Жорж Сименон - Пассажир “Полярной лилии”
Она сидела в двух метрах от него, опершись локтем на стол, где еще стояла пустая бутылка, и, опустив голову на руку, смотрела себе под ноги.
— Что вам еще известно?
Она отбросила упавшие на лицо волосы, машинально поискала рукой сумочку, чтобы достать папиросу.
Но сумочка, видимо, осталась в каюте.
В этот момент пароход так качнуло, что Катя упала бы вместе со стулом, если бы не успела уцепиться за стол. Петерсену и тому пришлось схватиться за дверной наличник.
Заревел гудок. Капитану не терпелось вернуться на мостик. Перед глазами у него неотступно стоял черный океан, в котором он должен разглядеть Шервейский буй.
«Еще минуту», — мысленно дал он себе срок и продолжал:
— Зильберман в сопровождении какой-то женщины бежал в Гамбург, где сел на «Полярную лилию», совершив буквально чудеса, чтобы сбить полицию со следа. Придумал даже мифического пассажира.
Девушка нервно рассмеялась.
— Ну, дальше!
— От самого Гамбурга он ловчит, стараясь все запутать. Его спутница постоянно ему помогает. Он убил Штернберга. А теперь, чувствуя, что его обложили со всех сторон, попытается, вероятно…
— Перестаньте!
От недавнего спокойствия Кати ничего не осталось.
Она раздирала ногтями голубоватый носовой платочек.
— Дайте мне поговорить с Вринсом, капитан. А еще лучше… Нет, бесполезно. Теперь все бесполезно.
— Зильберман ваш любовник, так ведь?
— Перестаньте! И уходите.
— Отвечайте.
— Да нет же! Ничего вы не поняли. Идите.
— Кто же он?
Девушка была так издергана, что малейшее прикосновение — и она подскочила бы на стуле. Ее потрескавшиеся губы судорожно подергивались.
— Зачем все это? Слишком поздно.
— Вы можете предотвратить новое преступление!
— Умоляю, оставьте меня. Пощадите! Клянусь вам, не могу… Скажите Вринсу… И поверьте: он не виноват ни в чем, в краже — тем более. Скажите ему… — она подбирала слова, затравленно озираясь, — что все кончено и он может…
— Что?
— Ничего. Ничего я не знаю. Разве вы не видите, что я на пределе, что у меня… Уходите! Тем хуже!..
И, повалившись пластом на банкетку. Катя обхватила голову руками и неудержимо разрыдалась.
Гудок ревел с необъяснимой настойчивостью.
Глядя на фигурку Кати в черном, на ее белокурые волосы, Петерсен все еще колебался. Задерживаться он больше не мог, он охотно оставил бы здесь кого-нибудь вместо себя, например Эвйена, — пассажирка не на шутку его тревожила.
Однако спускаться в каюты было уже некогда.
Он поднялся на мостик, и по пути его дважды накрывало волной. У рулевой рубки Вринс, не дожидаясь вопросов, задыхающимся голосом выдавил:
— Слышите? Вон там…
Голландец указал рукой в пространство:
— Шум машины… Явно один из рудовозов… Дважды ответил, потом замолчал…
Пальцы его вцепились в ручку гудка. Оба судна тонули в таком вихре снега, что если бы на них и обнаружили встречные огни, все равно было бы слишком поздно.
— Шестьдесят оборотов! Сорок! — скомандовал Петерсен.
Даже лоцман, ходивший на этой линии тридцать лет, и тот больше не скрывал беспокойства.
— Эти англичане плюют на все правила… Да где же они, наконец!
Если бы не шторм, англичане услышали бы его слова, потому что в ту же секунду меньше чем в тридцати метрах от судна проскользнул красный огонь.
С «Полярной лилии» различили туз пик на белой трубе и ярко освещенный ют.
Не обращая внимания на воду, струившуюся по одежде, Вринс с вымученной улыбкой отер лоб мокрым платком, словно пот досаждал ему больше, чем ледяные брызги.
Петерсен, стоявший вплотную к нему, не столько расслышал, сколько угадал подавленный всхлип. Этот звук затронул лучшее, что было в капитане, — его морскую душу, и он все понял.
Мальчишка в первом рейсе! И больше четверти часа провел один на мостике, напрягая нервы и высматривая во мраке это чудовище — рудовоз, идущий двадцать узлов!
Красный огонь пронесся мимо, как метеор.
Сейчас у Вринса ноги словно ватные. И его задним числом колотит от страха — это-то Петерсен знал наверняка.
Тихий всхлип…
Молодой человек сунул платок в карман, прислонился к штурманской рубке и опять уставился в темноту, высматривая сигнальные огни.
— Вринс…
Капитан тут же пожалел, что окликнул голландца: он представил себе недоверчиво повернутое к нему лицо, издерганное, бледное от усталости.
