Найо Марш - Смерть в белом галстуке
Мисс Харрис проворно поднялась по лестнице и дважды постучала — не так чтобы громко, однако же и не так чтобы робко — в белую дверь.
— Войдите! — прокричали приглушенным из-за расстояния голосом.
Мисс Харрис последовала приглашению и очутилась в просторной белой спальне. Здесь все было белым — ковер, стены, стулья. За белой каминной доской в стиле Адам[1] потрескивали кедровые щепы, на полу лежала шкура белого медведя, и мисс Харрис едва не споткнулась о нее, направляясь к широкой белой кровати, на которой, обложившись подушками, сидела ее хозяйка. Почти по всей кровати были разбросаны листки почтовой бумаги.
— О, мисс Харрис, доброе утро, — сказала леди Каррадос. — Вы и вообразить не можете, как я рада вас видеть. Вас не затруднит подождать, пока я закончу это письмо? Присядьте, пожалуйста.
Мисс Харрис осторожно опустилась на маленький стул. Леди Каррадос ослепительно, хотя и рассеянно, улыбнулась ей и вновь погрузилась в писание. Одного лишь беглого, ненавязчивого взгляда было достаточно для мисс Харрис, чтобы запомнить каждую подробность в облике своей хозяйки.
Ивлин Каррадос было тридцать семь лет, но и сейчас она выглядела не хуже, чем в свои лучшие годы: темноволосая высокая женщина, бледная, но той бледностью, что зовется прекрасной. Однажды Пэдди О'Брайен показал ей репродукцию с «Сикстинской мадонны» и сказал, что она смотрит на свое отражение. Что было не совсем так. Лицо ее казалось удлиненнее, острее и характернее, чем у самовлюбленной рафаэлевской Богоматери, — похожими были большие темные глаза, и блестящие волосы так же образовывали посередине прямой пробор. По этой причине Пэдди нравилось называть ее Донной, и у нее сохранились его письма, начинающиеся так: «Дорогая Донна!» Довольно странно, что Бриджет, его дочка, никогда его не видевшая, также звала мать Донной. Она вошла в комнату как раз в тот день, когда шла беседа с мисс Харрис, и села на ручку кресла, в котором сидела ее мать. Спокойная девочка с очаровательным голоском.
Теперь, сидя в ожидании и глядя прямо перед собой, мисс Харрис вспоминала эту беседу. «Он еще не приехал», — подумала она о сэре Герберте Каррадосе, смотревшем на нее с фотографии в серебряной рамке на туалетном столике его жены.
Леди Каррадос поставила подпись и пошарила по стеганому покрывалу в поисках промокательной бумаги. Мисс Харрис тотчас положила на постель свою промокательную бумагу.
— О! — произнесла ее хозяйка, показав, что она этим приятно удивлена. — У вас она есть! Как я вам благодарна! Значит, с ней мы разобрались, так?
Мисс Харрис живо улыбнулась. Облизывая оборот конверта, леди Каррадос пристально смотрела поверх него на свою секретаршу.
— Вижу, — сказала она, — вы принесли мою почту.
— Да, леди Каррадос. Я не знала, предпочтете ли вы, чтобы я вскрыла все…
— Нет-нет! Пожалуйста, не надо.
Мисс Харрис и виду не подала: она-то в состоянии выполнить любую работу подобного рода, но ее чувства были болезненно затронуты. В ее тонкую кожу впились мелкие иголки унижения, обиды и стыда. Она вышла за пределы дозволенного.
— Очень хорошо, леди Каррадос, — любезно произнесла мисс Харрис.
Леди Каррадос наклонилась вперед.
— Я понимаю, что не права, — быстро сказала она, — знаю, что веду сейчас себя не вполне так, как подобает, когда имеешь секретаря, но, видите ли, я обычно не пользуюсь этой услугой и все еще стараюсь все делать сама. Вот почему я отниму у вас удовольствие вскрывать мои письма и радость от ознакомления с ними. Это крайне несправедливо, но вам, бедненькая мисс Харрис, придется это пережить.
Она дождалась, пока ее секретарь улыбнется, и ответила ей обезоруживающе сочувственной улыбкой.
— А теперь, — добавила она, — мы можем и вскрыть их, не так ли?
Мисс Харрис складывала письма на бювар в три аккуратные пачки и вскоре начала коротко записывать ответы, которые она должна будет составить для ее хозяйки, а леди Каррадос попутно комментировала их.
— Люси Лорример… мисс Харрис, кто это такая? А, знаю! Это та старая леди Лорример, которая разговаривает так, как будто все уже давно померли. И что ей нужно? «Слышу, что вы вывозите свою девочку, и была бы очень рада…» Ну, это-то мы увидим, не так ли? Если после обеда ничего нет, мы повеселимся. Ну-с… Вот еще одно. О да, мисс Харрис, а это уже очень важно! Оно от леди Аллейн, моей близкой подруги. Знаете, о ком я? Один из ее сыновей — несносный баронет, другой — детектив. Слышали?
