Филлис Джеймс - Неестественные причины
И приезжал вовсе не из чувства долга, хотя он, конечно, считал бы, что на нем лежит ответственность за нее, не будь она так независима, что даже родственная привязанность и то подчас казалась оскорбительным посягательством на ее самостоятельность. Но он все равно был к ней очень привязан, и они оба это знали. Подъезжая к Монксмиру, он уже с удовольствием предвкушал скорую встречу и десять дней гарантированно спокойного, приятного отдыха.
В большом камине будет, как всегда, полыхать, благоухая на весь дом, сухой плавник. Перед камином – кресло с высокой спинкой, попавшее сюда из старого дома священника, где он родился и рос; и кожаная обивка будет приятно пахнуть детством. В его скромно обставленной комнате с видом на море и небо будет узкая, но удобная кровать, простыни, попахивающие древесным дымом и лавандой, вдоволь горячей воды и большая ванна, где есть место блаженно растянуться человеку ростом в шесть футов два дюйма. Тетя, будучи и сама шести футов ростом, по-мужски знает толк в простых удобствах. Она напоит его чаем, усадив у камина, и накормит горячими тостами с мясными консервами домашнего приготовления. Но главное – никаких трупов, о них ни слова. Джейн Далглиш, как он подозревал, находила странным, что человек его ума вздумал зарабатывать на жизнь ловлей убийц, а она была не из тех, кто станет из вежливости разговаривать на тему, которая ее не интересует. От него она не требовала ровным счетом ничего, даже внимания, и поэтому была единственной женщиной на свете, с которой ему совершенно спокойно и просто. Что обещал предстоящий десятидневный отдых, он знал наизусть. Они будут вместе гулять, может быть даже молча, по плотной полосе влажного прибрежного песка между пенным краем воды и галечным береговым откосом. Он будет нести ее рисовальные принадлежности, а она – шагать чуть впереди, засунув руки в карманы куртки и зорко высматривая, где села каменка, почти неотличимая от обкатанного волной голыша, куда пролетела над головами крачка или ржанка. Покой, отдых, полная свобода. И через десять дней, вернувшись в Лондон, он убедится, что с души у него свалился камень.
Он проезжал через Данвичский лес. Вдоль шоссе тянулись еловые посадки. Уже чувствовалось на расстоянии дыханье моря, соленый запах ветра перебивал смолянистые ароматы елей. Далглиша охватило волнение, как ребенка, который возвращается домой. Лес кончился. Остались позади темные ели, отрезанные проволочным ограждением от акварельных лугов и живых изгородей. Потом отодвинулись назад и они – машина ехала по Данвичскому шоссе среди вереска и дрока. Когда Далглиш свернул на мыс и покатил в гору по дороге, которая огибает здесь стену разрушенного францисканского монастыря, раздался автомобильный гудок, и мимо, обгоняя его, пронесся «ягуар». Далглиш разглядел темноволосую голову человека за рулем, поднятую в приветствии руку – «ягуар» еще раз взблеял на прощанье и скрылся из виду. Стало быть, театральный критик Оливер Лэтем проводит уикенд в своем загородном доме. Далглишу, впрочем, это ничем не грозит, потому что Лэтем ездит из Лондона в Суффолк не для того, чтобы общаться с ближними. Для него, как и для его соседа Джастина Брайса, Монксмир – это место, где можно отдохнуть от города и от людей. Правда, Лэтем бывает здесь реже Брайса. Далглиш встречался с ним раза два или три и почувствовал в нем отчасти родственную душу: те же внутреннее напряжение и неспособность расслабиться. Было известно, что Лэтем любит мощные автомашины и быструю езду. Далглиш подозревал, что для него это единственный доступный отдых – на колесах, гоняя машину на полной скорости из Лондона в Монксмир и обратно. А иначе вообще непонятно, зачем ему загородный дом. Приезжает нечасто, женщин не привозит, обустройством не занимается – просто какой-то опорный пункт для бешеных бессмысленных гонок по окрестностям, явно он так выпускает пары.
За поворотом показался так называемый «Дом с розмарином», и Далглиш прибавил газ. Незамеченным тут, конечно, не проедешь, но зато можно сослаться на скорость: мыслимо ли остановиться, когда едешь так быстро? Проносясь мимо, он краем глаза заметил лицо в окне верхнего этажа. Так он и знал! Селия Кэлтроп считала себя старейшиной маленького писательского поселка в Монксмире, в связи с чем присвоила себе некоторые обязанности и привилегии. Коль скоро глупые соседи не докладывают ей о своем и своих гостей прибытии и отбытии, что ж, ей приходится брать на себя труд и выяснять все самой. Она чутко улавливала на слух приближение автомобиля, расположение ее дома как раз в том месте, где от Дан-вичского шоссе ответвляется грунтовая дорога на мыс, позволяло ей держать все происходящее под постоянным надзором.
