Дэвид Осборн - Убийство в Чесапикском заливе
Ни минуты не колеблясь, я бросилась на обидчиков Салли, хотя их было трое, а я — одна. Что последовало затем, я помню очень смутно, потому что в моем сознании это было сплошное швыряние, царапанье, разящие удары и мой отчаянный крик. Парни, конечно, пустились наутек. К сожалению, в темноте я не разглядела их лиц и позже не смогла бы их опознать, да к тому же и Салли умоляла никому не рассказывать о случившемся. «Чернокожие девушки, — сказала она тогда, — рано учатся понимать, что подобные веши происходят на каждом шагу, и виноватыми всегда оказываются они же сами».
Я отвела Салли к себе в комнату и дала ей одну из своих блузок. Через два месяца я закончила учебу, и наши пути разошлись, как это чаще всего и бывает в жизни; сначала несколько длинных писем, потом просто рождественские открытки и наконец — ничего.
И вот сегодня волею судеб я оказалась в доме номер 43 на Райтс-лейн.
Я выразила Салли свои соболезнования, и она приготовила чай. Мне никогда не доводилось слышать, чтобы черная семья удочерила белую девочку, и я, преодолев смущение, сказала ей об этом. В любом случае ни одно агентство, занимающееся проблемами брошенных детей, не допустило бы этого.
— Каким образом черной женщине удалось обрести белую дочь? — загадочно улыбнулась Салли. — Очень просто. Все устроила Эллен. Равно как позже и зачисление Мэри в «Брайдз Холл».
— Но что подвигло Эллен на это? Ведь Мэри не ее дочь, правда?
Салли снова улыбнулась.
— Нет, конечно, не ее, но одной из ее служащих.
— Кого же?
Ответ Салли меня ошеломил.
— Гертруды Эйбрамз.
— Не может быть!
— Это правда.
— А кто отец девочки? — Я не успела закончить фразу, как уже знала ответ. Это тот самый преподаватель, которого Гертруда грозилась застрелить.
— Вероятно, он находил удовольствие в ухаживании за строптивыми женщинами, а Герти по этой части способна превзойти всех, — пояснила Салли. — Мне кажется, если она когда-нибудь и думала о близости с мужчиной, то, должно быть, даже себе самой не смела признаться в этом и тотчас гнала эту блажь прочь. А он так ухаживал за ней! Судя по всему, Герти была единственная женщина, которую он по-настоящему любил; обещал оставить жену и детей ради нее и так далее. Впрочем, всем женщинам хоть раз в жизни случалось выслушивать нечто подобное. Ну, если не всем, то, по крайней мере, большинству.
— А когда оказалось, что она беременна, а он жену все-таки не бросил, — подхватила я, — она заявила, что застрелит его.
Салли кивнула.
— Она была в полном отчаянии. Кажется, это был единственный случай, когда окружающие жалели ее. Эллен вынуждена была принять меры. К тому времени ей удалось наконец основательно поправить дела в школе, и больше всего на свете она боялась, как бы эта история не просочилась на страницы газет. Между тем Гертруда окончательно распоясалась. Поначалу она надеялась, что учитель и правда на ней женится, и всячески скрывала беременность, а потом оказалось, что время упущено и делать аборт уже нельзя. Когда родилась Мэри, Гертруда не решалась оставить ее в приюте, опасаясь, что если девочку удочерит какая-нибудь семья, то она уже никогда ее не увидит. Поэтому Эллен попросила меня взять Мэри без официального удочерения, а поскольку я не могу иметь собственных детей, я согласилась.
Слушая рассказ Салли, я испытывала одновременно и жалость к Гертруде, и восхищение благородством Салли, взвалившей на себя бремя воспитания ребенка с иным цветом кожи.
— Герти каким-то образом заявляла о себе? — спросила я.
— Знаешь, я очень боялась этого, — ответила Салли, — но она практически даже не напоминала о себе. Будто отказалась от девочки навсегда. Однако когда Мэри окончила начальную школу, Герти решила, что она должна во что бы то ни стало поступить в «Брайдз Холл».
— Из вредности? Чтобы досадить Эллен?
— По-видимому, да. Она пошла к Морни и стала ей угрожать, мол, на сей раз она все выложит газетчикам. И Морни, конечно, сразу же капитулировала. Что стоит «Брайдз Холлу» принять еще одну воспитанницу на казенный счет! Мы с Джейком были просто счастливы, хотя бедняжку там всячески третировали, поскольку ее родители не в состоянии оплатить ее учебу и содержание в школе. А потом случилось вот это. Мы так любили ее! О Маргарет, ты тоже полюбила бы ее. Она была такая хорошая! Очень, очень хорошая…
Я сидела молча, думая о том, как, должно быть, спокойно и уютно чувствовала себя Мэри дома. Это было видно по всему. Я думала о благородстве Салли и ее мужа; о любви, заботе и нежности, которыми они окружали девочку с первых дней ее жизни. И еще о том, как звонок из полиции однажды вечером положил конец всему этому. Отчаянный протест, невозможность поверить в случившееся, шок, а потом лавина неуемного горя и безысходной тоски.
