Морис Леблан - Красный шарф
Он показал эти вещи, разложенные на столе. Вначале — обрывки номера газеты. За ними — большая хрустальная чернильница, к крышке которой был привязан длинный обрывок бечевки. Потом был осколок стекла, затем — нечто склеенное из картона, превращенное в тряпку. Наконец тут был обрывок ярко-красного шелка, заканчивавшийся шариком из той же ткани, того же цвета.
— Ты видишь наши вещественные доказательства, мой добрый друг, — сказал Люпэн. — Конечно, решить возникшую загадку было легче, если бы в нашем распоряжении были остальные предметы, которые глупое животное раскидало куда попало. Мне, однако, кажется, что вполне можно найти решение, подумав и приложив хоть немного сообразительности. А это как раз — твои лучшие качества. Что ты об этом скажешь?
Ганимар не пошевелился. Он словно выразил готовность выслушивать болтовню Люпэна, но собственное достоинство запрещало ему отзываться на нее хотя бы единым словом либо даже кивком головы, который мог быть истолкован как одобрение или несогласие.
— Мы с тобой, очевидно, полностью согласны, — продолжал Люпэн, словно и не замечая безмолвия главного инспектора. — И могу таким образом резюмировать единой заключительной фразой это дело, как о нем рассказали представленные вещественные доказательства. Вчера вечером, между девятью часами и полуночью, некая девица эксцентричного поведения была ранена ударами ножа, а затем задушена насмерть хорошо одетым мужчиной, носящим монокль, принадлежавшим к завсегдатаям ипподрома, с которым указанная девица съела три пирожных безе и один эклер в кафе.
Люпэн закурил сигарету и заметил, взяв Ганимара за рукав:
— Ну, это тебе не слишком нравится, главный инспектор! Ты воображал, что в области следственных дедукций такие достижения недоступны профану. Ошибка, милостивый государь. Люпэн жонглирует своими выводами словно детектив из романа. Мои доказательства? Ослепительные в чисто детской простоте.
И он продолжал, указывая каждый предмет по ходу своей демонстрации:
— Итак, вчерашним вечером, после девяти часов (вот этот обрывок газеты помечен вчерашней датой и указанием «вечерний выпуск»; кроме того, вот здесь, приклеенный к бумаге, виден кусочек тех желтых лент, под которыми номера отправляют абонентам, то есть те номера, которые поступают на дом только с почтой, развозимой после девяти вечера). Итак, после девяти вечера хорошо одетый мужчина (соблаговоли отметить, что на краю вот этого осколка стекла видно круглое отверстие монокля, каковой является главным образом признаком аристократической принадлежности), вошел в кондитерскую (перед тобою — узкая картонная конструкция в форме коробки, где еще видно немного крема от пирожных, которые в нее положили). Имея при себе такой пакетик, господин с моноклем отправился к указанной молодой особе, чей шарфик из ярко-красного шелка в достаточной мере свидетельствует об эксцентричных повадках хозяйки. Присоединившись к ней, по пока еще неизвестным причинам, он вначале ударил ее ножом, после чего задушил упомянутым алым шарфом (возьми, главный инспектор, свою лупу, и ты увидишь на красном шелке более темные пятна, являющиеся вот здесь следами окровавленного ножа, который о него вытерли, а тут — отпечатками окровавленной руки, схватившейся за ткань). Совершив свое преступление, чтобы не оставить следа, он извлек из кармана: 1) газету, на которую подписан и которая (прочти вот этот отрывок) издается для любителей скачек, — ее название нетрудно установить; 2) веревку, которая представляет собой часть кнута (эти две подробности тебе докажут, не так ли, что наш незнакомец не только интересуется бегами, но и сам занимается лошадьми). Затем он собирает осколки своего монокля, шнурок которого порвался во время борьбы. Отрезает с помощью ножниц (обрати внимание на следы разрезов) запачканную часть шарфика, оставив другую, без сомнения, в судорожно сжатых руках жертвы. Скомкав картонную коробку из кондитерской, он кладет в образовавшийся ком способные навести на его след предметы, из которых многие должны быть теперь на дне Сены, где и находится, к примеру, его нож. Заворачивает все в газету, перевязывает бечевкой и привязывает в качестве груза эту чернильницу. Затем сматывает удочки. Немного позже пакет падает на баржу речника. Вот и все. Ох, мне стало жарко. Что скажешь об этой истории?
Он несколько минут наблюдал за Ганимаром, чтобы проверить, какое действие произвел на инспектора его доклад. Ганимар не нарушил своего молчания.
Люпэн засмеялся.
