Рекс Стаут - Последний свидетель
Мандельбаум кивнул:
— Я думаю, теперь мы имеем ясное представление о вашей деятельности. Теперь, мистер Бэгби, прошу вас посмотреть на джентльмена в темно-синем костюме, сидящего рядом с офицером. Он — обвиняемый в данном судебном разбирательстве. Вы его знаете?
— Да, сэр. Это Леонард Эш.
— Где и когда вы с ним познакомились?
— Он пришел ко мне в офис на Сорок седьмой улице в июле месяце. Сначала позвонил, потом сам явился.
— Не припомните ли какого числа?
— Двенадцатого июля. В понедельник.
— Что он сказал?
— Спросил, как работает моя служба ответов на телефонные звонки. Я ему все растолковал. Он заказал нам обслуживание его домашнего телефона в квартире на Восточной Семьдесят третьей улице. Уплатил наличными за месяц вперед. Его телефон следовало прослушивать в течение суток.
— Он настаивал на специальном обслуживании?
— Мне он ничего не говорил, но через пару дней предложил 500 долларов Мэри Виллис, если она…
Свидетеля прервали сразу с двух сторон: защитник Джимми Донован, имя которого вот уже десять лет стояло первым в списке адвокатов, специализирующихся по крупным криминальным делам в Нью-Йорке, который даже вскочил со стула, и Мандельбаум, поднявший кверху ладонь, дабы остановить Бэгби.
— Одну минуту, мистер Бэгби. Отвечайте только точно на мои вопросы. Стал ли мистер Леонард Эш вашим клиентом?
— Конечно. У меня не было оснований отказывать ему
— Какой номер его домашнего телефона?
— Райнлендер 23—838.
— Было ли отведено место для его имени и номера телефона на одном из ваших коммутаторов?
— Да, сэр, на одном из трех, в конторе на Восточной Шестьдесят девятой улице. Это район Райнлендера.
— Кто обслуживал коммутатор, связанный с квартирой Леонарда Эша?
— Мэри Виллис.
В битком набитом зале поднялся шепоток и началось легкое движение. Судья Корбетт повернул голову, грозным взглядом призывая присутствующих к порядку, но тут же возвратился к исполнению своих прямых обязанностей.
Бэгби продолжал:
— Разумеется, по ночам одна девушка обслуживает три коммутатора. Поочередно. Но днем каждая из них, как минимум, пять дней в неделю работает на своем коммутаторе, чтоб лучше запомнить клиентов. Иногда даже шесть дней.
— И номер Леонарда Эша находился на панели Мэри Виллис?
— Да, сэр.
— После того, как Леонард Эш стал вашим клиентом и был определен коммутатор для его обслуживания, не заметили ли вы чего-нибудь особенного, что привлекло бы ваше внимание к нему самому или к номеру его телефона?
— Заметил, сэр.
— Что и когда? Сначала ответьте когда?
Бэгби на секунду задумался, понимая, что дает показания под присягой и, очевидно, опасаясь допустить какую-либо неточность:
— Это был четверг, через три дня после того, как Эш договорился об обслуживании. Пятнадцатого июля. Мэри позвонила ко мне в офис и сказала, что хочет поговорить со мной наедине об очень важном деле. Я спросил, можно ли отложить нашу беседу до шести часов, когда она освободится от работы, и она согласилась. В самом начале седьмого, я поехал на Шестьдесят девятую улицу и зашел к ней в комнату. Она рассказала мне, что Эш накануне позвонил ей и попросил о встрече с тем, чтобы якобы обсудить детали, связанные с обслуживанием его номера. Она ответила, что подобные разговоры следует вести с хозяином, но он настаивал…
Тут свидетеля прервал приятный, но весьма твердый баритон Джимми Донована:
— Считаю уместным напомнить, что свидетель не может давать показания, касающиеся беседы мистера Эша и Мэри Виллис, если сам он при этом не присутствовал.
— Безусловно, — сразу же согласился Мандельбаум. — Он сообщит нам, что услышал от Мэри Виллис в этом разговоре.
Судья Корбетт подтвердил:
— Этого следует твердо придерживаться. Вам понятно, мистер Бэгби?
— Да, сэр… — Бэгби запнулся. — Я хотел сказать, Ваша честь.
— Тогда продолжайте. Что сказала вам Мэри Виллис, и что ответили вы ей?
— Ну, сказала, что согласилась с ним встретиться, потому что Эш театральный режиссер, а она мечтала о карьере актрисы. Правда, тогда я не знал о ее тяге к сцене. Она отправилась в его офис на Сорок пятой улице, как только закончила дежурство на коммутаторе, и после недолгого разговора на общие темы, он попросил ее прослушивать все телефонные разговоры по его домашнему телефону в дневное время. Иными словами она должна была подключаться к его линии всякий раз, когда загоралась лампочка на его щитке. Когда лампочка гасла, последнее означало, что кто-то в доме поднял трубку. Ну, а вечером она должна была звонить ему и отчитываться. По ее словам, Эш долго ее упрашивал. Он отсчитал пять стодолларовых купюр и предложил ей. Она долго не соглашалась и он обещал добавить еще тысячу.
Бэгби замолчал.
