Жорж Сименон - Лунный удар
— Вы давно здесь?
И Тимар покраснел, как идиот!
Так продолжалось три дня. Но она больше не приходила утром в его комнату. Лежа на кровати, он слышал, как она ходит взад и вперед по залу, дает распоряжения Тома, покупает провизию у негров.
От зари и до ночи он видел ее все в том же черном шелковом платье, под которым — он теперь знал — она ничего не носила, и эта подробность часто так волновала его, что ему приходилось отводить взгляд.
В городе ему нечего било делать. Почти весь день он проводил в отеле, пил что попало, просматривал газеты трехнедельной давности или играл сам с собой на бильярде.
Она вязала или обслуживала посетителей, на минуту облокотившихся о прилавок. Муж возился со своим пивом и своими бутылками, расставлял столики и время от времени требовал, чтобы Тимар пересел в другой угол. Для этого человека Тимар был просто мешавшим ему предметом.
Во всем чувствовалось что-то гнетущее, что-то темное, несмотря на солнце, и особенно в те тяжелые часы, когда стоило сделать малейшее движение, как все тело покрывалось испариной.
В полдень и вечером завсегдатаи приходили поесть, сыграть на бильярде. Тимар не был с ними знаком.
Они посматривали на него с любопытством, без благожелательности и без вражды. А он не решался заговорить с ними.
В довершение ко всему состоялся праздник. Он был в разгаре. Через час опьянели все, даже Тимар, который в одиночестве пил шампанское.
Актера звали Мануэле. По-видимому, он прибыл в отель, когда Тимар еще спал или куда-то вышел. На колоннах кафе появились афиши, провозглашавшие Мануэле «величайшей танцовщицей Испании».
Маленький человек, мягкий и обаятельный, он уже отлично поладил с хозяйкой, не как мужчина с женщиной, а скорее как женщина с женщиной.
Около полудня столики были переставлены так, чтобы освободить достаточно места для выступления Мануэло. Протянули цветные бумажные гирлянды, проверили граммофон.
У себя в комнате испанец все оставшиеся часы репетировал, топоча так, что пол дрожал.
Потому ли, что был нарушен жизненный ритм, к которому Жозеф Тимар уже привык, но он пришел в раздраженное состояние. Невзирая на солнце, выглянул на улицу и почувствовал, как нагревается у него череп под шлемом. Негритянки смотрели на него, смеясь.
Обед для постоянных посетителей был быстро окончен — тоже по случаю праздника. Потом начали стекаться люди, которых Тимар еще ни разу не видел, белые мужчины и женщины, последние — в вечерних туалетах, и два англичанина в смокингах.
Шампанское появилось на всех столиках. Когда на город пала внезапная темнота, за дверями и окнами обрисовались сотни безмолвных негров.
Мануэле плясал, настолько перевоплощаясь в женщину, что не возникало никаких сомнений. Хозяйка восседала за стойкой. Теперь Тимар знал ее имя: Адель.
Большинство гостей были с ней на «ты». Он единственный называл ее «мадам». По-прежнему в черном, она подошла к нему.
— Шампанского? Вы не согласитесь пить сегодня «Пипер»? «Мумма» у меня осталось лишь несколько бутылок, а англичане ничего другого не признают.
Ее обращение доставило ему удовольствие, даже тронуло его. Почему же через несколько минут лицо его скривила гримаса?
Мануэле исполнил несколько танцев. Хозяин — все были с ним на «ты», называя Эженом, — сел в углу возле граммофона, угрюмый как никогда. Тем не менее он за всем следил, все слышал, командовал боями.
— Не видишь, идиот, что вон там хотят пить?
Затем, с неожиданной легкостью движений, переменил в граммофоне иглу. Тимар тоже прислушался, подхватывая обрывки фраз, пытался их понять.
Мужчины за соседним столиком — это были лесорубы — говорил»:
— Если только позаботиться, чтобы не было следов, ничего опасного нет. А это довольно легко: надо лишь набросить на спину мокрую салфетку. Потом можешь хлестать. Плеть не оставит пометин.
Конечно, речь шла о спине негра!
Неужели Тимар уже выпил целую бутылку? Ему принесли новую. Наполнили бокал. Он видел часть кухни, и как раз в этот миг хозяйка кулаком била Тома по лицу. Что это значило? Негр не шевельнулся. Он принимал удары, неподвижный, с застывшим взглядом…
Одни и те же пластинки проходили по десять раз.
Несколько пар танцевали. Большинство гостей сбросили пиджаки.
За окнами — все та же изгородь из безмолвных негров, смотревших, как веселятся белые.
А у граммофона — хозяин с осунувшимся лицом и мрачным выражением глаз, не лицо, а трагическая маска.