— В сущности, Ганимар, ты сражен наповал. Но бросаешь себе самому вызов. Зачем, думаешь ты, дьявол Люпэн передает мне это дело вместо того, чтобы оставить его себе, настигнуть убийцу и отнять у него добычу, если тут замешана кража? Вопрос вполне логичный, не спорю. Но… тут есть одно «но», у меня, правда, на него нет времени, в эти дни я просто завален работой. Взлом в Лондоне, другой — в Лозанне, подмена ребенка в Марселе, спасение юной девицы, вокруг которой бродит смерть, — все это сразу на меня и свалилось. И я себе сказал: а что, если подкинуть это дельце доброму другу Ганимару? Теперь, когда тайна наполовину прояснилась, он сумеет добиться решения. А какую я ему окажу услугу! Как он от этого выиграет!
— Сказано — сделано. В восемь часов утра я отправил к тебе ту самую личность с апельсиновыми корками. Ты клюнул, и вот, к девяти утра, ты прибыл сюда, трепеща от любопытства.
Люпэн встал. Он слегка наклонился к инспектору и сказал, глядя прямо в глаза:
— Точка знаменует собой конец. Для меня это дело закрыто. Вскоре, вероятно, ты узнаешь, кто жертва, вполне возможно — балеринка либо певичка из кафешантана. С другой стороны, многое говорит о том, что преступник живет поблизости от Нового моста, скорее — на левом берегу. Наконец, вот тебе вещественные доказательства. Дарю. Трудись. Оставлю себе только этот клочок шарфика. Если тебе понадобится восстановить весь шарф, принеси мне остаток, тот, который правосудие обнаружит на шее убитой. Доставь мне его через месяц, день в день, то есть 28 декабря в 10 часов. Ты меня наверняка найдешь. И ничего не опасайся: все это вполне серьезно, милый друг, клянусь тебе. Никакого обмана. Можешь действовать смело. Кстати, еще подробность, не лишенная значения: при задержании человека с моноклем будь внимателен. Он левша. Прощай, старик, желаю тебе удачи!
Люпэн сделал пируэт, открыл дверь и исчез еще до того, как Ганимар подумал, как ему надлежит поступить. Одним прыжком инспектор бросился следом, но сразу убедился, что ручка запора, благодаря незнакомому ему механизму, не поворачивается. Потребовалось десять минут, чтобы снять винты замка, еще десять ушло на запоры в передней. Когда он сбежал по лестнице с четвертого этажа, у Ганимара не оставалось никакой надежды догнать Арсена Люпэна.
Об этом, впрочем, он и не думал. Люпэн внушал ему странное, сложное чувство, в котором были и страх, и злость, и невольное восхищение, и смутная догадка, что, несмотря на все его усилия, на упорство его поисков, он никогда не справится с подобным противником. Он преследовал его по долгу и ие самолюбия, но в постоянном страхе быть обманутым этим искуснейшим мистификатором и выставленным в смешном положении перед публикой, всегда готовой посмеяться над его злоключениями.
В частности, история с алым шарфиком тоже казалась ему весьма двусмысленной. С одной стороны, конечно, любопытной, но также неправдоподобной! Тем более, что объяснения Люпэна, на первый взгляд, столь логичные, могли с трудом выдержать достаточно строгий экзамен.
— Нет, — думал Ганимар, — все это — пустые россказни… Набор предположений и гипотез, ни на что не опирающихся. Я не дам себя провести.
И, добравшись до набережной Орфевр, 36, он принял уже решение считать эту историю словно бы и не случившейся.
Он поднялся к дежурному Сюрте. Там один из коллег ему сказал:
— Ты уже видел шефа?
— Нет.
— Он справлялся только что о тебе.
— Вот как?
— Да, поезжай за ним.
— Куда?
— На улицу дю Берн… Ночью там совершено убийство…
— А! И кого убили?
— Много не скажу… Кажется, певичку из кафешантана…
Ганимар отозвался просто:
— Сто тысяч чертей!
Двадцать минут спустя он вышел из метро и направился к улице дю Берн.
Жертва убийства, известная в театральном мире под прозвищем Женни Сапфир, занимала скромную квартирку на третьем этаже. В сопровождении полицейского главный инспектор проследовал вначале через две комнаты, затем вошел в помещение, где находились уже следователи, которым поручили расследование, начальник Сюрте господин Дюдуа и медицинский эксперт.
При первом же взгляде Ганимар вздрогнул. Он увидел лежавшее на диване безжизненное тело молодой женщины, пальцы которой намертво вцепились в обрывок красного шелка! На плече, выступавшем из корсажа с глубоким вырезом, виднелись две раны, вокруг которых кровь уже застыла. Искаженное, почти почерневшее лицо выражало безумный ужас.
