Патриция Мойес - Идеальное убийство
— Странно, — съязвил Пит. — А мне ее подруги всегда казались очаровательными.
— Хочешь быть добрым? — усмехнулась Вайолет. — Душить таких добрячков надо. Заканчивай здесь, а я пойду приготовлю ланч.
Даффи Швахеймер крутилась перед зеркалом в номере безумно дорогого отеля и откровенно любовалась своим отражением. Рядом, на кресле, лежала гора еще не распечатанных, соблазнительно блестящих пакетов с этикетками самых известных фирм и магазинов.
Примерив новое платье, Даффи довольно улыбнулась. Она не обнаружила изъянов ни в платье, ни в своей фигуре. Даффи — всего тридцать три года, у нее — роскошная грудь и осиная талия, в меру полные стройные бедра, длинные, как у манекенщицы, ноги. Пять лет назад она и работала манекенщицей. Один из показов моды проходил в Соединенных Штатах. Там, в Нью-Йорке, Даффи встретила, как говорят, свою судьбу. Чарльз Швахеймер присутствовал на вечеринке, устроенной после шоу, и они познакомились, почти случайно.
— Обласкай его, — посоветовали подруги. — Миллионер. Король кухонных раковин, ну, и прочей сантехники…
Даффи критически осмотрела миллионера с ног до головы и дала ему лет шестьдесят. С «хвостиком». У Чарльза была представительная внешность. Сухая, спортивная фигура, красивые, хоть и седые, волосы, мужественное лицо. Трудно, конечно, разглядеть человека сквозь колдовской туман его богатства. В глаза бросался прежде всего безукоризненный костюм и, конечно, окружавшее его золото: золотые запонки, золотой зажим для галстука, золотая зажигалка, золотые часы, золотые зубы.
Даффи прямо спросила:
— Вы, кажется, делаете унитазы?
Чак удивился. Как правило, на светских приемах никто не говорил с ним о происхождении его миллионов.
— Э-э, да, так оно и есть, — ответил он. — Это — мой бизнес.
— Значит, у нас с вами много общего, — радостно сообщила Даффи. — Мой прадедушка изобрел первый в мире унитаз.
— Не может быть! — воскликнул умиленно Чак. — А мой дед первым запатентовал V-образный стояк для раковин. Скажите, мисс…
— Гудверт. Даффи Гудверт.
— Милая Даффи, если вы не заняты сегодня вечером, может, поужинаем где-нибудь вместе, в каком-нибудь уютном ресторанчике?
Полгода спустя Чарльз развелся со своей третьей женой, и Даффи стала четвертой. Наконец-то, с пафосом говорил Чак многочисленным друзьям, наконец-то, он нашел женщину, которая знает толк в его работе. Сидя с Даффи на диване, он мог теперь часами рассказывать о специальных клапанах, муфтах и фильтрах для очистки от грязи и жира. Частенько он сокрушался, что отец Даффи не дожил до этих светлых дней, и они не могут вместе разработать новый бачок или сливную систему. Даффи поддакивала и соглашалась, грустно опуская ресницы.
Примроуз, конечно, возмущалась и была против их брака, называя поступок сестры «отвратительным». Вайолет тихо завидовала. Единственное удовлетворение ей доставляли теперь откровенно-томные взгляды, которые Даффи бросала на Пита во время своих редких визитов в их «цветочный рай». Сам же Пит, как это бывает с мужчинами, не замечал, что является объектом неуемного вожделения. Он искренне восхищался успехами Чарльза, а к Даффи относился снисходительно. Пит видел в ней лишь красивую избалованную куклу, не способную вести домашнее хозяйство — серьезнейший недостаток в глазах такого практичного человека…
Даффи разгладила невидимую складку на платье и вышла в гостиную. Чак сидел в глубоком кожаном кресле и читал «Нью-Йорк Таймс».
— Нравится? — спросила Даффи.
— Что? — оторвался он от газеты. — Ах, платье! Да, конечно. По-моему, оно очень м-мм… э-э… очень модное!
— Ты разве не замечаешь, что чего-то не хватает?
— О! Право…
— Такое платье обычно носят с большой изумрудной брошью. Вот здесь, на груди.
— А где же брошь? Было бы очень красиво.
— К сожалению, сладкий мой, я оставила свои драгоценности дома.
— Неужели нельзя купить брошь в Европе? Что-то я тебя не пойму! Магазин «Картье», кажется, на соседней улице. Позвони им, и пусть они доставят то, что тебе нужно, прямо сюда.
— Какой же ты догадливый, милый! — Даффи наклонилась, чтобы прижать на секунду к своей пышной груди седую голову мужа. Потом продолжила, лукаво улыбаясь: — Я так и сделаю. Хочу выглядеть сегодня вечером на миллион долларов.
— А что будет сегодня вечером?
— Ты забыл, что заказал столик в ресторане? Мы ужинаем с Уорреном.