Ему так хочется сказать парню что-нибудь ласковое.
Нет, успокоительное.
Он, Петерсен, еще не все разгадал. Но уже смутно представляет себе, какую роль сыграл его третий помощник.
— Слушаю, капитан, — хрипло отозвался тот.
— Гудок каждые тридцать секунд! Нас предупреждали о двух рудовозах; значит, остался еще один, — устало закончил Петерсен.
В таких материях он чересчур неловок, и это сдерживает его.
Легко ли, да еще в теперешних обстоятельствах, взять и сказать мальчику:
«А знаете, я вам верю».
Особенно, когда чувствуешь, что вот-вот добавишь:
«Извините, что я был так суров, но…»
Нет, в море, когда пальто на тебе набухло, а ноги застыли, гораздо проще выдавить:
— Гудок каждые тридцать секунд!
Гудок ревел так, что чуть не лопались барабанные перепонки.
11. Ночь в Гамбурге
Было восемь утра, и в первом сером свете уже начали проступать белые очертания гор, когда шторм начал утихать. Ветер заметно слабел, хотя волна была еще высокая и Атлантика покрыта длинными полосами белой пены.
«Полярная лилия» легла наконец на другой галс, вошла в защищенный скалами пролив, и, хотя ванты еще гудели от ветра, наступил, казалось, полный штиль.
Нервы, мускулы, кости — все было словно измолото.
У трех мужчин на мостике покалывало глаза, тупо ныло в затылке, ломило поясницу.
Первым делом капитан вытащил из кармана трубку, вытряхнул из нее кристаллики снега, набил табаком.
— Второй помощник выспался, сейчас он сменит, — подбодрил Петерсен Вринса, который, решив держаться до конца, напрягал последние силы, чтобы не свалиться от усталости.
— Есть, капитан.
Петерсен посмотрел на компас, счетчик оборотов, оглядел выплывший из мрака совершенно обледенелый пароход.
— Капитан… — начал Вринс, отводя глаза в сторону.
Он безусловно чувствовал, что взгляд у Петерсена сердечный, ободряющий, и словно стеснялся этого.
— Правда, что Крулль сбежал с парохода в Свольвере?
— Не думаю. Он прячется где-то на борту. Сейчас я прикажу его разыскать.
И, внезапно положив коллеге руку на плечо, капитан спросил:
— Он ее любовник? Муж?
Вринс опустил голову, потом поднял и с беспокойством посмотрел на Петерсена.
— Брат, — тихо вымолвил он наконец. — Она — девушка.
— Пошли!
Капитан потащил его вниз по трапу, распахнул салон, и обоим мужчинам предстала картина, от которой им сделалось неловко.
Одна из масляных ламп все еще горела, желтым пятном выделяясь в серой утренней полумгле. Бутылка с минеральной водой упала и разбилась. А на одной из банкеток спала Катя. Если бы не чуть слышное дыхание, ее можно было бы принять за мертвую.
В лице, посуровевшем от усталости, не осталось и намека на прежнюю веселость. Волосы прилипли к влажным вискам. Правая рука свесилась на пол.
Даже во сне черты выражали страдание и тревогу.
Губы сложились в горькую гримасу — обычный признак морской болезни.
Вринс отвернулся. Петерсену пришлось увести помощника к себе в каюту, где шторм тоже похозяйничал, в частности опрокинул бутылку чернил и те разлились по линолеуму.
Капитан позвонил.
— Садитесь.
Он чувствовал, что голландец еще пытается сопротивляться, но попытки эти становились все слабей, и когда Вринс опустился на койку, у него вырвался усталый вздох.
В дверь постучался стюард. Он натягивал на ходу свежую куртку, и шевелюра его хранила следы мокрого гребешка.
— Передайте старшему помощнику: любой ценой взять Крулля.
Когда дверь закрылась, капитан бросил Вринсу:
— Это конец, верно? Он сообразил, что его обложили. Думаю, он хотел сбежать с «Полярной лилии» в Тромсё, но нас выручил случай: стоянку пришлось отменить. Его сестра это поняла.
Петерсен протянул кисет, молодой человек непроизвольно отозвался:
— У меня нет трубки. Курю только папиросы.
Из иллюминаторов струился холодный свет, в котором лицо голландца выглядело еще более измученным. — Теперь можете говорить все, Вринс. Я знаю, вы не убивали и уж подавно не крали денег у Эвйена и Шутрингера. Однако при создавшемся положении я сразу же по приходе в порт буду вынужден передать вас полиции. Убийца держался до конца, но все-таки проиграл. Его приведут с минуты на минуту.
Петерсен сел напротив молодого человека, из трубки его поплыла тонкая струйка дыма.
— Вы познакомились с ней в Гамбурге? Раньше не встречались?
— Скажите, ее тоже арестуют? Разве попытка спасти брата — преступление?
