Жюль Мари - Выстрел (сборник)
Дампьер, со своей стороны, был готов без колебаний сообщить Горме о результатах следствия. Молодому доктору, связанному со всеми этими вопросами о притворстве, даже следовало знать о прошлой жизни обвиняемого. Все подробности имеют цену. Ложь и преувеличения помешанного влекут за собой ошибки, которые могут быть уничтожены только исследованием всех поступков и показаний. Каким образом было совершено преступление? Какую причину оно имело под собой? Один был преступник или их было несколько? С каких пор началось помутнение рассудка? Какая цель заключена в притворном помешательстве? Может ли прошлое объяснить умственное расстройство в настоящем? Во всех этих вопросах докторам было необходимо разобраться. Главное — отыскать первопричину. Как замечали многие ученые, она может оказаться весьма полезной вкупе с другими результатами исследования. Следовательно, Дампьеру нечего было сомневаться: в интересах правосудия он даже был обязан ничего не скрывать от докторов. Все эти замечания были необходимы, для того чтобы пояснить, в каком странном положении находились следователь, искавший убийц, и преступник, ставший по неумолимой иронии судьбы поверенным своего судьи.
— На чем теперь остановилось дело? — спросил Франсуа.
— Все на том же, — ответил Дампьер, пожав плечами.
— Вы не сделали никаких новых открытий?
— Нет.
— И не нашли следов человека, которого считаете сообщником Томаса Луара?
— Нет, он будто испарился. Теперь я рассчитываю только на Маньяба и на вас, любезный друг.
— Вы о выздоровлении госпожи Гонсолен? Я бы не стал полагаться на это, если только эта женщина не притворяется и мой коллега Маньяба не окажется прав.
— Не стану от вас скрывать, что это моя единственная надежда. Если доктору Маньяба удастся убедить вас, вы сможете доказать притворство, и госпожа Гонсолен признается…
— Но какую роль во всей этой истории играет Томас Луар? Разве вы не верите в его виновность?
— Честно говоря, у меня еще нет определенного мнения на этот счет. Конечно, против него свидетельствует немало улик, но они не кажутся мне убедительными. В том, что он был там в момент совершения преступления, нет сомнения… Но чтобы он был убийцей… Нет, я так не думаю.
— Могу я спросить, какие причины заставляют вас сомневаться?
— Мне нечего от вас скрывать. Для меня очевидно, что госпожа Гонсолен была очень несчастлива в супружестве. В первое время они с мужем часто ссорились, и, хотя все это не должно было выйти за пределы дома, я узнал об этом, допрашивая слуг. Их показания не оставили во мне ни малейшего сомнения на этот счет. Мало-помалу госпожа Гонсолен отдалилась от мужа. Умирая от скуки, эта молодая женщина, которая, как вам известно, весьма хороша собой, завела любовника. Им был Томас Луар…
Дампьер не договорил, потому что Франсуа вдруг, страшно побледнев, вскочил с места. Глаза его сверкали, губы дрожали.
— Что с вами? — удивился следователь.
Франсуа едва не лишился присутствия духа.
— Что вы сказали? — воскликнул он. — Томас Луар — любовник госпожи Гонсолен? Это невозможно! Это клевета! Это безумие, господин Дампьер, это безумие!
Следователь продолжал смотреть на него удивленными глазами.
— Что с вами? — спросил он с улыбкой. — Что вас так взволновало? Вас так интересует этот человек?
Франсуа, осознав свою ошибку, кое-как совладал кое-как с собой и постарался улыбнуться в ответ, в душе у него, однако, поселился безумный страх. На глазах у него выступили слезы, руки увлажнились от пота.
— Так Томас Луар был любовником этой сумасшедшей? — повторил он снова, но уже спокойнее.
— Да.
— И у вас есть доказательства этой связи?
— Без сомнения.
— Какие?
— Письмо Луара, обнаруженное рядом с трупом Гонсолена. Оно указывает на то, что лесоруб и госпожа Гонсолен были близки. В этом письме Томас Луар назначил ей свидание в тот вечер, когда случилась трагедия…
Франсуа Горме вновь перестал отдавать себе отчет в своих действиях. Он поднялся и прокричал:
— Это невозможно, невозможно!
Судебный следователь, устремив на него проницательный взгляд, спросил:
— Почему вы находите это невозможным?
Франсуа молчал. Дампьер продолжал:
— Вам, стало быть, что-то известно?
— Нет-нет, ничего. Я сказал так, потому что это действительно кажется мне нелепым. Госпожа Гонсолен, такая богатая и красивая женщина, взяла в любовники какого-то контрабандиста, почти вора…
Франсуа Горме присел и вновь попытался успокоиться; он достал сигару и закурил.
