Дональд Томас - Казнь Шерлока Холмса
Мое внимание ненадолго отвлек кривоногий человечек с багровым лицом, поднявшийся из-за соседнего столика. Но он направился в противоположную сторону, будучи, по всей вероятности, обыкновенным праздношатающимся выпивохой.
На шумной торговой улице, слишком оживленной в этот час, Холмс вряд ли мог заметить, что его кто-то преследует. Мой друг, ни разу не обернувшийся, был сейчас в смертельной опасности, и все же внутренний голос не велел мне спугивать врага. В кармане я держал револьвер, но стрелять с такого расстояния не посмел бы, боясь ранить кого-нибудь из неповинных прохожих. Алкеру же ничего не стоило, приблизившись к Шерлоку Холмсу в людской гуще, всадить ему нож меж ребер.
Работая локтями, я занял позицию футах в десяти от Алкера и зашагал сзади. Даже если бы старшина оглянулся, то наверняка не узнал бы меня. Да и не будет он крутить головой по сторонам, чтобы не упустить намеченную жертву. Мы прошли сквозь поток грохочущих повозок и приблизились к станции. К тому моменту я не сомневался, что сообщников Алкера поблизости нет.
Старшина был всего лишь грубым животным, не лишенным, однако, первобытной хищной повадки. Он выбрал место на многолюдной платформе неподалеку от Холмса, чтобы втиснуться в следующий вагон. Несколько раз мой друг из предосторожности менял дислокацию, но всякий раз его маневр оказывался недостаточно ловким. Обмануть терпеливую ненависть невидимого врага не удавалось.
Не имея ни малейшего представления о том, куда мы держим путь, я купил самый дорогой билет, чтобы сойти, где потребуется. Итак, Холмс, старшина и я расположились в трех соседних вагонах. Мне нельзя было приближаться к Шерлоку (это могло бы нас выдать), и вместе с тем я был уверен, что должен перехитрить Алкера.
Если мы направлялись на Бейкер-стрит, то, несомненно, наиболее длинный и долгий путь пролегал через Тауэр-Хилл, Вестминстер и Кенсингтон, минуя унылые западные окраины, Паддингтон и Мэрилебон. «Холмс, должно быть, знает, что делает. Да и ничего с ним не случится, пока Алкер сидит в другом вагоне», — утешал я себя. На каждой станции я внимательно следил за выходящими. Когда мы подъехали к Кенсингтону, я увидел, что Холмс шагнул на платформу и не спеша двинулся к выходу. Кенсингтон, по-моему, вовсе не имел касательства к нашему делу. Возможно, это был стратегический ход? Мой друг даже не оглянулся на Алкера, который устремился за ним, соблюдая дистанцию. Пропустив вперед нескольких пассажиров, я тоже вышел.
Это двойное преследование напоминало фарс, и финал его, как вскоре выяснилось, был смертельным. Огибая круглую громаду Альберт-холла и мемориал принца Альберта, я без труда удерживал в поле зрения Холмса и его «тень». Неожиданно мой друг, не догадываясь о том, как близко подошла к нему погибель, совершил ужасную ошибку. В сгущающихся сумерках он свернул к Воротам Александры. Перед нами простирался огромный неосвещенный Гайд-парк. Чтобы выйти на улицу, ведущую к дому, мы должны были пересечь его. Но солнце уже село: вскоре деревья, кусты и лужайки погрузятся во мрак, и более подходящего места для убийства будет не сыскать.
Тропинки быстро пустели. Фотограф выкатывал из ворот свою черную полотняную будку. Нарядные дети с лентами на шляпках возвращались с прогулки в сопровождении гувернантки, неся игрушечную яхту, которую пускали в Круглом пруду Кенсингтон-гарденс. Алкер беспрепятственно следовал за Холмсом, петляя среди бесчисленных лавров и рододендронов. Сперва мы шли параллельно аллее Кенсингтон-Гор. Затем Холмс повернул, как будто совершенно позабыв об осторожности и вознамерившись пересечь Роттен-роу. Он шагал неспешно, с задумчивым видом, под мышкой у него все так же торчал сверток. Казалось, мой друг совершает самоубийство.
Я достал из кармана пистолет, пряча его в рукаве. За дальними деревьями брезжили огни: в верхних этажах роскошных домов на Парк-лейн уже зажегся свет. Скоро станет слишком темно, чтобы стрелять. Тогда мне останется лишь наброситься на Алкера. Его фигура маячила на лужайке ярдах в сорока от Холмса, а я крался на таком же расстоянии от него. Наконец перед нами появилась широкая коричневая полоса Роттен-роу, обсаженная каштанами. В шестидесятые годы прошлого столетия это место облюбовали «прелестные маленькие наездницы» [12], укрощавшие не столько лошадей, сколько мужские сердца. Но и в наши дни Роттен-роу не утратила своего блеска: воскресным утром по ней торжественно следует так называемый церковный парад [13] — открытые экипажи с кучерами и грумами, щеголяющими в ливреях и шелковых шляпах, — а в будни здесь галопируют, поднимая облака пыли, конные полки.