— Извини, дорогая! — Чак опустил газету. — Уоррен позвонил и сообщил, что срочно улетает в Милан. Неувязки с поставками. Разумеется, он сожалеет о неудавшемся вечере и шлет наилучшие пожелания своей прекрасной мачехе.
— То есть мне! — Она оскорбленно пожала голыми плечами. — Ну, что ж…
— Между нами, Даффи, — кашлянул Чак, — я вовсе не уверен, что он полетел в Милан. Развлекается сейчас, наверное, с какой-нибудь блондинкой в латинском квартале. Или брюнеткой. Впрочем… — Он пожевал губами, будто что-то подсчитывал в уме, и снова уткнулся в газету.
— В любом случае, совершенно беспардонно с его стороны, — заметила Даффи. — Так испортить мне настроение! Что будем делать?
— Делать? Э-э… я полагал, что мы просто слегка перекусим в отеле. У меня много работы, милая.
— Ну, и скука! Я поужинаю с Кэти Прествезер, если ты не возражаешь.
— Кэти Пре… Пру… Кто?
— Прествезер. Ты знаешь. Мне представили ее здесь, в Париже.
Даффи подошла к телефону, подняла трубку и властным голосом проговорила:
— Дайте мне «Картье», пожалуйста. Хорошо… Пусть позвонят в номер. — Она повернулась к мужу. — Между прочим, Чак, ты не забыл заказать шампанское на мамин день рождения?
— Спасибо, что напомнила. Завтра я займусь этим лично. Ящик отборного шампанского будет ждать нас в Дувре.
Три часа спустя Даффи — в новом платье «от Кардена» и с громадной изумрудной брошью «от Картье» — вышла из такси у дверей ресторана «Максим». В зале метрдотель бросился к ней навстречу.
— У нас заказан столик на сегодняшний вечер, — сказала она и уточнила: — На имя мистера Уоррена.
— Да, конечно, мадам. Мистер Уоррен ждет вас, мадам. Прошу вас, мадам.
Тридцатилетний Уоррен, сын Чарльза от первого брака, заведовал парижским отделением фирмы отца. Выражение «красавец-мужчина», пожалуй, тут слабовато. «Ошеломительная красота» подходит больше, если учесть долю мексиканской крови, доставшейся Уоррену от его матери — танцовщицы и кинозвезды. Он вежливо встал, когда Даффи приблизилась, и произнес, учтиво склонив голову:
— Очень рад вас видеть, миссис. Жаль, что мой отец не смог придти.
— У Чарльза много работы, — ответила Даффи серьезно. — Ему так и не удалось отдохнуть в Европе. Дела.
— Дела! Я понимаю.
Метрдотель ушел, а Уоррен раскрыл меню и, ловко прикрываясь им, взял Даффи за руку.
— Трудно было ускользнуть, дорогая? — нежно спросил он.
— Пустяки! — улыбнулась она.
— Он не подозревает?
— У него мозги работают в другом направлении.
— Когда я увижу тебя снова?
Даффи рассмеялась.
— Милый, мы же только встретились!
— Я знаю, любимая, но время бежит так быстро. Сколько еще пробудешь в Париже?
— В пятницу вечером мы уезжаем.
— Я надеялся хоть на две недели.
— Исключено. В субботу — мамин день рождения. Нам надо быть в Англии.
Уоррен сразу помрачнел.
— Ах, да! «Мамин день рождения»! Его нельзя пропустить.
Они обменялись понимающими взглядами. Большие синие глаза Даффи смотрели, почти не мигая.
— Конечно, милый, — ответила она. — И я не пропущу.
— Послушай, — протянул задумчиво Уоррен. — У меня есть одна идея…
Заказаны два билета на самолет из Женевы, «ролллс-ройс» из Парижа и две каюты «люкс» на ночном теплоходе из Голландии. Упакованы шесть чемоданов, две дюжины роз «баккара» и ящик коллекционного шампанского. Все имеет пунктом назначения известный, знаменитый даже когда-то адрес — виллу «След лисы», расположенную в местечке Пламли-Грин в графстве Суррей.
2
— Вы хотели меня видеть, сэр? — спросил детектив Генри Тиббет, входя в кабинет шефа.
Он закрыл за собой дверь и встал в почтительном ожидании. Тиббет старался поддерживать хорошие отношения с высшим начальством в Скотланд-Ярде. Он мог только догадываться о причинах неожиданного вызова «на ковер», ведь в последнее время за ним не числились серьезные просчеты. В лучшем случае, намечались какие-нибудь перестановки в штатном расписании. В худшем — это могло быть что угодно.
«Ничего, сейчас все узнаю», — подумал Генри. Тем и славился его шеф, что отличался прямотой характера и никогда не путался в трех соснах.
— А-а, это вы, Тиббет… Присаживайтесь, старина.
Генри сел. Начальник достал платок и тщательно протер стекла очков.