— Я тоже об этом думал, — проговорил Дампьер, — но письмо, о котором я вам рассказал, не оставило у меня сомнений.
— Могу я его прочесть?
— Вот оно, пожалуйста.
Дампьер подал Франсуа письмо, и тот употребил все силы, чтобы прочесть его бесстрастно, без малейшего содрогания, которое могло бы обнаружить бурю, бушевавшую в его душе. Он действительно не знал об отношениях Мадлен и Томаса Луара. Он никогда ни в чем не подозревал свою любовницу, его ревность не просыпалась прежде. То, что он узнал теперь, взволновало его до такой степени, что он позабыл, какой опасности подвергался.
Закончив читать, он отдал письмо судебному следователю. Рука его не дрожала, однако затуманенные глаза ничего не видели. Дампьер все это время то поигрывал костяным ножом, то перекладывал бумаги на столе.
— Разве это письмо не служит убедительной уликой? — спросил Франсуа.
— Напротив, оно скорее говорит о невиновности лесоруба.
— Почему?
— Достаточно совсем немного подумать, чтобы понять это. Заметьте, что это письмо было обнаружено не у госпожи Гонсолен, а у ее мужа, который, без сомнения, перехватил его. Стало быть, женщина не присутствовала на назначенном ей свидании. Тут-то и появляется человек, которого мы разыскиваем и который нам до сих пор неизвестен. Он также был любовником госпожи Гонсолен и соперником Томаса. По странной случайности, этот незнакомец назначил своей возлюбленной свидание в тот же день и тот же час, но муж, предупрежденный письмом, неожиданно вернулся. Он не застал лесоруба, которого ожидал увидеть, но, тем не менее, убедился в своем бесславии. Что произошло дальше, я не знаю. Гонсолена, должно быть, убила сама Мадлен или исчезнувший незнакомец. Я проследил до леса следы его сапог со шпорами на тонкой подошве. Он оставил свою лошадь в горах, как я полагаю. Однако свидетельств, которые подтвердили бы мою догадку, я пока не получил. Я убежден, что Томас знает убийцу, но он упорно продолжает молчать. Я ничего не могу от него добиться. Что вынуждает его молчать?
— Да, теперь остается только одна надежда — на выздоровление госпожи Гонсолен. Скажите, а с того самого вечера, когда Гиде стал свидетелем таинственной прогулки госпожи Гонсолен, закончившейся у трупа ее мужа, вы не сделали никаких новых открытий?
— К сожалению, нет.
На этом судебный следователь и доктор расстались. Франсуа хотел поскорее остаться один. Он задыхался. Этот разговор страшно утомил его. Молодой человек отправился за город, долго там гулял и очень поздно вернулся в Сен-Клод. То, что он узнал, невыразимо огорчило его. Он не мог поверить, что Мадлен так обошлась с ним. Это казалось ему чем-то чудовищным. Он пожертвовал своей честью, своим спокойствием, своей жизнью, но имел право требовать от нее любви беспредельной, постоянной, вечной. И вот эта женщина разделила свою любовь надвое, она стала любовницей лесоруба, слуги своего мужа! Какой стыд! Но раз так, то ничто больше не удерживает его, он выдаст себя Дампьеру! Разве эта женщина стоит того, чтобы быть ей преданным? Не лучше ли ее наказать, отомстить ей таким образом?
Порывы ярости и ненависти кружили ему голову. Лишь мысль о мщении теперь радовала его, и он увлекся ею, предвкушая наслаждение. Заснул он только под утро, и это немного успокоило его.
Когда Франсуа вышел из своей комнаты, первым, кто попался ему на глаза, был отец. Он с улыбкой протянул ему руку. Генерал и не подозревал о том, какая чудовищная драма грозит разрушить счастье его старости. Мысль, быстрая как молния, промелькнула в голове у Франсуа: «Если я выдам себя, что станет с моим отцом? Что будет с Сюзанной?» Накануне он был так взволнован, что это ему и в голову не пришло. Ему казалось, что он один на свете.
XVIII
Узнав, что доктора Маньяба вызвали в соседнюю деревню, Франсуа после полудня отправился в ту больницу, где находилась Мадлен. За ней постоянно наблюдали. Ни одно ее движение не укрывалось от тех, кому было поручено облегчить задачу докторам. Хотя этим занимались люди, привыкшие ухаживать за помешанными, их работа ни к чему серьезному не привела. Мадлен хранила молчание и воздерживалась от проявления чувств. Маньяба уже достаточно хорошо ее изучил и внимательно следил за всеми патологическими проявлениями.
