Калеб Карр - Итальянский секретарь
– Доктор Ватсон, будьте добры, передайте мистеру Холмсу, что он может поступать как ему заблагорассудится! - слабо, но решительно донеслось снизу. - И что, тем не менее, сегодня я не собираюсь его обслуживать - а я знаю, что он извиняется только для того, чтобы получить чай!
Холмс взглянул на меня, пожал плечами и кивнул острым подбородком на дверь, показывая, чтобы я ее закрыл.
– Боюсь, Ватсон, нам придется полагаться на собственные силы в отношении чая, - сказал он, как только дверь закрылась. Отложив скрипку и смычок, Холмс на секунду исчез в соседней комнате и вернулся, неся большую колбу на подставке, а также спиртовку. - То же и в отношении табака - у вас есть табак? Я выкурил все, что у меня было, пока обдумывал вот эту экстраординарную депешу… - Он поставил колбу и спиртовку на стол, взял с того же стола телеграфный бланк и помахал им, другой рукой зажигая спичку. -…которая пришла меньше двух часов назад. А наша хозяйка, как вы уже слышали, наотрез отказывает даже в такой малости, как сбегать в лавочку…
Я забрал у Холмса бумагу и спросил:
– Но скажите, Холмс, в самом деле, чем же вы так расстроили бедную женщину? Мне редко приходилось видеть ее в таком гневе.
– Минуту, - ответил Холмс, наполняя колбу водой из стоящего рядом кувшина. - Пока что обратите все ваше внимание на телеграмму.
Фитилек спиртовки наконец запылал под донышком колбы, и Холмс огляделся.
– Я некогда припрятал пачку галет, - бормотал он, неся чайницу красного дерева и две довольно сомнительного вида чашки с блюдцами, - как раз на подобный случай. Но боюсь гадать, где могут быть эти галеты, и в каком они состоянии…
В этот миг, слушая возбужденные восклицания Холмса и видя, как он бегает по комнатам, разыскивая явно экзотические для него приборы, именуемые ложками, нельзя было не задуматься: быть может, приготовить чай ему труднее, нежели разгадывать научные загадки и расследовать преступления; но я не глядел на Холмса, настолько интригующим было послание, которое я держал в руке. Когда Холмс рявкнул:
– Табаку, Ватсон! - я вытащил из кармана кисет, но тут же опустился в ближайшее кресло, уже совершенно не внемля беспрестанным замечаниям моего друга.
Телеграмма была отправлена из почтового отделения на Абердинском вокзале, и составлена была таким образом, что и телеграфист-шотландец, который отправлял ее, и его коллега в Лондоне, который ее принимал, по всей вероятности, решили, что в ней говорится о повседневных мелочах или просто содержится набор ничего не значащих фактов.
ХЬЮ СТОНЕТ, ДОКТОР ПРОПИСАЛ ОСОБЫЙ, 800 ГРАН ОПИЯ ВЕЧ. «СОЛНЦЕ СЛИШКОМ ПАЛИТ, В НЕБЕ ПАРЯТ ТЕ ЖЕ ОРЛЫ» - СМ. МАККЕЙ И СИНКЛЕР, СОВМЕСТНЫЙ ТРУД. М-РУ УЭБЛИ БЫТЬ ПОД РУКОЙ; НА ЛАДОНИ ЗАСЧИТАНА СУДЬБА. КАЛЕДОНИЮ ЗАКАЗАНО ДВА СПАЛЬНЫХ. МАЙ У КРОФТЕРОВ ПЛОХОЙ, БЫТЬ ИМ КАРАНТИНЕ.
Я не мог похвалиться, что полностью разгадал послание, тем более что Холмс бегал по комнате в поисках пресловутых галет и все сильнее отвлекал меня; но одна догадка показалась мне правдоподобной, и я рискнул ее высказать.
– Ваш брат? - был мой первый вопрос.
– Браво, Ватсон! - весело отозвался Холмс. - Майкрофт, конечно, довольно неуклюже замаскировал свое имя, но его можно извинить - только в Шотландии на слово «крофтер» [1] никто не обратит внимания, и только в телеграмме, отправленной из Шотландии, это упоминание не привлечет любопытного взгляда… или навостренных ушей.
– Ушей? - в замешательстве переспросил я.
– Да, Ватсон - вы, конечно, помните, что британские телеграфные линии уязвимы для электрического подслушивания. По крайней мере, должны помнить, с той неприятной истории с нашим другом Милвертоном; он пользовался этой технологией, в числе прочих, для сбора информации о тех, кого собирался шантажировать; правда, мы выяснили это лишь после публикации вашего отчета о том деле. - Холмс вынул трубку изо рта и скосил на нее глаза. - Меня не удивит, если такой важный момент вылетел у вас из головы: ваш табак - для неженок, в нем почти что нет никотина. Однако, - он опять сунул черенок трубки меж зубами, - придется обойтись тем, что есть, раз миссис Хадсон сегодня дуется. Ага! У нас вода закипела!
