Рекс Стаут - Семейное дело
— Шесть копий. Нет. Только пять. Для нас — не нужно. Торопиться некуда… Это, джентльмены, образцы вопросов, которые вам скоро станут задавать — я или полиция. Выбор за вами, и вы, разумеется, понимаете…
— Все это зашло достаточно далеко. Слишком далеко, Вулф. Я — первый вице-президент четвертого по значимости крупнейшего банка Нью-Йорка. Мы заплатим вам сто тысяч долларов, чтобы вы защищали наши интересы. Половину завтра наличными, остальные под гарантию… всех нас вместе и — уж непременно — под мою личную… Конечно, не письменную, а устную…
Уиллард К. Хан говорил негромко, низким голосом, но, несмотря на это, вам не нужно было напрягать слух, чтобы понять его речь. Коренастый и плотный, он, вероятно, выглядел бы таким же массивным, солидным и без квадратного подбородка и широких плеч — прямая противоположность Вилару, состоящему сплошь из острых углов.
Вулф посмотрел на Хана с нескрываемой досадой.
— Неудачное предложение, мистер Хан. В качестве оплаты за профессиональные услуги — слишком много. Для подкупа, чтобы побудить к молчанию, — явно недостаточно.
— Мое предложение касается профессиональных услуг… По-вашему, оно слишком щедрое? И это говорите именно вы, когда сами заявили, что мы можем сделаться центральным пунктом всех следственных мероприятий? Как сказал Вилар, вы требуете самые высокие в Нью-Йорке гонорары. Если я нуждаюсь в чем-то, то покупаю только лучшее и плачу соответствующую цену. Я знал Харви Бассетта двадцать лет. Он был хорошим клиентом моего банка. И вот он мертв. По словам Бена Айго, он был одержим скандалом, связанным с Ричардом Никсоном и магнитофонами, и это правда, но то была не единственная его одержимость. Когда я услышал о его смерти — при каких обстоятельствах он умер, — я сразу же подумал о жене Харви… об одержимости ею. Вы когда-нибудь…
— Черт возьми, Хан! — раздался сильный баритон Айго. — К чему втягивать еще и ее.
— Ты прав, я действительно ее втягиваю. И Бассетт поступил бы точно так же, как всегда. Тебе это хорошо известно. Или же Харви кинулся бы ее спасать… А теперь о проклятом клочке бумаги. Если кто-то из нас передал Бассетту какую-то записку, то речь в ней шла наверняка не о Никсоне и магнитофонах. Мы как раз говорили об этом. Так с какой стати сообщать ему что-то запиской, а не сказать открыто? Вы, по всей видимости, полагаете, что та бумажка имеет какое-то отношение к его смерти. Если вы правы, то в записке говорилось не о магнитофонах. Мне ничего не известно об этом эпизоде. Никогда не слыхал, пока Бен не рассказал мне о разговоре с Гудвином. Но когда я услышал, то… Что я сказал, Бен?
— Ты сказал: «В записке, вероятно, было что-то насчет Доры». Твое мнение. Ха!
— Мне кажется, — заявил Роуман Вилар, — нам нужно держаться тех проблем, которые привели нас сюда. А теперь относительно ваших вопросов, мистер Вулф. По вашим словам, их зададите вы или полиция. Хотите, чтобы мы ответили на них сейчас и здесь?
— Ни в коем случае, — сказал решительно Вулф. — Это займет всю ночь и весь день. Я не приглашал вас ко мне скопом. Вы пришли по собственной инициативе. Я намерен беседовать с вами, но по отдельности, после получения отчетов от моих людей, которых я послал наводить справки. Предлагаю…
— Вы не увидите меня по отдельности, — заявил Акерман, который и говорил как Джон Митчелл, по крайней мере на телевидении. — Вы вообще меня больше не увидите. Я удивлен; мне кажется, вы не даете себе отчета в том, что вы делаете. Вы пытаетесь заставить нас участвовать в сокрытии; причем в сокрытии вовсе не факта незаконного проникновения в помещение для знакомства с какими-то документами, а убийства. Двух убийств, как вы изволили выразиться. Естественно, я не желаю быть замешанным в громком расследовании убийства — никто не захочет, — но я по меньше мере не чувствую себя в данный момент виновным. Однако, если мы пойдем по вашему пути — если я пойду по вашему пути, — то окажусь виновным в сокрытии улик, касающихся убийства, в создании препятствий правосудию. Эркарт спрашивал: не записывается ли наш разговор на магнитофонную ленту? Очень надеюсь, что это так. Когда я стану беседовать с окружным прокурором, мне будет приятно сообщить ему о наличии записи нашей сегодняшней беседы, и он сможет…
— Нет! — произнес банкир Хан (никогда бы не поверил, что тихий, низкий голос может так обрезать). — Ты не будешь беседовать на эту тему ни с окружным прокурором, ни с кем-либо еще. Я-не юрист, но не думаю, чтобы нас обвинили в создании помех правосудию только потому, что, со слов частного детектива, кто-то ему что-то сообщил о какой-то записке. Я тоже не желаю быть втянутым в скандальное расследование двух убийств, и, по-моему, никто из нас не хочет…
Два или три голоса, громких и резких, перебили речь Хана. Я мог бы рассортировать их и доложить, какой из них кому принадлежит, но не стану тратить время на бесполезное занятие. Вулф сидел и молча наблюдал. Поймав его взгляд, я вопросительно показал глазами на блокнот и пишущую машинку, но он отрицательно покачал головой.
