Эрл Гарднер - Дело бывшей натурщицы

– И все-таки я хочу быть уверенным, что с картиной ничего не случится, – настаивал Мейсон. – Это очень важно.

– Вы все это уже говорили. Не стоит повторяться. Пластинка изнашивается.

– Я просто хотел убедиться, что вы правильно меня поняли.

– Вы говорили громко и внятно. Я слышал и в первый раз, и во второй. Не задерживайте меня и не предлагайте денег. Меня тошнит от них. – Он еще раз оглядел Деллу: – Возвращайся в любое время, лапонька. – Потом, повернувшись к Дрейку и Мейсону, сказал: – Ну, я пошел на вечеринку. Давайте проваливайте.

Они вышли в коридор. Гилберт захлопнул за собой дверь.

– Желаю повеселиться, – сказала Делла.

Он обернулся и еще раз оценивающе посмотрел на нее:

– Мы-то повеселимся. А вот ты тоже могла бы.

Он немного постоял с ними у лифта, а потом зашлепал босиком по коридору.

– Да, это талант, замечательный талант, – сказал, провожая его взглядом, Мейсон. А потом, обращаясь к Делле, спросил: – А как ты узнала, что Дюрант расплатился с ним стодолларовыми банкнотами?

– А я и не знала. Просто попробовала наугад.

– И попала в яблочко.

– Как вы думаете, эта копия висела в салоне на яхте? – спросил Дрейк.

– Нет. Они выжидали. Они собирались держать на крючке Олни и Рэнкина, пока кто-то из них не проглотил бы наживку. После того как Олни подал бы в суд и эксперты под присягой подтвердили бы подлинность картины, Дюрант постарался бы подменить ее и доставить на экспертизу в суд подделку. Эксперты, которые видели оригинал, выходя для дачи показаний, клялись бы, что это подлинный Фети. Тогда адвокат Дюранта попросил бы их посмотреть повнимательней и приступил бы к перекрестному допросу. Эксперты стали бы сомневаться и искать какие-нибудь опознавательные знаки, но их там не было. Возможно, они продолжали бы клясться, что это оригинал, или, наоборот, охваченные паникой, отступили бы от своих слов. Дюрант выиграл бы.

– А смог бы он доказать, что это копия? – спросил Дрейк.

– Там есть какие-то тайные отметки, которые помогли бы ему это доказать. Что-то такое, указывающее на время создания картины, то есть годы спустя после смерти Фети.

– Будь Дюрант жив, Олни не поздоровилось бы.

– Да, будь он жив, – повторил Мейсон.

– А что теперь? – спросил Дрейк.

– Теперь твои люди пусть продолжают работать, а ты пойди выспись, Пол. Очень плохо выглядишь.

– Я плохо выгляжу потому, что действительно устал. Сообщаю тебе, что я сейчас поковыляю в турецкие бани и буду там потеть, пока не выйдет вся усталость. А потом зальюсь в такое место, где никто меня не разыщет. Завтра утром буду на работе. А теперь меня нет, весь вышел, и ты ни под каким видом не заставишь меня работать.

– Ладно, завтра ты будешь совсем другим человеком.

– До завтра еще так далеко.

– И завтра ты займешься банками.

– Какими еще банками?

– А откуда у него взялись стодолларовые банкноты?

– Не знаю, хотя не мешало бы узнать. Глядишь, и мне перепадет.

– Из банка, – подтвердил Мейсон. – Ты же не придешь в магазин и не скажешь: «Вот вам чек, и выдайте по нему сотенными, пожалуйста». И в кинотеатр не пойдешь с подобной просьбой.

Дрейк в задумчивости поморгал глазами.

– У Дюранта, – продолжал Мейсон, – на счете ничего не было. Ему нечем было платить за квартиру. Он весь был в долгах. Даже за кисти и краски не мог расплатиться. И вдруг – стодолларовые банкноты. Это было две недели назад. Он отправил кисти и краски этому художнику и расплатился с ним сотнями. Потом опять оказался на мели. Тут он велит Максин убираться из города, и у него опять нет денег, даже ей на дорогу. Он куда-то уезжает, потом возвращается, и опять со стодолларовыми банкнотами.

– Ты хочешь сказать, что у него был еще один счет на другое имя? – спросил Дрейк.

– Дело в том, что банки были закрыты в это время.

– Я устал. Освободи меня от всего этого, – взмолился Дрейк.

– Иди в турецкие бани, а завтра продолжим. – Адвокат обратился к Делле Стрит: – Я отвезу тебя домой, Делла, а завтра в восемь тридцать у нас совещание в конторе.

– В девять тридцать, – уточнил Дрейк.

– В восемь тридцать, – повторил Мейсон.

– В девять.

– В восемь тридцать.

– Ладно, – сдался Дрейк. – В восемь тридцать так в восемь тридцать. Еще час долой. Опять не высплюсь.

Глава 11

Мейсон открыл дверь конторы ровно в восемь тридцать.

