Артур Конан Дойл - Долина ужаса (и)
— Однако книг, отвечающих всем этим условиям, очень немного?
— Верно. И именно в этом наше спасение. Наши поиски должны быть теперь ограничены книгами с постоянной нумерацией страниц, и притом такими, которые обычно есть у всех.
— Какой-нибудь ежемесячник.
— Браво, Уотсон! Ежегодник! Возьмем номер «Ежегодника Уайтэкера». Он очень распространен. В нем имеется нужное количество страниц. И отпечатан он в два столбца. — Холмс взял томик с книжной полки. — Вот страница пятьсот тридцать четвертая… столбец второй… о бюджете и торговле Британской Индии. Записывайте слова, Уотсон. Номер тринадцатый — «Махратта»: Боюсь, начало разгадывания шарады не особенно благоприятное. Сто двадцать седьмое слово — «правительство». Здесь уже есть какой-то смысл, имеющий, правда, мало отношения к нам и к профессору Мориарти. Теперь посмотрим далее. Что же делает правительство Махратты? Увы! Следующее слово — «перья». Неудача, милый Уотсон. Приходится поставить точку.
Холмс говорил шутливым тоном, но его нахмуренные брови свидетельствовали о степени его разочарования.
Я сидел тоже огорченный, глядя на огонь в камине.
Воцарившееся молчание было нарушено неожиданным возгласом Холмса, появившегося из-за дверцы книжного шкафа с потрепанным томиком в руке.
— Мы поплатились, Уотсон, за свою поспешность. Сегодня седьмое января, и мы взяли только что вышедший номер ежегодника. Но более чем вероятно, что Порлок использовал для своего послания прошлогодний номер. Без сомнения, он сообщил бы нам об этом, если бы второе его письмо было им написано. Теперь посмотрим, на что нам укажет страница пятьсот тридцать четвертая. Тринадцатое слово — «имею», сто двадцать седьмое — «сведения». Это сулит многое. — Глаза Холмса возбужденно сверкали. — «Опасность». Отлично! Запишите, Уотсон: «имею сведения — опасность — может угрожать — очень — скоро — некий». Дальше у нас имя «Дуглас». «Богатый — помещик — теперь — в — Бирлстоун — замок — Бирлстоун — уверять — она — настоятельная». Все, Уотсон! Что вы скажете о методе чистого разума и его результатах?
Я не открывал глаз от лежавшего на столе листка бумаги, на котором записал под диктовку Холмса текст послания.
— Что за странный и туманный способ выражать свои мысли!
— Наоборот, Порлок очень ясно их выразил, — возразил Холмс. — Когда вы пользуетесь для выражения своих мыслей одним книжным столбцом, то едва ли найдете все, что вам нужно. Кое в чем вынужденно приходится рассчитывать на догадливость вашего корреспондента. Какая-то серьезная опасность нависла над неким Дугласом, богатым джентльменом, живущим, по-видимому, в своем поместье, на что и указывает Порлок. Он убежден: «уверять» — самое близкое, что ему удалось найти к слову «уверен», — что эта опасность очень близка. Таков результат нашей работы…
Шерлок Холмс испытывал удовлетворение истинного творца, любующегося своим шедевром. Он еще продолжал наслаждаться достигнутым успехом, когда Билли объявил о приходе инспектора Макдоналда из Скотленд-Ярда.
В то время Алек Макдоналд был еще далек от достигнутой им теперь широкой известности. Этот молодой представитель сыскной полиции проявил недюжинные способности в ряде случаев, когда ему доверяли расследование. Его высокая костлявая фигура свидетельствовала о незаурядной физической силе, а открытый высокий лоб и блестевшие из-под густых бровей глаза говорили о проницательности и уме. Он был человеком молчаливым, с несколько суровым характером. За годы его службы в полиции Холмс уже дважды выручал его, удовлетворяясь при этом лишь радостью мыслителя, разрешившего сложную проблему. Шотландец отвечал глубокой признательностью и уважением, советуясь с Холмсом в каждом затруднительном случае. Не слишком склонный к дружбе, Холмс относился к шотландцу с симпатией и дружески улыбнулся при виде его.
— Вы ранняя птичка, мистер Мак. Боюсь, что ваш визит вызван каким-либо новым необычайным происшествием.
— Я выбрался так рано потому, что первые часы после преступления самые драгоценные для нас…
Молодой инспектор внезапно запнулся и с величайшим изумлением стал вглядываться в клочок бумаги, лежащий на столе.
— «Дуглас…» — пробормотал он. — «Бирлстоун»! Господа, ведь это же чертовщина! Во имя всего святого, откуда вы взяли эти имена?!