В следующую минуту произошло нечто неправдоподобное. Все случилось в мгновение ока, так что я долго не мог поверить собственным глазам. Холмс неожиданно развернулся и рассерженно прокричал: «Ватсон, лучше бы вы предоставили это мне!» И тут, как по сигналу, вдалеке послышался стук, будто кто-то в хорошем темпе колотил боксерскую грушу. Отличная гнедая лошадь, опустив голову и натянув поводья, неслась по твердой земляной дороге. Я остолбенел от изумления, — казалось, прямо на нас, набирая скорость, летел призрак. В седле сидел человек в военном мундире. В надвигающихся сумерках еще можно было разглядеть красный камзол с бронзовыми пуговицами и кавалерийскую шапку.
Алкер тоже остановился. Он собрался было перейти Роттен-роу вслед за Холмсом, но приближавшийся всадник ему помешал. Он мчался во весь опор, будто за ним гналась свора церберов. Я стоял поодаль, но даже мне был слышен храп скакуна. Старшина сделал пару шагов назад, освобождая путь коню, из-под копыт которого разлетались комья грязи. Наездник наклонился вперед и прильнул к лошадиной шее, словно готовился исполнить цирковой трюк, на полном скаку подобрав с земли какой-то предмет. Вдруг в его руке появилась кавалерийская сабля. Он отвел ее в сторону. Лезвие не сверкало, поскольку было уже темно, однако я мог поклясться, что вижу неяркий блеск. Взмах сабли оказался почти беззвучным, но вслед за ним раздался свист: это воздух выходил из тела Алкера. В этот миг голова его, снесенная с плеч, покатилась по высохшей земле.
Я застыл на месте, испуганный и завороженный. Что, если этот умалишенный зарубит и нас с Холмсом? Перед тем как рухнуть, обезглавленный труп несколько секунд оставался на ногах, словно запоздалый сигнал из отделенного мозга еще продолжал держать в подчинении умирающие члены. Раньше мне рассказывали о подобных случаях, которые происходили во время кровавых конных атак. {6}
Оказалось, что беспокоиться относительно намерений всадника не стоило: не глядя ни вправо, ни влево и не убавляя скорости, он пронесся мимо. Топот копыт постепенно стих, и пыльное облако скрыло от нас наездника — бывшего капрала кавалерии, как я узнал позднее.
Шерлок Холмс хранил полную невозмутимость.
— Слабый человек, — спокойно сказал он, — но, пожалуй, не дурной. Теперь ему некого бояться. Я не выдам его нашим друзьям из Скотленд-Ярда. Надеюсь, будете молчать и вы. Если мой расчет верен, теперь он единственный, кто остался в живых из злоумышленников, с которыми мне пришлось иметь дело в последние несколько недель. Их сообщники по той или иной причине не явились. Хотя, боюсь, однажды они напомнят о себе. Ну а пока мы можем благодарить судьбу за то, что очистили мир от большинства участников этой преступной шайки.
Я не ответил. Через несколько минут после пережитого потрясения ко мне вернулась способность двигаться, но всю ночь я не спал и утром следующего дня был не в силах говорить. Не знаю, сам ли Макайвер решил расправиться с последним заговорщиком, угрожавшим его собственной жизни, или же они условились об этом с Холмсом. Могу лишь подтвердить, что мы с моим другом не выдали капрала кавалерии.
На протяжении многих дней газеты наперебой кричали о таинственном «человеке без головы», найденном на Роттен-роу. Прежде чем страсти улеглись, нас посетил инспектор Лестрейд. Мы ничего ему не рассказали. Сыщики Скотленд-Ярда установили, что орудием убийства послужила кавалерийская сабля, но узнать подробности им не удалось. Об Алкере им было известно немного: пятьдесят пять лет, в сорок завершил флотскую карьеру и пополнил ряды торговцев женской плотью, таких как Генри Кайюс Милвертон. Вероятно, нашим друзьям-полицейским нелегко далась фраза: «Мы будем вам признательны, мистер Холмс, если вы поделитесь своим мнением». Но гениальный детектив, способный моментально увидеть и сопоставить множество деталей преступления, умел порой закрывать глаза на самые очевидные вещи. Он выслушал отчет гостя о собранных уликах и вздохнул: «Увы, Лестрейд, нельзя сделать кирпич без соломы».
Мой друг считал себя в долгу перед капралом Макайвером. Теперь этот долг был возвращен. Когда мы остались одни, Холмс поведал мне обо всем, что ему пришлось пережить. Закончив рассказ, он немного помолчал, а затем оживился и заговорил совсем о другом:
