Рекс Стаут - Президент исчез
Некоторые из гостей уже ушли, те, кто остались, разделились на две немногочисленные группы: одни танцевали в гостиной, другие собрались за столами для игры в бридж на втором этаже.
— Мне так хотелось поговорить с вами. — Голубые глаза Салли пристально всматривались в лицо сенатора.
— Милое дитя! Благодарю вас и за это ваше желание, и за обед. Он был превосходным.
— Отнюдь нет, — капризно проговорила Салли. — Он был ужасным. Взять хотя бы разговоры за столом. В какой-то момент мне показалось, что вот-вот начнется война и придется просить Бартона подать к столу револьверы, а не вилки.
Сенатор наклонил голову, соглашаясь с н».
— Да, нервы у всех взвинчены. Вы еще слишком молоды, моя дорогая, и не очень отчетливо представляете себе реальное положение вещей.
— Возможно. Но скажите мне, будет война?
— Боже, я сам хотел бы это знать!
Но Салли не отпускала своего гостя:
— Я хотела спросить про президента. Это не из-за него вам позвонили сюда? Он намеревается сделать заявление?
— Не знаю. А телефонный звонок… ну, это было приглашение явиться на одно собрание. Туда я сейчас и направляюсь.
Салли кивнула:
— Я слышала о нем. Это у сенатора Аллена. И по дороге туда вы должны решить, на чьей вы стороне.
— Вот как! Стало быть, это собрание уже стало объектом сплетен. — На мгновение веки тяжело опустились, прикрыв усталые карие глаза, и улыбка исчезла с лица сенатора.
— Не знаю. Да и какое это имеет значение? — Салли Вормен взяла в свои гладкие тонкие пальцы лацкан его черного пальто, потянула на себя и застыла в этом положении. Целеустремленный взгляд ее голубых глаз был направлен прямо на сенатора. — Но что имеет значение, — продолжила она, — так это то, что в ваших силах повести это собрание в нужном направлении. Вот об этом-то я и хотела побеседовать с вами. Возможно, я, как говорит Мэйбл Браун, бестолковая, но если это и так, то я, по крайней мере, в большинстве. Таких, как мы, множество, и мы знаем, на чьей мы стороне. Конечно, мы ненавидим войну, однако понимаем, что существует ряд вещей, которые еще более отвратительны.
Единственное, что вызывает у нас некоторое сомнение, так это то, что мы видим одного из наших лидеров — настоящего, проверенного лидера, — скажем так, колеблющимся. Разве вам не стыдно, нет, на самом деле разве вам не стыдно вводить нас в заблуждение? — При этих словах тонкие пальцы осторожно подергали лацкан.
Сенатор молчал.
— Вы не стыдитесь этого? — настаивала Салли.
С высоты своего роста сенатор смотрел на лицо собеседницы. Рот его был плотно сжат, губы немного выпячены, крупная, благородных очертаний седая голова заметно покачивалась из стороны в сторону. Он фыркнул, а затем сказал:
— Вот оно, значит, как. Дитя, мое дорогое дитя! Мой голубоглазый шовинист!
— Глупости! — с презрением отрезала Салли. — И не стоит наклеивать ярлыки.
— Нет. — Он буквально выдавил из себя это слово, произнеся его тихо и протяжно. Неожиданно он снова сказал: «Нет!» — на этот раз коротко и более громко.
После этого, бормоча что-то о том, что он опаздывает, сенатор попятился, освобождая свой лацкан из цепких пальцев, затем повернулся и направился к двери, но на полпути к выходу обернулся.
— Послушайте, миссис Вормен. — Говорил он негромко, но тон его был резок. — Мне кажется, вы занимаетесь не своим делом. Ради бога, держитесь от всего этого подальше. И передайте своему мужу… Я полагаю, что он до сих пор играет в бридж наверху. Надо же — играет в бридж! Так вот, скажите ему, что в моих глазах его попытки втянуть вас во все эти грязные…
Вдруг сенатор замолчал. Он стоял, глядя на Салли, губы его шевелились, но он не произносил ни единого слова. Спустя мгновение ему удалось пробормотать:
— Господи, помилуй, что я несу? — Сенатор сделал шаг и взялся за дверную ручку. Здесь он остановился и громко, с пафосом воскликнул: — Мое дорогое дитя! — а после этого открыл дверь и вышел.
Глава 3
Около девяти вечера, примерно в то время, когда гости Салли Вормен подбирали себе оружие, чтобы разделаться с жарким из цесарки, над кабиной небольшого родстера — потрепанного двухместного автомобиля с откинутым верхом — поднялся мужчина. Срывая горло, он стал произносить речь. Машина стояла на пересечении улиц Десятой и Си, в юго-восточном районе, не более чем в миле от самого Капитолия. Еще один человек, находившийся в родстере, сидел за рулем, и его стопа упиралась в педаль стартера, находясь в постоянной готовности нажать на нее. В свете уличных фонарей глаза шофера обшаривали полумрак тротуаров и проезжей части, и он беспрестанно вертел головой.
