Мики Спиллейн - Поцелуй меня, дьявол

— Простудишься, — сказал я.

Она улыбнулась краем рта.

— А может, ты думаешь, что я не совсем нормальная, поэтому и боишься?

— Это меня не волнует. Помолчи, пожалуйста.

— Нет. Тогда почему ты ему не сказал?

— Однажды, еще ребенком, я увидел, как живодер накинул сетку на собаку. Я дал ему подножку, схватил щенка и убежал. Эта чертова дворняжка укусила меня и удрала, но я все-таки был рад, что сделал это.

— Понимаю. Но ты поверил тому, что сказал полисмен?

— Тот, кто выскакивает на дорогу перед машиной, явно не блещет умом. Помолчи, прошу тебя.

Улыбка ее немного оживилась, стала более натуральной. Я взглянул на нее, усмехнулся тому, что произошло, и покачал головой.

— Повезло, нечего сказать.

— Что?

— Ничего.

Я свернул с дороги в полосу тусклого света, падавшего от вывески заправочной станции, и подрулил к бензоколонке. Из помещения вышел парень с заспанными глазами. Я велел залить полный бак. Выйдя из машины, чтобы отпереть колпачок, я услышал, как открылась и захлопнулась дверца. Женщина прошла в помещение и не выходила оттуда до тех пор, пока я не расплатился за бензин.

Когда она вернулась в машину, в лице у нее появилось что-то новое — оно смягчилось, оттаяло, казалось почти безмятежным. Мимо нас проехал еще один автомобиль, но на этот раз она и глазом не повела. Плащ опять был стянут ремнем. Она взглянула на меня с легкой неподдельной улыбкой, откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза.

Я ничего не понимал. Я знал только, что в городе остановлюсь у первой попавшейся станции метро, открою дверцу и пожелаю ей всего наилучшего, а потом буду следить за газетами, пока не узнаю, что ее вернули по назначению. Так я думал. Я очень хотел, чтобы все так и получилось. Во мне росло предчувствие близкой беды, едкое, как дым.

Минут пять она неподвижно смотрела на дорогу, потом попросила закурить. Я вытряхнул сигарету ей в руку и щелкнул зажигалкой. Прикурив, она глубоко затянулась и уставилась в серую туманную мглу, проносящуюся за окнами, потом спросила:

— Хочешь знать, в чем дело?

— Не очень.

— Я была… — Она запнулась. — …В психиатрическом санатории. — Второй затяжкой она докурила сигарету почти до пальцев. — Меня поместили туда насильно. Отобрали одежду, чтобы я не могла никуда выйти.

Я кивнул, словно бы все понял.

Она медленно покачала головой, уловив значение моего жеста.

— Может, найду кого-нибудь, кто меня поймет. Мне показалось, что ты… поймешь.

Я собрался что-то сказать, но ничего не сказал. Низкая луна, вынырнув из-за облаков, мгновенно залила землю бледно-лимонным светом, на дорогу пали длинные скользящие тени, похожие на гигантские темные пальцы. Черный «седан» перекрыл нам дорогу. И опять как в первый раз, ухо резанул скрежет тормозов, но теперь к нему присоединился омерзительный звук раздираемого металла и, как заключительный аккорд в этом дьявольском интермеццо, резкий звон разбитого стекла.

Я ногой отбросил дверцу и вылез из автомобиля как раз вовремя, чтобы увидеть мужчин, выскакивающих из «седана». Опасность обступила нас со всех сторон, и от нее некуда было скрыться. Но я не ожидал, что дело примет такой скверный оборот. Пистолет в руке одного из них выплюнул длинное пламя, распоровшее тьму, и я услышал короткий свист пули.

Второй раз он так и не выстрелил, потому что моя пуля разворотила ему лицо. Позади мелькнул еще один, но в этот момент я услышал у себя за спиной шипящий свист, и что-то шарахнуло меня по плечам. Я развернулся в прыжке для удара ногой, но было уже поздно. Вновь раздался шипящий свист, вроде звука хлыста, рассекающего воздух. Не знаю, что это было, но удар угодил мне прямо в лоб, и за секунду до того, как исчезли время и пространство, я подумал, что меня сейчас вырвет, и ненависть к этим ублюдкам выступила на коже, как пот.

Я лежал без сознания не очень долго и очнулся от нестерпимой боли в голове. Это была адская дергающая боль, она взрывалась в ушах с каждым ударом пульса и вспыхивала под веками ослепительно белым светом.