— Из шифра, который доктор Уотсон и я только что разгадали. А в чем дело?
Инспектор продолжал изумленно смотреть на нас обоих:
— Только в том, что мистер Дуглас из Бирлстоунской усадьбы зверски убит сегодня ночью.
2. Шерлок Холмс и Макдоналд
Это был один из тех драматических моментов, которые составляли для моего друга главный смысл жизни. Было бы преувеличением сказать, что он выглядел потрясенным. В его характере не было и тени черствости, но, конечно, нервы его были закалены постоянно напряженной работой. Его душевные движения в такие минуты как бы дремали, но зато интеллектуальная восприимчивость повышалась до предела. В данном случае на его лице не было заметно и следа того ужаса, который испытал я после слов Макдоналда, скорее оно выражало интерес, с каким химик наблюдает причудливое скопление кристаллов на дне колбочки.
— Замечательно! — промолвил он после некоторой паузы. — Замечательно!
— Вы, кажется, не удивлены этим известием?
— Заинтересован, мистер Мак. Почему я должен быть удивлен? Я получил сообщение, что одному лицу грозит опасность. Спустя час я узнаю, что замысел осуществлен и что это лицо убито. Я заинтересован, это верно, но ничуть не удивлен.
Холмс рассказал инспектору о шифрованном письме и найденном к нему ключе. Макдоналд сидел за столом, опершись подбородком на обе руки, и слушал с напряженным вниманием.
— Я хотел ехать в Бирлстоун сегодня же утром и зашел просить вас сопутствовать мне. Но из вашего сообщения следует, что мы можем более успешно действовать в Лондоне.
— Едва ли так, мистер Мак, — заметил Холмс.
— Взвесьте все, мистер Холмс, — возразил инспектор. — День или два все газеты будут сплошь заполнены бирлстоунской тайной. Но что за тайна, если в Лондоне находится человек, который сумел заранее предсказать преступление? Остается только захватить этого человека, и все будет выяснено.
— Несомненно, мистер Мак. Но каким образом вы предполагаете захватить этого Порлока, как он себя называет?
Макдоналд осмотрел с обоих сторон письмо, полученное Холмсом.
— Штемпель поставлен в Кембервиле. Этот факт не может помочь нам. Имя, вы считаете, вымышленное. Тоже, конечно, не слишком благоприятное обстоятельство. Вы говорите, что посылали ему деньги?
— Два раза.
— Куда именно?
— В Кембервилское почтовое отделение чеками одного из банков.
— И вы ни разу не поинтересовались, кто приходил за ними?
— Нет.
Инспектор был явно озадачен.
— Почему же?
— Потому что я всегда исполняю свое слово. После первого же письма я обещал, что не буду разыскивать его.
— Вы думаете, что он только пешка и что за ним стоит какая-то более значительная личность?
— Я не думаю, я знаю это.
— Этот профессор, о котором я слышал от вас?
— Именно.
— Не скрою от вас, мистер Холмс, у нас в Скотленд-Ярде считают, что вы зря имеете зуб на этого профессора. Я собрал кое-какие сведения о нем: у него репутация почтенного ученого и талантливого человека.
— Я рад, что вы признаете его талантливость.
— После того как мне стало известно ваше отношение к нему, я счел необходимым повидать его. Со своим благородным лицом, с седыми волосами и какой-то особенно торжественной манерой держаться у него вид настоящего министра. Когда он при прощании положил мне руку на плечо, это выглядело так, словно отец благословляет сына, отпуская его в жестокий свет.
Холмс усмехнулся.
— Великолепен! — воскликнул он. — Положительно великолепен! Скажите мне, дорогой Макдоналд, эта приятная интимная беседа происходила в кабинете профессора?
— Да.
— Красивая комната, не правда ли?
— Очень красивая.
— Вы сидели у его письменного стола?
— Совершенно верно.
— Так что вы оказались против источника света, а его лицо было в тени?
— Это происходило вечером… Да, свет лампы был направлен в мою сторону.
— Этого следовало ожидать. Обратили вы внимание на картину за спиной профессора на стене?
— Да, конечно, я заметил картину: на ней изображена голова девушки, вполоборота.
— Это картина Жана Батиста Греза, знаменитого французского художника, жившего во второй половине восемнадцатого века.
Инспектор слушал совершенно безучастно.
— Не лучше ли нам… — начал он.
— Мы именно это и делаем, — прервал его Холмс. — Все, о чем я говорю, имеет прямое отношение к тому, что вы называете бирлстоунской тайной. Это можно даже назвать средоточием ее.