Группа людей, собравшаяся послушать оратора, была немногочисленной и постоянно меняла свои очертания, поскольку то один, то другой проталкивался за ее пределы, а вновь прибывшие вливались в нее. Оратор же кричал толпе:
— Им нужна кровь рабочих! А проливать ее придется вам и мне! Именно так! И это — конгресс, за который мы с вами голосовали. Это те парни, избранные нами, чтобы заседать в Капитолии, это они хотят переложить бремя войны на наши плечи. И президент. Да, именно президент! Конечно вы можете ворчать, вся эта проклятая страна может ворчать, а потом идти на войну и получить пулю в лоб! Я знаю, президенту хотелось бы выглядеть хорошим парнем, да он так и выглядел бы где-нибудь на чайной церемонии, но это не чайная церемония! Это — война, вы понимаете, олухи царя небесного, война! Завтра в полдень, то есть через пятнадцать часов, президент обратится к конгрессу. Он скажет: ему, мол, стыдно, но нам придется воевать. А может, он так и не скажет. И что же тогда?
Оратор остановился и тяжело, с надрывом откашлялся. Сидевший за рулем мужчина дернул его за рукав, оратор наклонился и выслушал слова, которые тот прошептал ему на ухо. После этого он кивнул, выпрямился и снова закричал толпе:
— Так что же тогда? А я вам скажу что! Тогда конгресс заявит ему, что он может убираться ко всем чертям, а они, конгрессмены, продолжат защищать честь нашей страны. Мою и вашу честь? Черта с два! Проливать мою и вашу кровь. Там, в Европе, стряпается новый коктейль, его приготовление, идет уже более года. Creme de sang — так назвали его. Это по-французски, а по-нашему получается «Крем-кровь». Не водица, а настоящая кровь! Кровь немецкая, кровь английская, французская, итальянская, русская, японская, польская — все взяты в оборот. Там проливаются реки крови, и океаны полнятся ею! Теперь они хотят, чтобы проливалась и наша кровь. Конгресс соберется завтра в полдень, и не важно, что скажет президент, конгрессмены проголосуют за то, чтобы послать нас на войну, в ад, который царит там. Вы это понимаете? Они пошлют на войну нас, рабочих. А это значит — тебя, меня, всех нас! Реки крови! Реки нашей крови! Однако конгрессмены могут передумать, если мы решительно выступим с протестом. Да, товарищи, они могут проголосовать и против войны! Ладно-ладно, смейся, ты, там! Конечно, я — коммунист. Родом я из Бостона, штат Массачусетс, и насколько мне известно, это территория Америки.
Здесь, только в этом городе, нас около тысячи, и все мы — коммунисты, и все мы — рабочие, и у нас есть право на жизнь, и у нас есть кровь, и мы не хотим терять все это. А ты хочешь? Ведь это справедливый вопрос, верно? Все, кто не хочет терять свое право на жизнь, приходите завтра в полдень к Капитолию. Это то место, куда намерены прийти и мы, и пусть эти несмышленыши узнают, что мы живы и что мы намерены и впредь оставаться таковыми. Однако не надо ждать до самого полудня. Приходите раньше! Не нужно никаких нарушений порядка! Приходите, и пусть они взглянут на нас. Ведь они трусы. Если нас будет много, то их вывернет наизнанку только от одного этого зрелища.
Товарищи! Идите вместе с нами, начало в…
В это время мужчина, сидевший за рулем, с силой потянул оратора за полу пальто, и тот опустился на сиденье машины. Заработал стартер, и взревел двигатель.
Водитель громко крикнул двум стоявшим перед машиной зевакам, чтобы они освободили проезд, и пронзительно засигналил. По толпе негромко прошелестело:
«Копы! Расходись, ребята, — полиция» — и она пришла в движение, разбиваясь на мелкие группы и растекаясь.
Но за мгновение до того, как колеса машины сделали первые обороты, и пока полисмен все еще шел к митингующим, находясь от них по крайней мере в тридцати шагах, стремительная вспышка насилия изменила ход событий. С противоположной стороны улицы будто ниоткуда возникли серые тени, в которых можно было различить группу бегущих прямо к родстеру мужчин.
Они кричали: «Единение!» Очевидно, это слово служило им боевым кличем. Мужчины выволокли водителя из машины, бросили на асфальт и, окружив поверженного, стали бить его ногами. Раздался резкий свист, полисмен побежал к ним, стремясь остановить избиение. Зажав в руке двухфутовый обрезок стальной трубы, оратор поднялся в машине. Однако его первый удар не достиг цели, а прежде чем он успел замахнуться во второй раз, нападавшие провели захват сзади и опрокинули его на спину. Он еще пытался обороняться, царапаясь и кусаясь, однако сильный удар в пах заставил его сложиться вдвое и прекратить сопротивление. К тому времени полисмен уже лежал на земле, оглушенный собственной дубинкой.