И все-таки возникшая легкая перебранка дала кое-какие результаты. Когда сделалось очевидным, что на стороне Хана подавляющее большинство и Акерман остался в одиночестве, Вулф, возвысив голос, оборвал гвалт.
— Позвольте! — сказал он. — Возможно, я сумею помочь уладить ваши разногласия. Не являясь, как мистер Акерман, членом коллегии адвокатов, я тем не менее могу утверждать, что у него довольно шаткая позиция. Вероятно, Уотергейт сделал его чересчур чувствительным к разного рода сокрытиям. Ведь уже четырех юристов лишили права заниматься адвокатурой, на очереди другие. Но вас никто не может обвинить в том, что вы чините препятствия правосудию. Информация, которой вы располагаете, основана лишь на слухах. Меня, пожалуй, еще можно в чем-то обвинить, но я сознательно иду на риск, и вас это нисколько не касается. Если мистер Акерман пойдет к окружному прокурору, у меня будут серьезные неприятности, но и ему — виновному или невиновному — не поздоровится. Сейчас одиннадцатый час, — взглянул Вулф на часы. — Как я уже сказал, мне нужно поговорить с каждым из вас поодиночке. Мистер Акерман, вам, наверное, не терпится поскорее вернуться в Вашингтон. Почему бы вам не остаться, а остальные пусть отправляются домой?
— Подождите, — вмешался Хан. — Повторяю свое предложение. Сто тысяч долларов.
И опять все — за исключением Акермана и Вилара — заговорили сразу, перебивая друг друга. И снова я не стал сортировать отдельные голоса по принадлежности. Но вот трое поднялись, потом к ним присоединился. Эркарт, покинувший красное кожаное кресло; я тоже встал и направился к двери, ведущей в прихожую. Когда Вилар и Айго поравнялись со мной, Вулф сказал:
— В нужное время я извещу вас. Мистер Гудвин свяжется по телефону и договорится о встрече в удобное для вас… и для меня время. Мне больше всего подходит утро — в одиннадцать часов и вечер — с шести или девяти часов, но ради дела я готов пойти на жертвы. Ни я, ни вы не хотим его затягивать. Будет…
Конец речи Вулфа я пропустил, так как Айго устремился в прихожую, и я поспешил помочь ему с пальто и шляпой.
Когда все пятеро ушли, я, заперев дверь, вернулся в кабинет. Акерман сидел в красном кожаном кресле, скрестив ноги и откинувшись назад. Для него — высокого роста и с широкой фигурой — желтое кресло было слишком тесным. Направляясь к своему письменному столу, я услышал, как он сказал:
— …Но вы ничего не знаете обо мне, кроме того, что я похож на Джона Н. Митчелла.
Подумайте! Он не только признался в сходстве с Митчеллом, но даже прибавил к имени букву «Н». Совсем в моем вкусе.
— Как мне говорили, — заметил Вулф, — вы достойный и уважаемый член коллегии адвокатов.
— Несомненно. Я не привлекался к административной ответственности и не подвергался уголовным наказаниям. Моя контора в Вашингтоне существует вот уже двадцать четыре года. Я не занимаюсь уголовными делами, поэтому меня и не пригласили защищать Дина или Халдемана, Эрлихмана или Коулсона, Магрудера, Ханта или Сегретти. И даже Никсона. Вы действительно собираетесь задать мне все те вопросы, которые продиктовали мистеру Гудвину?
— Пока не собираюсь. Почему вас включили в число участников того памятного ужина?
— Интересный вопрос. Алберт Джадд был и остается главным юрисконсультом компании «Нэтэлек». Пять лет назад, когда он решал для нее налоговые проблемы, ему понадобился свой человек в Вашингтоне, и в конце концов он вышел на меня. Таким путем я познакомился с Харви Бассеттом. Ему в свою очередь показалось, что фирме нужен хороший лоббист, и я свел его с Эрнестом Эркартом, одним из лучших лоббистов. Знаком с ним многие годы. Но сегодня он меня разочаровал. Обычно это увлекательный собеседник, знаю по собственному опыту, но, думаю, нынче он столкнулся с непривычной для себя задачей. Никогда прежде не встречался с остальными тремя — банкиром Ханом, или охранником Виларом, или Айго. Мне известно, что Айго является вице-президентом корпорации.
