Гилберт Честертон - Призрак Гидеона Уайза
— Нам просто необходимо отбить нападки противника, — сказал Элиас, уверенно глядя на Бирна сквозь очки. — Угрозы капиталистов не произвели на нас ожидаемого эффекта. Мы тоже предприняли кое-какие шаги, но раскрывать их пока не станем.
Бирну ничего не оставалось, как удалиться. Проходя по узкому коридору мимо бакалейной лавки, журналист вдруг обнаружил, что выход загораживает темный силуэт необычной и в то же время удивительно знакомой человеческой фигуры. Приземистая и плотная, с широкополой шляпой на круглой голове, она выглядела достаточно причудливо.
— Патер Браун?! — воскликнул репортер. — Вы ошиблись дверью или тоже относитесь к этой организации?
— О, я принадлежу к более древней тайной организации, — усмехнулся священник.
— Неужели вы считаете, что здесь может кому-нибудь потребоваться ваша помощь? — осведомился Бирн.
— Трудно сказать, — спокойно ответил патер Браун. — Но это не исключено.
Полумрак, царивший в коридоре, поглотил священника, и изумленный журналист двинулся дальше. Однако прежде чем он вернулся к миллионерам, произошла любопытная встреча. В зал, где находились трое рассерженных капиталистов, вела широкая мраморная лестница, украшенная по бокам позолоченными фигурами нимф и тритонов. Вниз по ней, навстречу Бирну, сбежал энергичный темноволосый молодой человек со вздернутым носом и цветком в петлице. Он схватил репортера за руку и отвел в сторону.
— Послушайте, — прошептал юноша, — меня зовут Поттер. Я — секретарь старика Гидеона. Говорят, буря вот-вот разразится. Скажите откровенно, это правда?
— Да, гиганты вроде бы решаются на серьезные действия в своей пещере. И не следует забывать, что они сильны. Полагаю, социалисты…
До сих пор секретарь невозмутимо слушал Бирна. Но когда журналист произнес слово «социалисты», во взгляде Поттера вдруг отразилось изумление.
— Ну а при чем здесь… Ах, так вот какую бурю вы имели в виду! Извините, я не понял. Перепутал вашу пещеру с морозильником. Тут немудрено ошибиться!
С этими словами странный молодой человек исчез, сбежав по лестнице. Бирн двинулся дальше. Недоумение все больше овладевало им. В зале репортер обнаружил, что к трем миллионерам присоединился кто-то четвертый — мужчина с худым продолговатым лицом, редкими волосами цвета соломы и моноклем. Все называли его просто мистер Неарс. Он забросал журналиста вопросами, чтобы выяснить, хотя бы приблизительно, численность организации социалистов. Бирн мало знал об этом, а сказал и того меньше.
Наконец все встали со своих мест, и Стейн — самый неразговорчивый из промышленников, — складывая пенсне, сказал:
— Благодарю вас, мистер Бирн. У нас все подготовлено. Завтра еще до полудня полиция арестует Элиаса на основании улик, которые я ей к тому времени предоставлю. А к ночи, надеюсь, и остальные двое окажутся в тюрьме. Вот, пожалуй, и все, джентльмены. Вам известно, что я хотел обойтись без подобных мер…
Однако на следующий день мистеру Джекобу П. Стейну не удалось никому передать имевшиеся у него сведения по причине, которая довольно часто мешает таким деятельным людям выполнять задуманное. Утренние газеты крупными заголовками сообщили на первых страницах: «Три ужасных убийства. Трое миллионеров убиты в одну ночь». Далее, более мелким шрифтом шли фразы со множеством восклицательных знаков, указывавшие на необычность загадочного преступления. Все трое убиты в одно и то же время, но в разных местах, разделенных значительным расстоянием: Стейн — в своем роскошном, напоминающем музей поместье, в доброй сотне миль от побережья; Уайз — прямо на морском берегу, рядом с небольшим домиком, где он предпочитал вести достаточно скромную жизнь и дышать морским воздухом; Гэллап — в зарослях недалеко от ворот его загородной усадьбы на другом конце графства.