Думала я и о настоящей матери девочки, этой странной, уродливой женщине, и о ее горе, которое она вынуждена таить от людей. При том, что Герти снедали непреходящие зависть и злоба по поводу ее приниженного положения в этой цитадели избалованных наследниц богатых родителей, должно же было найтись у нее в сердце хоть немного любви к Мэри. Недаром Нэнси говорила, что Мэри была дружна с Гертрудой и часто ходила к ней пить какао с печеньем. Как же далеки от понимания подлинного человеческого горя Констанс Берджесс и Синтия Браун, подумала я.
Полиция известила Салли о том, что Мэри убита. Майкл Доминик посетил их после похорон, чтобы с присущей ему деликатностью лично сообщить о случившемся.
— Лейтенант Доминик — приятный человек,— сказала Салли, — и он обязательно найдет убийцу. Но я не понимаю, Маргарет, зачем кому-то понадобилось убивать Мэри!
В самом деле — зачем?
В школьной канцелярии мне сказали, что все вещи Мэри были упакованы и отправлены родителям. Я совершенно непроизвольно спросила Салли о фотоаппарате.
— Его они тоже прислали. Вместе со всеми другими вещами. — Она вдруг настороженно взглянула на меня. — Почему ты спрашиваешь о фотоаппарате? Вчера звонили из школы — кто именно не знаю, — тоже интересовались фотоаппаратом. Когда я ответила, что он у меня, спросили, не осталась ли в нем пленка, и еще упоминались какие-то фотографии школы, которые они хотели бы использовать, потому что Мэри, мол, была очень хорошим фотографом. Но никакой пленки там не оказалось. Знаешь, она обычно привозила их в здешнее фотоателье. Там ей печатали фотографии бесплатно, если она разрешала использовать ее снимки в качестве рекламы. Последнюю отснятую пленку она прислала мне, чтобы я отдала ее проявить.
— Ты это сделала? — спросила я.
— Конечно. Никаких фотографий школы там не было, только цветы да птицы, снимки, сделанные в лесу.
В лесу! Меня охватило волнение. Это мог быть заповедник Балюстрода, если Мэри действительно ходила туда с фотоаппаратом, как утверждает Анджела О'Коннелл.
— А кто звонил, Салли, мужчина или женщина?
— Женщина.
— Можно мне взглянуть на снимки?
— Конечно.
Она пошла к серванту и достала из ящика конверт фирмы «Кодак» размером 7,5 х 12,5.
Я стала просматривать одну фотографию за другой. Местный фотограф был прав, так же, как и тот, кто звонил из «Брайдз Холла». Сделанные Мэри снимки свидетельствовали о редкостном умении выбрать сюжет и соответствующую ему композицию, не говоря уже о техническом мастерстве фотографа. Цветы во всем многообразии форм и красок выглядели на снимках словно живые, казалось, они благоухают и тянутся вам навстречу. Столь же великолепны были и птицы, снятые с помощью телеобъектива. И я снова с досадой подумала о жестокости воспитанниц школы, которые третировали и унижали такое тонкое и талантливое существо.
Дойдя до шестой и седьмой фотографии, я обомлела. На них был запечатлен дрозд, снятый с близкого расстояния. На фотографии были отчетливо видны его желтовато-коричневая спинка и белая грудка в густую крапинку. Он сидел на усыпанной цветами ветке дикой вишни, а на заднем плане и той и другой фотографии угадывались расплывчатые контуры сооружения, похожего на огромную открытую с четырех сторон беседку. Я сразу узнала газебо Балюстрода. А внутри газебо — две, тоже расплывчатые, фигуры людей, стоявших спиной к камере. Головы одного из этих двоих совсем не было видно, а фигура второго человека, одетого в нечто похожее на синий жакет, казалась бесплотной, словно тень. Знала ли Мэри, кто эти люди? Вероятно, поначалу она их просто не заметила, так как все ее внимание было сконцентрировано на дрозде. Но потом, видимо, обнаружила их присутствие и, конечно, узнала, а потому поспешила улизнуть.
Я сказала Салли, что эти две фотографии могут оказаться полезными для следствия, и спросила, могу ли я передать их вместе с пленкой полиции. Она согласилась. Потом я попросила разрешения взглянуть на магнитофон Мэри. Если она записывала пение дрозда, на пленке могут оказаться и голоса тех двоих, по. которым можно будет выявить обладателя синего жакета, а может быть, даже услышать разговор, не предназначавшийся для посторонних ушей.