Делла была уже там и готовила кофе, аромат которого разносился по комнате.

Как только адвокат вошел, очаровательная секретарша с улыбкой поприветствовала его и протянула чашку дымящегося кофе.

– А Пол? – спросил Мейсон.

Она отрицательно покачала головой:

– В конторе его нет, еще не появлялся.

Не успел Мейсон взглянуть на часы и поморщиться, как раздался условный стук Дрейка.

– Я сам открою, – сказал Мейсон, указав Делле на кофеварку.

Уже с порога Дрейк протянул ладонь, на которую Делла поставила блюдце и чашку.

– Вот это сервис, – похвалил он.

– Опрокидывай, и за дело, Пол. Сегодня ты должен справиться.

– Справиться с чем?

– С полицией. Мы должны узнать, что они имеют против Максин. Кое-что они придерживают. Нужно все разузнать о стодолларовых банкнотах Коллина Дюранта. Как только ему требовались деньги, он получал их, причем купюрами по сто долларов. Но получал он их в случае крайней, жестокой необходимости, связанной с его делом. Для личных нужд, ну, например, чтобы заплатить за квартиру, у него не было денег.

– Да были, – проворчал Дрейк, – просто он их не выкладывал. Хорошенько припрятал где-нибудь. Если у вас появляются стодолларовые банкноты в то время, когда закрыты банки, значит, они у вас где-то спрятаны.

– Десять тысяч долларов? – спросил Мейсон.

Дрейк отхлебнул кофе и высказал предположение:

– Он куда-то собирался и очистил весь свой тайник.

– Хорошо. Попытайся найти его.

– Я помогу тебе через полицию, – сказал Дрейк, немного подумав.

– Каким образом?

– Один мой парень узнал через репортера, что у полиции против Максин есть серьезные улики. Ее безоговорочно опознала одна женщина. Там рады до смерти.

Мейсон поставил на стол чашку и начал мерить шагами комнату. Пол Дрейк протянул пустую чашку Делле, она налила еще.

– Через Большое жюри это не пойдет, – сказал Дрейк. – Они возбудят уголовное дело и начнут судебное разбирательство на основании изложения фактических обстоятельств дела перед судом.

– Откуда тебе это известно? – спросил Мейсон.

– Так мои парни всю ночь работали. Я только пробежал их отчеты и сразу сюда.

Мейсон достал портфель.

– Мне нужно переговорить с Максин, – пояснил он.

– Мне пойти с вами? – спросила Делла.

Мейсон покачал головой:

– Я поговорю с ней и постараюсь выяснить, где она начинает лгать. В присутствии другой женщины она будет более осторожной. Сделаю все, чтобы очаровать ее и вывернуть наизнанку.

– Что касается ее, то она уже очаровала тебя, иначе ты не взялся бы за это дело, – заметил Дрейк.

– Да, вчера я был уверен в ее искренности, а сегодня мне нужно удостовериться.

– Смотри опять не попадись ей на крючок.

– Я постараюсь, – уверил его Мейсон.

– Если она и сейчас надует тебя при твоем нынешнем настрое, то ей ничего не будет стоить и присяжных обвести вокруг пальца.

– Не будь занудой, Пол. Именно поэтому он и хочет встретиться с девушкой.

– О боже, – застонал Пол. – Подумать только, я – зануда!

Зазвонил телефон. Делла Стрит сняла трубку и спросила у телефонистки:

– Что там, Герти?

Потом схватила карандаш, быстро начала писать что-то, в конце спросила: «Это все?» – и повесила трубку.

– Это от Джорджа Хауэла, эксперта, – пояснила она. – Он просит вас передать Максин, что любит ее и посылает вам чек на две тысячи долларов для ведения ее дела.

Дрейк присвистнул:

– Да, в этой девушке, видно, и правда что-то есть. А когда я увижу ее, Перри?

Адвокат усмехнулся:

– Как только заимеешь две тысячи долларов, Пол.

Глава 12

Максин едва сдерживала слезы:

– Я сделала все, как вы велели, мистер Мейсон. Не сказала ни слова, но это очень, очень тяжело.

– Против вас что-то применяли? – спросил Мейсон. – Не давали спать?

– Да нет, не то. Они отпустили меня около полуночи. Гораздо больше беспокоят газетчики.

– Да, знаю, – сказал Мейсон. – Они утверждают, что самое худшее для вас – это молчание. И дай вы им интервью, они преподнесут вашу историю так, что публика разрыдается от сочувствия к вам, а ваше молчание вызывает только отчуждение публики.

– Откуда вам это известно?

– Это все знакомые приемы. Но я по-прежнему запрещаю вам говорить, пока не проверю, что известно полиции.

– А что изменится?

– Да кое-что изменится. Многим подсудимым удалось бы избежать наказания, не лги они в тех случаях, когда это совершенно необязательно. У полиции не было достаточно улик, чтобы доказать вину обвиняемого. Но уличить его во лжи ничего не стоило. И это решало все.