткой снисхождения, — что было девять великих Древних, и у каждого из них — по двенадцать апостолов. Поэтому внутренний круг моих адептов включает сто восемь человек, в честь Девятью Двенадцати, стоявших ближе всего к Древним.
— Если я захочу послушать лекцию, то приду на проповедь. Давайте ближе к делу.
— Наше закрытое собрание, — безмятежно произнес Агасфер, — продолжалось с пяти до семи. Оно проходило здесь, в зале. Я говорил почти два часа.
— То есть вы можете предъявить сто восемь свидетелей, которые присягнут, что сегодня вы находились в Храме Света с без пяти шесть до четверти седьмого?
— Могу, хотя и не понимаю зачем. Не объясните ли, лейтенант, в чем причина?
Вместо ответа Маршалл повернулся к Мэтту.
— Что скажете? — спросил он.
Тот покачал головой.
— Я не поручусь. Одежда та же самая, в этом я уверен. Но насчет человека… не поручусь.
— А вы, мистер Харриган?
Джозеф гневно уставился на проповедника.
— Вот убийца моего брата! — драматически объявил он.
— Перестаньте, мистер Харриган. Нам не нужны выводы и мнения. Я хочу знать, готовы ли вы, юрист, пойти в суд и присягнуть, что перед вами тот, кого вы видели в кабинете.
Джозеф Харриган кашлянул. Даже это у него получилось многозначительно.
— Как частное лицо я абсолютно уверен, лейтенант, что этот мерзавец виновен. Но если вы обращаетесь ко мне как к юристу, то, при всем моем уважении к надежности улик и свидетельских показаний, я отвечу нет. Сожалею, лейтенант. Я могу поклясться только насчет одежды.
Медленная улыбка расплылась на лице сектанта, который слушал Джозефа.
— Мистер Харриган, отчего вы так робки? Столь пустяковое сомнение не поколебало бы решимость вашего брата. Почему бы не пойти дальше и не присягнуть, что я и есть убийца? Тем более что я и есть он.
Харриган соскочил с кушетки.
— Как вы смеете! — взревел он. — Как у вас хватает наглости сидеть здесь и говорить мне