— Это старший инспектор Аллейн, леди Каррадос? Тот самый, знаменитый?
— Именно. До жути привлекателен и своеобразен. Когда началась война, он работал в министерстве иностранных дел, а когда она закончилась, неожиданно стал детективом. Почему, не могу сказать. Да это и не важно, — продолжала леди Каррадос, мельком взглянув на свою внимательную секретаршу, — письмо с ним ни как не связано. Оно касается дочери его брата Джорджа, которую его мать вывозит в свет, и я предложила ей помочь. Поэтому, мисс Харрис, вам следует запомнить, что Сару Аллейн необходимо приглашать во всех случаях. А леди Аллейн — на материнские ленчи и прочие забавы. Поняли? Вот ее адрес. И напомните мне ответить ей персонально. Итак, продолжаем, и…
Она замолкла столь внезапно, что мисс Харрис удивленно взглянула на нее. Леди Каррадос, как завороженная, смотрела на письмо, которое держала своими длинными бледными пальцами. Сейчас ее пальцы еле заметно дрожали. Мисс Харрис зачарованно следила за ними и за квадратным конвертом. В белой комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь торопливым и неуместным тиканьем маленьких китайских часов на камине. Резко стукнув, на пачку писем упал конверт.
— Леди Каррадос, простите меня, — заговорила мисс Харрис, — вам нехорошо?
— Что? Нет. Ничего, благодарю вас.
Она отложила это письмо в сторону и взяла другое. И вскоре авторучка мисс Харрис энергично забегала по бювару. Она делала записи с тем, чтобы принять, отказать и направить приглашения; составляла списки фамилий с пометками возле каждой фамилии, наконец, участвовала в долгом обсуждении бала леди Каррадос.
— Для полноты картины, — объяснила леди Каррадос, — я приглашаю Димитрия, поставщика из Шеперд-Маркет. Наверное, так будет… — она странно помолчала, — так будет безопаснее.
— Он, разумеется, самый подходящий, — согласилась мисс Харрис. — Вы говорили о расходах, леди Каррадос. Димитрий рассчитывает на более чем двадцать пять шиллингов. Но это и все. Уж вы-то хорошо знаете, где вы и где он.
— Двадцать пять? Я думаю, там наберется четыре сотни человек. Сколько это будет всего?
— Пятьсот фунтов, — спокойно заметила мисс Харрис.
— О, дорогая, но это же много, не так ли? Там же еще и оркестр. Полагаю, нам нужно в буфет шампанское. Оно избавит от этой бесконечной процессии в комнату для ужинов, что мне всегда кажется такой скукой.
— Шампанское в буфет, — решительно отметила мисс Харрис. — Боюсь, сумма достигнет тридцати шиллингов.
— О! Какой ужас!
— И счет у Димитрия вырастет до шестисот фунтов. Но тут уж, леди Каррадос, каждый ваш пенни, один к одному.
Леди Каррадос ничего не ответила и внимательно посмотрела на своего секретаря. По некоторым признакам мисс Харрис почувствовала, что совершила еще одну faux pas.[2] Она подумала, что в глазах ее хозяйки появился необыкновенный блеск.
— Я бы сказала, — добавила она поспешно, — что тысячи фунтов, наверное, хватит на все расходы, оркестр и прочее.
— Понимаю, — отозвалась леди Каррадос. — Тысяча. Послышался стук в дверь и голос, зовущий: «Донна!»
— Входи, дорогая!
С пачкой писем в руках в комнату вошла высокая темноволосая девушка. Бриджет была очень похожа на мать, но никому и в голову не пришло бы сравнить ее с Сикстинской мадонной. Для этого она унаследовала у Пэдди О'Брайена чересчур много ослепительности. Тонкие, еле заметные губы и широко расставленные, глубоко посаженные глаза под резко очерченными бровями. В ней было нечто безмятежное, но, когда она улыбалась, черты ее лица как бы стягивались и она больше походила на отца, чем на мать.
«Впечатлительная, — подумала мисс Харрис с неожиданной мягкостью. — Надеюсь, она все переносит как надо. Ведь так неприятно, когда действуют на нервы». Она ответила Бриджет на ее церемонное «С добрым утром!» и полюбовалась на то, как она целует мать.
— Донна, дорогая, ты так душиста! — сказала Бриджет.
— Хэлло, моя милая, — ответила леди Каррадос, — мы здесь стараемся снизить цену на все, что хоть что-то стоит. Твой бал мы с мисс Харрис решили назначить на восьмое. Дядя Артур пишет, что на это число мы можем воспользоваться его домом. Это, мисс Харрис, генерал Марздон. Я разве не поясняла вам, что он сдает нам Марздон-хаус в Белгрэйв-сквер? Или поясняла?