Во всех трех случаях не оставалось никаких сомнений в насильственном характере смерти. Крупное, отталкивающего вида тело Гэллапа обнаружили висящим на дереве в небольшой рощице среди обломившихся под его весом веток. Он напоминал бизона, ринувшегося на острия копий. Уайза, вне всякого сомнения, сбросили со скалы в морскую пучину. Следы, сохранившиеся на самом краю обрыва, свидетельствовали о том, что старик сопротивлялся недолго. На мысль о трагедии наводила широкополая мягкая соломенная шляпа Уайза, которая плавала на волнах, хорошо заметная с высоких скал. Найти труп Стейна было также не просто, пока неясные кровавые следы не привели сыщиков к бане, возведенной в саду по древнеримскому образцу. Хозяин питал слабость ко всему античному…
Естественно, Бирн не считал Генри Хорна, молодого пацифиста с бледным лицом, способным на столь грубое и жестокое убийство. Но постоянно сыплющий проклятьями Джейк Холкет или вечно насмешливый Джон Элиас вполне могли пойти на тяжкое преступление.
Полицейским помогал мужчина, оказавшийся не кем иным, как мистером Неарсом — загадочным человеком с моноклем, с которым журналист впервые встретился накануне. Ведущие следствие оценивали положение так же, как и Бирн. Они прекрасно сознавали, что сейчас предъявить подозреваемым обоснованное обвинение и убедить суд в их виновности нельзя. А оправдание за недостаточностью улик может вызвать скандал. Поэтому Неарс, тщательно все продумав, пригласил трех социалистов принять участие в неофициальном совещании. Расследование начали в самом близком из роковых мест — небольшом домике Уайза на берегу моря.
Бирн получил разрешение присутствовать на этой встрече. К удивлению репортера, среди собравшихся людей он обнаружил знакомую плотную фигуру с головой, напоминающей совиную. То был патер Браун. Правда, до сих пор оставалось неясным, какова его роль во всем происходящем…
Появление молодого секретаря Уайза было куда более естественным, однако поведение Поттера заметно отличалось от обычного. Он единственный из всех хорошо знал дом и окрестности. Однако помощи или каких-нибудь важных сведений от Поттера так и не дождались. Да и выражение его полного курносого лица говорило скорее о плохом настроении, чем о скорби.
По обыкновению больше других говорил Джейк Холкет. Юный Хорн деликатно попытался остановить Холке-та, когда тот принимался на чем свет стоит поносить убитых миллионеров. Совершенно безучастный Джон Элиас надежно укрыл глаза за стеклами очков.
— Ваши замечания в адрес погибших просто непристойны, — холодно произнес Неарс. — Вы фактически признали, что ненавидели покойного.
— И поэтому меня собираются упрятать за решетку? — презрительно усмехнулся Холкет. — Хорошо! Только если хотите посадить в тюрьму всех бедняг, имевших основание ненавидеть Гидеона Уайза, ее придется построить не меньше, чем на миллион человек, согласны?
Неарс не ответил. Остальные тоже молчали. Наконец Элиас, слегка шепелявя, неторопливо сказал:
— Данная дискуссия абсолютно бесполезна для обеих сторон. Поймите, мы ничего не скрываем от вас. А подозрения будьте любезны держать при себе. Пока же никто не привел ни малейшей улики, связывающей хоть одного из нас с этими трагедиями более тесно, чем, скажем, с убийством Юлия Цезаря. Думаю, что нет смысла оставаться здесь дольше.
Элиас встал и неторопливо застегнул пальто. Товарищи последовали его примеру. Когда социалисты уже подошли к дверям, Генри Хорн на миг повернул свое бледное лицо к ведущим следствие и произнес:
— Хочу напомнить, что я всю войну просидел в грязной камере, так как отказался убивать людей. — И удалился, а оставшиеся в комнате мрачно переглянулись.
— Думаю, сражение нельзя считать выигранным, хотя противник и отступил, — задумчиво промолвил патер Браун.
— Больше всего меня возмущают грубые выходки этого негодяя Холкета. Хорн — все-таки джентльмен. Однако, что бы там ни говорили, я твердо убежден, им есть о чем рассказать. Они замешаны в расправе над миллионерами, по крайней мере, — большинство из них. Подозреваемые практически сознались: они форменным образом издевались не столько над самой ошибочностью наших обвинений, сколько над тем, что мы не можем подкрепить их доказательствами. А вы как считаете, патер Браун?
— Совершенно верно! — ответил священник. — Мне также показалось, что один из них знает больше, чем сообщил нам. Но, думаю, лучше сейчас не называть его имени.
От удивления Неарс даже выронил монокль.
— Видите ли, пока мы беседуем неофициально, — предупредил он, внимательно глядя на священника, — но если и в дальнейшем вы станете скрывать правду от закона, то можете оказаться в сложном положении.
— О, мое положение крайне просто, — перебил его патер Браун. — Я защищаю здесь законные интересы моего знакомого — Холкета.
— Холкета? — недоверчиво воскликнул его собеседник. — Да ведь он ругает духовенство с утра до ночи!
