Жюль Мари - Выстрел. Дело, о котором просили не печатать
Генерал спросил:
— Что такое? Что случилось?
Франсуа опустился на стул. Услышав вопрос отца, он вновь поднялся и произнес:
— Гонсолена убили. Лесничий Гиде, которого я встретил по дороге, идет в суд, чтобы известить об этом.
В первую минуту генерал не мог найти слов. Франсуа, по-видимому, был не в состоянии пересказывать подробности. Он то делал несколько шагов, то останавливался, на лице его читалось неподдельное страдание.
— Убит! — воскликнул Горме. — Кем? При каких обстоятельствах? Почему? Говори же, что ты знаешь?
Франсуа пожал плечами:
— Я ничего не знаю. Я возвращался из Мусьера и встретил лесничего Гиде. По его испуганному виду я догадался, что случилось нечто чрезвычайное, и расспросил его. «Господин Гонсолен убит выстрелом из пистолета в голову! Госпожа Гонсолен без чувств, — сказал он мне, — за мной прибежали. Я пошел». Больше ничего не знаю.
— Твое присутствие наверняка могло быть полезно в Бушу. Почему ты не отправился туда?
— Я не занимаюсь лечением этой семьи. Мой коллега, Маньяба, как вам известно, не выносит меня, он видит во мне соперника и наверняка рассердится, если я вмешаюсь не в свое дело. Притом значительно важнее было сообщить властям о случившейся трагедии.
— Судебный следователь здесь, а вот лесничего я не видел.
— Гиде, вероятно, отправился в дом к Дампьеру, потом пошел в здание суда. Не застав его там, он, наверно, придет сюда. Я советовал ему предупредить Маньяба. Может быть, доктора тоже нет дома. Поэтому все и происходит медленнее, чем следовало бы.
Франсуа простился с отцом.
— Я оставляю вас, — сказал он. — Мне нужно отдохнуть. Завтра рано утром я должен быть опять в Мусьере.
Он вышел из залы, отыскал в других комнатах своих друзей, вкратце сообщил им о случившемся, а затем вышел из дома на улицу Пре. Луна все еще освещала кровли домов. Снег, выпавший вечером, придавал печальное однообразие всему городку, глубоко спавшему в этот час. Франсуа подошел к площади, украшенной фонтаном из сидящих на тритонах амуров, который перестал работать еще в начале осени. Он остановился возле одного из домов и прислонился к стене, почувствовав слабость. Правой рукой он оперся о стену, а вот левая рука висела бессильно: у Франсуа Горме было вывихнуто плечо. Вероятно, очень важная причина заставила его скрыть это обстоятельство, потому что в доме отца он не произнес ни малейшей жалобы. Лицо его было бледно, но отец и все, с кем общался Франсуа, объяснили это недомогание убийством Гонсолена, старого друга их семьи.
Франсуа неподвижно стоял на месте, ожидая, когда пройдет головокружение. Холодный ветер с гор пронизывал его насквозь, вызывая дрожь. Лишь стук колес экипажа по снежной мостовой заставил его опомниться. Он испугался, что его увидят, и бросился в узкий переулок. Кабриолет с зажженными фонарями проехал мимо переулка. Франсуа прошептал:
— Это доктор Маньяба, видимо, спешит в Бушу.
Франсуа быстрым шагом вышел из переулка, дошел до улицы Пойя и два раза стукнул молотком в ворота одного из тех домов, которые чудом избежали пожара в 1799 году. Здесь жили генерал Горме с дочерью и сыном.
Франсуа поднялся на первый этаж, в свою комнату, поспешно запер дверь и тяжело опустился в кресло. Потом с большим трудом снял пальто, сюртук, разделся и, не дав себе времени отдохнуть, принялся за странное занятие. Один за другим он отпирал все ящики своего письменного стола, вынимал оттуда безделушки и письма и бросал на стол. Потом придвинул стул, сел и принялся их рассматривать.
Франсуа действовал лихорадочно, спеша закончить. Тут были такие письма, которые он, похоже, перечитывал очень часто, и многие из них еще хранили легкое и тонкое благоухание. Он подносил их к губам, страстно целовал, прежде чем бросить в огонь, затем вынул фотографию женщины, очень высокой, с черными огненными глазами, потом прядь волос, потом перчатку, кусочек кружева, ленту, увядшие цветы, множество безделушек, из которых каждая дарила воспоминание о минутах наслаждения и нежности. Все это: цветы, ленты, кружева, перчатки, пряди волос и письма — летело в камин, чтобы сгореть.
Франсуа отворил окно и выглянул на улицу. Внизу текла река Такон, чуть дальше сливаясь с Вьенной. Луна освещала висячий мост, соединяющий площадь Сен-Пьер с Этапской горой. Вокруг не было ни души. Франсуа вынул из кармана револьвер, посмотрел на него с отвращением, смешанным с испугом, поколебался секунду, потом, снова наклонившись, осмотрелся, определяя, могут ли увидеть его с моста. Протянув руку, он с силой бросил револьвер в быстрые воды реки Такон. Только тогда Франсуа свободно перевел дух.