И действительно - вода кипела и бурлила в округлой нижней части колбы и в длинном горлышке, откуда валил пар, отдающий легким зловонием химических реактивов.
– Не беспокойтесь, - сказал Холмс, открывая один из отсеков чайницы, - в моей смеси присутствует цейлонский чай, он успешно изгонит следы моих недавних опытов.
Чай был заварен в старом, видавшем виды чайнике, а тот обмотан вязаным шарфом, чтобы сохранить тепло, Холмс же, в ожидании, пока чай настоится, продолжал допрашивать меня о телеграмме:
– Ну? Что-нибудь еще вам удалось разгадать?
Пытаясь сосредоточиться, я ответил:
– Если телеграмма и впрямь от вашего брата, это довольно странно. Насколько я помню, последний раз, когда мы втроем участвовали в расследовании, вы сказали мне, что ваш брат движется по треугольнику: из своей квартиры на Пэлл-Мэлле - в контору в Уайтхолле, а затем в клуб «Диоген»; встретить же его где-то вне этого маршрута - примерно то же, что увидеть трамвай на проселочной дороге…
– Все верно.
– И все же он пишет из Абердина? Что за происшествие заставило человека с такими размеренными привычками отправиться в неблизкий путь?
– Вот именно! - Я опять услышал в голосе Холмса те же уклончивые нотки, что звучали всякий раз, когда мы начинали обсуждать незаурядную личность его брата Майкрофта, высокопоставленного, однако анонимного чиновника британского правительства, человека, которому были известны глубочайшие государственные тайны. Холмс признавал превосходство брата как по возрасту (Майкрофт был семью годами старше), так и по силе ума, но Майкрофт был эксцентричен по натуре, и в своих передвижениях, как я уже упомянул, редко выходил за пределы маленького уголка Лондона, проводя в клубе не меньше времени, чем на службе. Клуб «Диоген» как нельзя лучше подходил для встреч подобных людей - точнее сказать, для времяпрепровождения, ибо члены клуба ходили туда не затем, чтобы встречаться друг с другом, но затем, чтобы не быть замеченными. Это было подлинное убежище для лондонских мизантропов, укрытие от насильственной фамильярности лондонской толкотни, и человека могли исключить из клуба всего лишь за троекратное нарушение главного правила - безмолвия.
Холмс уже давно рассказал мне, что у него есть брат, но правду о занятиях и связях брата открыл мне лишь много лет спустя, и то постепенно. И вот, сентябрьским вечером Холмс протягивал мне чашку мутного чаю, улыбаясь любезно и в то же время не без гордости, и я понял, что меня ждет очередной сюрприз.
– Вы помните, Ватсон, последний раз, когда Майкрофт попросил у нас помощи - в истории с чертежами субмарины Брюса-Партингтона? После завершения дела я в один прекрасный день съездил в Виндзор, а по возвращении на Бейкер-стрит довольно нескромно щеголял новой булавкой для галстука, с изумрудом. Вы спросили, откуда у меня эта вещь, а я что-то сказал насчет любезной дамы, которой оказал небольшую услугу.
– Да, и мне достаточно легко было угадать истину, - отозвался я и нахмурился, глядя в свою чашку. - Боже правый, Холмс, этот чай поистине ужасен, а принимая во внимание способ его приготовления - вполне возможно, что и ядовит…
– Не отвлекайтесь, Ватсон, - ответил Холмс. - Может, этот чай и резковат на вкус, но вам он будет полезен. Вернемся к делу: вы совершенно правильно решили, что булавку я получил от самой высокопоставленной обитательницы Виндзора, и притом в стенах самой древней резиденции этого города, - верно?
– Верно.
– Но вы не могли знать, что, явившись в замок, я обнаружил там Майкрофта, который беседовал с вышеупомянутой дамой… без церемоний.
Я резко поднял голову:
– Боже милостивый. Неужели вы хотите сказать, что…
– Да, Ватсон. Он сидел в августейшем присутствии. Более того, он сказал мне, что этой привилегией пользуется уже несколько лет.
Я не мог сразу осознать эту невероятную новость. Наша королева на всем протяжении своего царствования требовала, чтобы все слуги народа, вплоть до премьер-министров, - и особенно премьер-министры, коих за годы ее правления сменилось немало, - скрупулезно соблюдали все правила церемониальных протоколов. Главное правило вменяло в обязанность стоять в присутствии королевы всем, независимо от возраста, подагры или иных хворей. Лишь в последнее время, на склоне лет, королева стала сочувствовать чужим болям в ногах до такой степени, что могла предложить главе правительства сесть; да и то лишь когда без этого совсем нельзя было обойтись; а Холмс только что поведал мне, что его брату Майкрофту, отнюдь не министру, человеку, исполняющему обязанности смертной, хоть и безошибочно работающей мыслящей машины для любых надобностей правительства, не имеющему титула и получающему жалкие четыреста пятьдесят фунтов в год, - этому человеку разрешено было нарушать незыблемое правило королевской аудиенции и, более того, разрешено, по всей видимости, уже много лет.