Мандельбаум сразу же задал вопрос:
— Она еще что-нибудь вам сказала?
— Да, сэр. Сказала, что понимает, что была обязана наотрез ему отказать, но ей не хотелось портить с ним отношения, поэтому она решила поводить его за нос. Ему она заявила, что ей надо день-другой подумать. В разговоре она дала мне понять, что клиента интересовали звонки к его жене, и, помимо всех прочих соображений, она ни за что не согласилась бы за ней шпионить, потому что он женат на Робине Кин, ее кумире. Далее она сказала, что приняла следующее решение. Во-первых, сообщить мне о состоявшемся разговоре, потому что Эш был моим клиентом, а она работала у меня. Во-вторых, предупредить Робину Кин, потому что если не ей, то Эш наверняка поручит кому-то другому шпионить за женой. Мне пришло в голову, что истинной причиной ее намерения встретиться с Робиной Кин могла быть надежда…
Мандельбаум вновь прервал его:
— Ваши личные соображения не имеют значения, мистер Бэгби. Сказала ли вам Мэри, в чем заключалось ее третье намерение?
— Да, сэр. Она собиралась рассказать Эшу о своем намерении сообщить все его жене. Она считала себя обязанной именно так поступить, потому что в начале разговора с Эшем обещала ему сохранить все в тайне, ну и, по ее мнению, было бы нечестно обмануть его доверие.
— Сказала ли она вам, когда собирается осуществить свои намерения?
Свидетель утвердительно кивнул:
— Ну, во-первых, она сообщила о разговоре мне. Упомянула и о том, что позвонила Эшу и пообещала приехать к нему в офис в семь часов. Это было довольно необдуманно с ее стороны, потому что в этот день у нее была вечерняя смена, так что ей следовало вернуться на работу к восьми часам. Кроме того, она лишила меня возможности отговорить ее от подобного поступка. Я поехал вместе с ней на такси до Сорок пятой улицы, где находилась контора Эша, по дороге стараясь ее переубедить, но у меня ничего не вышло.
— Что вы ей сказали?
— Пытался убедить ее отказаться от своих намерений. Если бы она осуществила все то, что хотела, то, возможно, это не принесло бы вреда моему делу, хотя определенно я не мог бы так сказать. Вот я и предложил ей самому переговорить с Эшем. Я б ему сказал, что Мэри передала мне суть его предложения, и поэтому я не желаю его иметь в числе своих клиентов, после чего можно было бы со спокойной совестью забыть обо всем этом. Но Мэри решила во что бы то ни стало предупредить Робину Кин, а чтобы это сделать, ей было необходимо взять обратно данное Эшу слово. Я не отставал от нее, пока она не вошла в лифт, чтобы подняться к Эшу, но мое красноречие на нее не подействовало.
— Вы с ней не поднимались наверх?
— Нет, это ничего бы не изменило. Она вбила себе в голову, что должна поступить непременно таким образом, и я был бессилен что-либо сделать.
Так вот, значит, как оно было, подумал я про себя. Хуже быть не может. Я посмотрел на Вулфа, но у него были закрыты глаза, так что я повернулся в противоположную сторону, чтобы выяснить, как воспринимает происходящее джентльмен в темно-синем костюме. Несомненно, Леонарду Эшу тоже казалось, что хуже быть не может. Глубокие морщины, избороздившие его смуглое лицо и запавшие черные глаза послужили бы находкой для художника, которому требуется натурщик для изображения человека, приговоренного к смертной казни. Если дело и дальше пойдет таким темпами, то дня через три Мандельбаум вместе с присяжными далеко продвинут его в этом направлении. Смотреть на Эша не доставляло мне удовольствия, поэтому я живехонько отвел глаза, избрав на этот раз объектом для наблюдения его супругу, сидевшую в первом ряду на скамьях для публики.
Лично я никогда не причислял Робину Кин к своим идеалам, но она была хороша в своих шоу. Впервые оказавшись в суде, она держалась превосходно. То ли действительно была верной и преданной женой, то ли безукоризненно играла эту роль. Она была одета неброско и вела себя достаточно скромно, но в то же время не притворялась, будто позабыла о своей молодости и красоте. Можно только строить догадки, каковы были подлинные взаимоотношения между этой куколкой и ее немолодым и некрасивым мужем, и всех присутствовавших, по всей вероятности, как раз и занимал этот вопрос. Высказывались самые разнообразные мнения. По одной версии, Робина боготворила своего супруга, он являлся для нее идеалом, так что с его стороны было безумием подозревать ее в каких-то левых связях. Противоположная точка зрения заключалась в том, что мисс Кин оставила сцену только для того, чтобы развязать себе руки и иметь больше свободного времени для случайных друзей, в отношении которых проявляла полную неразборчивость, и только такой простофиля, как Леонард Эш, не мог этого сразу понять. Существовали и промежуточные мнения. Я не был подготовлен для подобных дебатов. Если судить по внешности Эша, можно только диву дивиться, как это она согласилась связать судьбу со столь невзрачным, жалким типом. Но, конечно, нельзя было скидывать со счета то, что вот уже два месяца он находился под стражей и ему было предъявлено обвинение в убийстве.