Мисс Кэлтроп приобрела «Амбар Броуди», позднее переименованный в «Дом с розмарином», около двенадцати лет назад. Приобрела по дешевке и методом мягкого, но упорного нажима на местную рабочую силу умудрилась, также по дешевке, из старого, но живописного каменного строения сотворить прелестное гнездышко в сентиментальном вкусе своей публики. Оно часто упоминалось в дамских журналах как «очаровательный суффолкский коттедж Селии Кэлтроп, где на мирном лоне природы она создает чувствительные романы – излюбленное чтение наших дам». Внутри «Дома с розмарином» царили претенциозная безвкусица и полный комфорт; а снаружи он был оснащен всем, что, по мнению хозяйки, характеризует настоящее деревенское жилище: тут тебе и тростниковая крыша (требующая уймы денег на содержание и страховку), и грядки лекарственных трав (неприлично запущенные; садовод из мисс Кэлтроп никакой), и маленький бассейн (в летнее время – зловонная лужа), и голубятня (куда голубей так и не удалось заманить). Имелась и долыса выстриженная лужайка, на которую летом писательская братия – выражение, принадлежащее Селии, – приглашалась пить чай. На Джейн Далглиш поначалу эти приглашения не распространялись, и не по той причине, что она менее других заслуживала писательского звания, а потому, что, как одинокая старая дева, она, по шкале ценностей мисс Кэлтроп, попадала в категорию неудачниц, как в обществе, так и в личной жизни, и заслуживала только жалости и снисхождения. Однако потом мисс Кэлтроп обнаружила, что лица вполне понимающие и почтенные относятся к соседке с большим уважением и что в ее доме подчас гостят мужчины – вопреки всем правилам приличия! – и разгуливают с нею запросто по берегу моря. А потом и того больше: оказалось, что Джейн Далглиш обедает у Р. Б. Синклера в «Настоятельских палатах»! Среди тех, кто так восхищался его знаменитой трилогией, последняя книга которой вышла больше тридцати лет назад, не все даже знали, что он до сих пор жив. А уж таких, кого бы он пригласил на обед, и вовсе можно было по пальцам перечесть. Мисс Кэлтроп не имела обыкновения упорствовать в ошибках, и мисс Далглиш за одну ночь превратилась у нее в «дорогую Джейн». Та же преспокойно продолжала называть ее «мисс Кэлтроп» и даже не подозревала о своей реабилитации, как не подозревала прежде о соседкином пренебрежении. Что она на самом деле думала о Селии, Далглиш, в сущности, не знал. Она не любила обсуждать соседей, а чтобы делать выводы самому, он слишком редко видел их вместе.
К дому Джейн Далглиш подводила грунтовая дорога, пересекавшая мыс. Съезд на нее находился в пятидесяти ярдах от «Дома с розмарином». Обычно он бывал перегорожен воротами из тяжелых слег, но сегодня они были отведены и вдавлены в живую ограду из кустов бузины, перевитых плетьми ежевики. Автомобиль вразвалку покатил по ухабам, слева и справа сначала шла колючая стерня, потом начались нескошенные луга, потом папоротники. Остались позади два одинаковых дома, стоящие один против другого через дорогу, один – Оливера Лэтема, другой – Джастина Брайса. Ни тот, ни другой хозяин не показался, хотя «ягуар» Лэтема уже стоял у крыльца, а у Брайса из трубы вился дымок. Дорога стала крутить, забирать вверх, и вдруг взгляду открылся весь мыс, золотисто-лиловый, протянувшийся по сияющей глади моря туда, где торчали из воды скалистые рифы. Здесь, на самом высоком месте, Далглиш остановил машину, чтобы поглядеть и послушать. Он никогда особенно не любил осень, но сейчас, когда смолк мотор, он не променял бы этот благодатный покой ни на какие восторги весны. Вереск уже слегка пожух, зато дрок цвел вторично, и таким золотым, таким густым цветом, как в разгар мая. От мыса по воде тянулись голубые, лиловые, бурые полосы, с южной стороны болотистая низина птичьего заповедника добавляла нежно-зеленой и голубой краски и курилась прозрачными белыми испарениями. Воздух пропитали запахи вереска и дыма – знакомые, незабвенные ароматы осени. Трудно было поверить, что перед тобою – поле битвы, где вот уже девять столетий суша воюет против победительного моря, и что под обманчиво мирной полосатой водной гладью скрыты девять церквей затонувшего Данвича. На мысу зданий было теперь совсем немного, некоторые – недавней постройки. С северной стороны, почти не возвышаясь над береговыми скалами, виднелся «Сетон-хаус» – дом, который построил для себя автор популярных детективных романов Морис Сетон, человек одинокий и с прихотями. Южнее в полумиле от него виднелись мощные стены «Настоятельских палат», точно последний бастион на пути завоевателя-моря, и дальше, почти примыкая к птичьему заповеднику, – «Пентландс-коттедж», как бы зависший над пропастью. Оглядывая мыс, Далглиш вдруг увидел одноконную повозку, которая выехала на дорогу и бойко покатила между кустами дрока по направлению к «Настоятельским палатам». На облучке горбилась толстуха с кнутиком, похожим издалека на волшебную палочку. Должно быть, домоправительница Р. Б. Синклера ездила покупать продукты. Что-то милое, домашнее было в этом смешном экипажи-ке, и Далглиш, любуясь, провожал его глазами, покуда он не скрылся за деревьями, что росли вокруг «Настоятельских палат». Тут из своего домика вышла его тетушка и стала смотреть на спускающуюся к ее воротам дорогу. Далглиш покосился на часы: два часа тридцать три минуты. Он включил сцепление, и «купер-бристоль» неспешно, враскачку съехал под гору.