Что происходило в отеле? Очевидно, ничего особенного. Напрасно Тимар пил столько шампанского! Теперь все маленькие опасения, все дурные впечатления последних дней всплыли на поверхность.
Ему хотелось сказать что-нибудь Адели — все равно что, просто чтобы восстановить контакт. Он следил за ней, старался поймать ее взгляд. Это ему не удавалось.
Но вот она прошла совсем близко, и Жозеф дерзнул задержать двумя пальцами край ее платья.
Она остановилась на миг. Мимолетный взгляд. Первые попавшиеся слова:
— Почему вы не пригласите танцевать жену своего начальника?
Он посмотрел, куда она указывала подбородком, и увидел рядом с управляющим «Сакова» немолодую толстуху в розовом платье.
Зачем Адель сказала ему это? И таким раздраженным тоном? Неужели она ревнует? Он не смел на это надеяться. Ведь он даже не смотрел на других женщин.
Адель, улыбаясь как всегда, поговорила с посетителями. Но она не вернулась в кассу, а прошла в глубину кафе, к двери, выходившей во двор. Никто не обратил на это внимания, разве что Тимар, который, сам того не заметив, осушил новый бокал.
«Как я глуп! Разве я единственный?»
Он дорого дал бы за то, чтобы в эту минуту держать Адель в объятиях. Тимар помнил, как невероятно гибка ее талия.
Сколько минут прошло? Пять? Десять? Хозяин с трагическим лицом встал, отошел от граммофона, и Тимар заметил, что около него стояла бутылка минеральной воды.
Адель не возвращалась. Эжен, который, быть может, заметил ее отсутствие, искал кого-то глазами.
Тимар нерешительно поднялся, удивляясь странной пустоте в голове, наискось прошел по залу. Через маленькую дверь выбрался во двор. Потом калитка вывела его в поле. Кто-то прибежал оттуда и толкнул его. Это была Адель.
— Наконец-то! — пробормотал он.
— Пропустите меня! Сумасшедший!
Кругом — полный мрак. Слышна музыка. Черное платье исчезло, и Жозеф остался один, растерянный, обозленный, печальный.
На часах пробило три. Мануэле давно окончил танцы и собрал деньги. Он пил за столиком мятный ликер и распространялся о своих успехах в Касабланке, Дакаре и Бельгийском Конго.
Адель за стойкой старательно наполняла бокалы.
Прокурор, сидевший в баре между двумя англичанами, был пьян и отпускал саркастические замечания.
Многие гости уже ушли. Лесорубы за двумя столиками ели бутерброды и пили пиво.
— Хватит музыки! — заорал один из них. — Заткни граммофон, Эжен! Подсаживайся и пей с нами.
Хозяин встал. Скривив губы, оглядел грязное кафе, конфетти, устилавшее пол, пустые бокалы, скатерти в пятнах; глаза его блестели, как от приступа лихорадки.
Он направился к двери, и у него, по-видимому, закружилась голова.
— Сейчас приду, — чуть не падая, пробормотал он.
Адель считала бумажные деньги, складывая их в пачки и скрепляя резинками.
Тимар, усталый, опустошенный, охваченный отвращением, машинально допивал бутылку. Впоследствии никто не мог сказать, сколько времени отсутствовал хозяин.
Когда он вновь появился, то казался еще выше и шире, еще более громоздким, но был так не тверд на ногах, что движениями напоминал картонного паяца.
— Адель! — позвал он, остановившись в дверях.
Жена взглянула на него и продолжала считать бумажки.
— Доктор ушел? Скорее пошли за ним.
Долгое молчание. Потом голос:
— Где Тома? Я не вижу Тома.
Тимар поискал негра глазами, другие тоже. Гостям прислуживали лишь два молодых боя, нанятых на вечер.
— Ты нынче не в своей тарелке, — отважился заметить один из лесорубов.
Хозяин метнул на него взгляд, словно собирался задушить.
— Заткни глотку! — рявкнул он. — Понятно? Пусть придет доктор, если он не слишком пьян. Ну да мне все равно крышка. Желчная гематурия…
Тимар ничего не понял, но гости, должно быть, поняли, так как поднялись в беспорядке.
— Эжен!.. Ты…
— Оставьте меня в покое, — усталым голосом отозвался хозяин. — Пора закрывать.
Он исчез в коридоре. Где-то хлопнула дверь. Послышался стук стула, опрокинутого ударом ноги.
Адель, сильно побледнев, подняла голову. Она к чему-то прислушивалась. Гул множества голосов приближался, становился более явственным. В дверях показалась группа из четырех-пяти негров.
Тимар не понимал слов, которыми они медленно обменивались. Эти слова вырывались из глоток с большими паузами, слог за слогом.