Где-то рядом раздавались приглушенные вопли, судорожные всхлипывания, резкие озлобленные голоса, сливающиеся в невнятный шум, сквозь который слышались звуки работающего двигателя и лязг металла. Я попытался встать, но если и мог чем-то пошевелить, то только мозгами. Все остальное во мне было неподвижным и безжизненным. Я лежал со связанными руками и ногами, и первое чувство движения возникло у меня в те секунды, когда я скреб пальцами по холодному бетону. Примерно в это же время вопли оборвались, голоса стихли, и мысли мои начали выстраиваться в определенный порядок.

В такой момент вы не думаете. Вначале вы пытаетесь все вспомнить, собрать воедино события, которые привели к этому финалу, расставить их по своим местам, чтобы можно было присмотреться, вникнуть в их суть, испытывая при этом нечто вроде изумления, смешанного с болью, и найти причину и следствие. Но ни в чем нет смысла, и все, что вы чувствуете — это безумие и ненависть, перерастающую в холодное бешенство, которое даже успокаивает боль, и вы испытываете такое желание убивать, что оно сжигает вас изнутри. Потом вы понимаете, что не можете этого сделать, и сжигающий вас огонь уступает место холодному расчету.

Они оставили меня на бетонированной площадке. Кисти рук и ступни лежали перед моим телом неподвижными бугорками. Поверхности кистей и рукава были красные и липкие. Во рту стоял мерзкий вяжущий вкус. Рядом послышался какой-то шорох, и у меня перед глазами выросла пара ботинок — значит, я был не один. Вслед за ними возникли другие ботинки и ноги с кровавой царапиной на носке. Четыре пары ног, направленных в одну сторону, и когда мой взгляд обратился туда же, я увидел женщину. И увидел, что они делают с ней.

Плащ с нее сорвали, и сквозь жуткую белизну обнаженного тела проступали темные пятна. Она была привязана к стулу, голова свалилась набок, изо рта вырывались непроизвольные мяукающие звуки. Рука с длинными щипцами сделала что-то ужасное, и рот ее открылся в беззвучном вопле.

Чей-то голос произнес: «Хватит, я сказал, хватит».

— Она еще может говорить, — ответил другой голос.

— Нет, она уже вырубилась. Видал я, как это бывает. Похоже, мы перестарались… но у нас не было выбора.

— Послушай…

— Это ты послушай, а я здесь для того, чтобы приказывать.

Ноги чуть отступили.

— Ладно, пора закругляться. Так мы и не узнали ничего нового.

— Ну и что! Все равно мы знаем больше, чем кто-нибудь еще. Найдутся и другие способы. По крайней мере, ее уже никто не расколет. Теперь надо с ней кончать. Там все готово?

— Да. Парня тоже?

— Само собой. Тащите их на дорогу.

— Такую одевать — только портить.

— Ты, козел! Делай, что тебе говорят. А вы двое помогите перенести их. Времени у нас в обрез.

Я чувствовал, что мой рот пытается выдавить какие-то слова. Самые грязные ругательства, какие я только мог для них придумать, застревали у меня в горле. Я даже не мог поднять глаза выше их коленей, чтобы увидеть их лица. Все, что я мог, — это слышать голоса и впечатать их в свою память, чтобы потом я знал, кого убивать, даже не глядя в лицо. Ублюдки, мерзкие ублюдки!

Меня подхватили под мышки и поволокли, и на мгновение мне показалось, что я увижу то, что хотел увидеть, но кипевшая во мне ненависть ударила в голову, отдавшись звенящей болью, и надо мной снова опустился черный занавес. Один раз он чуточку приоткрылся, и я увидел свой автомобиль на краю дороги — зад на домкрате, красные огни спереди и сзади.

Ловко, подумал я. Очень даже ловко. Если бы кто-то проезжал мимо, он увидел бы рядовую дорожную сценку — неподвижный автомобиль на обочине с включенными аварийными сигналами, водитель отправился в город за помощью. Никому и в голову не пришло бы поинтересоваться, в чем дело. Мысль утонула в черной тьме так же быстро, как пришла.

Это было как в болезненном сне, когда вы лежите в неудобной позе и вас душат кошмары. Вам тяжко, вы слышите собственные стоны, вы пытаетесь распрямиться — и не можете. Затем внезапно наступает пробуждение, и вы с беспощадной ясностью понимаете, что никакой это не сон, а нечто вполне реальное и потому еще более страшное.

Она была в машине рядом со мной, и края незастегнутого плаща подчеркивали ее наготу. Голова привалилась к окну, глаза слепо смотрели вверх. Затем она качнулась и повалилась на меня. Но не потому, что была живая! Автомобиль катился, что-то толкало его сзади.

Я кое-как приподнялся, заглянул через баранку в пятно света от фар и увидел перед собой готовый пролом в парапетной стенке и край обрыва, до которого оставались считанные футы, и когда я рванулся к дверце, передние колеса уже висели в воздухе, и в следующее мгновение машина нырнула в непостижимую пустоту.