— Теперь мне нечего опасаться, — прошептал он и затворил окно.
В эту минуту раздался звук молотка в парадную дверь. Она отворилась. На лестнице послышались шаги. Это генерал и Сюзанна вернулись с бала. Девушка постучалась в комнату брата и спросила:
— Ты спишь, Франсуа?
— Нет.
— Спокойной ночи, и спи хорошенько.
— Спокойной ночи, сестра, — ответил молодой человек изменившимся голосом, — благодарю тебя.
Когда легкие шаги сестры стихли, Франсуа, не раздеваясь, бросился на постель и разразился продолжительными рыданиями.
II
Из Сен-Клода в Бушу дорога идет сначала по правому берегу Такона, потом, оставив слева Сетмонсель, пересекает реку по мосту. Долина Такона невероятно живописна. Потоки воды бегут с гор и, сливаясь с ручьем, шумно текут по каменистому ложу.
Гонсолен, один из самых богатых торговцев лесом в департаменте Юра, жил в Бушу, на том месте, где находился древний приорат [2], от которого теперь остались лишь едва заметные развалины. Дельцу принадлежал большой лесопильный завод к юго-востоку от Бушу. Гонсолен, потеряв свою первую жену, которая умерла еще молодой и не подарила ему детей, оставался вдовцом до сорокалетнего возраста. Он не предполагал жениться во второй раз, но случай свел его с бедной девушкой, Мадлен Рейно, красота которой произвела на Гонсолена неизгладимое впечатление. Любовь, дремавшая в нем с тех пор, как он лишился жены, пробудилась с новой силой. Он тотчас решил жениться на Мадлен. Опасения, внушаемые ему голосом рассудка, не могли заставить его передумать. Он сделал девушке предложение.
Гонсолен был меркантильным стариком, не обладающим приятной наружностью. Когда жители Сен-Клода узнали о его предложении, они изрядно повеселились. Никто не думал, что Мадлен Рейно согласится, однако все ошиблись. Несмотря на свои двадцать лет, несмотря на блеск изумительной красоты и огромную разницу в возрасте, Мадлен захотела стать женой торговца лесом. По городу распространились самые невероятные слухи, а потом эту историю постепенно перестали обсуждать.
Мадлен с мужем поселились в Бушу, редко бывали в Сен-Клоде и вели уединенную жизнь. Бывшие приятельницы госпожи Гонсолен говорили: «Как она, должно быть, состарилась и как она скучает». Прошло десять лет. Что стало с любовью Гонсолена? Она не утратила своей силы, несмотря на седые волосы, несмотря на старость и преждевременную дряхлость. А каким могло быть супружество старика с молодой женщиной, которая становилась только красивее с годами, так как была горячей по натуре, а ее сердце оставалось незанятым? Сродни аду.
Эта история столь драматична и столь тесно связана с нашим рассказом, что мы не можем не поведать о ней в нескольких словах. Согласившись стать женой Гонсолена, Мадлен думала только об одном — во что бы то ни стало избавиться от нищеты, в которой была погребена ее молодость. Дочь помощника лесного инспектора, она жила с матерью на жалкую пенсию, доставшуюся им после смерти Жана Рейно, на которого во время урагана упала сломанная сосна. Последствия этого природного катаклизма все еще помнят старожилы Сен-Клода.
Несмотря на свою красоту, Мадлен была вправе рассчитывать на внимание только тех женихов, которые, хотя и могли избавить ее от нищеты, были не в состоянии внести в ее жизнь блеск и роскошь. Предложение Гонсолена, его любовь, его ослепление принесли с собой неожиданное богатство. А полюбить этого человека, который дарил ей преданность своего возраста, прямоту сердца, богатство, приносимое экономной жизнью и усиленным трудом, она и не помышляла. Любить Гонсолена, громадного, как башня, с квадратными плечами и мощной головой, огромными ногами, такими же крепкими, как скалы в Юра, по ее мнению, было невозможно. Мадлен относилась к своему замужеству как к двери, отворяемой в сторону счастья. Ее прежняя нищая жизнь была сном, и Гонсолен разбудил ее.
Через несколько месяцев, рассчитывая на любовь мужа, она захотела оставить Бушу и поехать или в Безансон, или в Париж. В Бушу, этом горном краю с его скалами, лесами, долинами, потоками, гротами и каскадами, где снег не тает месяцев восемь или девять, царила невероятная красота, но Мадлен говорила, что с таким богатством, как у Гонсолена, то есть более чем тридцатью тысячами франков годового дохода, неблагоразумно проводить двенадцать месяцев в году среди этого однообразия и уединения. Она родилась не в этом краю и не хотела больше оставаться там. После смерти Жана Рейно бедность мешала ее матери и ей оставить Сен-Клод, но теперь, когда любовь Гонсолена сделала ее богатой, у нее было только одно желание, одна мысль — бежать из Бушу, где она задыхалась, как будто цепь гор обрушилась на ее грудь. Гонсолен выслушал жену, потом, покачав головой, лаконично ответил: «Нет, я не хочу оставлять Бушу».
