Рекс Стаут - В лучших семействах
— Конечно, — заверил Лидс и, кажется, вполне искренне.
Она согласно кивнула и умолкла, отрешенно глядя прямо перед собой. Потом вдруг вздрогнула, словно вспомнила про Вульфа:
— Да, перед тем, как отправиться на войну, он женился, причём на очень пригожей девушке. Это неправда, будто я хотела, чтобы его избранница походила на меня, но, естественно, я не могла не заметить, что он выбрал мою противоположность. Аннабель просто писаная красавица. Я гордилась, что она вышла за моего сына — это уравняло мои счеты с другими красивыми женщинами, которых я встречала и знала. Она думает, что я её ненавижу, но это неправда. Таких нервозных людей, как я, нельзя судить по обычным меркам. Поймите меня правильно — я вовсе не виню Аннабель, так как прекрасно знаю, что когда из Германии пришла весть о гибели моего мальчика, её потеря была более велика, чем моя. Тогда он был уже не мой, он принадлежал ей.
— Прошу прощения, — вежливо, но решительно вмешался Вульф. — Вы хотели посоветоваться со мной о вашем муже. Из ваших слов явствует, что вы разведены, верно?
— Нет, конечно! Я… — Она спохватилась. — Ох! Это же мой второй муж. Я просто хотела, чтобы вы все поняли.
— Попытаюсь. Давайте поговорим о нём.
— Его зовут Барри Рэкхем, — она произнесла имя так, словно владела на него авторским правом или, по меньшей мере, получила его в пожизненную аренду. — Он играл в регби в Йельском университете, потом получил место на Уолл-стрит и оставался на бирже до самой войны. В конце войны он дослужился до майора, хотя за четыре года мог достичь и большего. Поженились мы в 1946 году — три года и семь месяцев тому назад. Он на десять лет моложе меня.
Миссис Барри Рэкхем замолчала, не сводя глаз с лица Вульфа, словно ожидая комментария, но его не последовало. Вульф лишь сделал попытку подстегнуть её, глухо произнеся:
— И потом?
— Я думаю, — сказала она, словно сдаваясь, — во всем Нью-Йорке не сыскать человека, который не был бы уверен, что Барри женился на мне только из-за денег. Все знают больше меня, потому что я никогда не задавала ему лишних вопросов, а он единственный, кому это доподлинно известно. В одном я убеждена: он не испытывает неловкости, глядя на меня. Это я точно знаю, поскольку я очень ранима и очень страдаю из-за этого, а он с самого начала не питал ко мне неприязни. Конечно, он понимает, как я выгляжу, насколько я безобразна, но он же в этом не виноват и его это не раздражает, даже…
Она прервалась, и щёки её вспыхнули. Кэлвин Лидс кашлянул и заерзал на стуле. Вульф прикрыл глаза и через мгновение снова раскрыл их. Я не отводил от неё глаз, чтобы она не подумала, что меня смутил её девичий румянец.
Впрочем, ей было не до меня.
— В любом случае, — продолжала миссис Рэкхем, когда её щёки приобрели прежний оттенок, — я все держу в своих руках. Дом записан на моё имя, я оплачиваю все счета и содержание машины и все прочее, но я не выделяю ему никаких средств — это мы нигде не оговаривали. Хотя порой мне кажется, что это не совсем справедливо. Когда ему требовались деньги, я никогда не отказывала и не задавала никаких вопросов. Во всяком случае, почти никогда. Но на второй год совместной жизни запросы его увеличились, а на третий — возросли ещё больше, и мне показалось, что это уже чересчур. Три раза я давала ему меньше денег, чем он просил, существенно меньше, а однажды вообще наотрез отказала — я по-прежнему ни о чем его не расспрашивала, но он сам объяснил, зачем ему деньги и попытался уговорить меня, достаточно, впрочем, тактично, но я настояла на своём. Я чувствовала, что надо как-то положить этому конец. Хотите знать, сколько он запросил?
— Не особенно, — пробурчал Вульф себе под нос.
— В последний раз, когда я ему отказала, он просил пятнадцать тысяч. — Она нагнулась вперёд. — Больше он ко мне с такими просьбами не обращался. Это случилось семь месяцев назад, второго октября, и с тех пор он ни разу не просил денег, ни единого разу! А тратит он много, больше прежнего. Причём, на что он только не тратит — на прошлой неделе, например, закатил дорогой ужин на тридцать восемь мужчин в Университетском клубе. Я хочу знать, откуда у него деньги. Я уже давно об этом размышляю, месяца два, но я не знала, что мне предпринять. Я не могла довериться своему юристу или банкиру, никому, но и сама я была бессильна, поэтому я обратилась к своему кузену, Кэлвину Лидсу. — Она метнула на него взгляд. — Он сказал, что попробует что-нибудь выяснить, но так ничего и не узнал.
Все посмотрели на Лидса. Он поднял руку ладонью вверх.
— Ну, — начал он, не то оправдываясь, не то протестуя, — я же не профессиональный детектив. Я спросил его прямо в лоб, а он просто расхохотался. Ты же не хотела, чтобы кто-нибудь об этом узнал, поэтому я даже не пытался наводить справки. Я сделал все, что было в моих силах, Сара, сама знаешь.
— Мне кажется, — сказал Вульф, — что мистер Лидс поступил вполне здраво — не мудрствуя лукаво, взял и спросил самого мистера Рэкхема. А вам такое в голову не приходило?
— Конечно, приходило. Ещё давно. И он ответил, что вложение капитала, которое он сделал, превосходно окупается.
— Может, так оно и есть. Почему бы и нет, в самом деле?
— О нет, только не у моего мужа. — В голосе не было и тени сомнения. — Уж я-то знаю, каков он с деньгами. Ему ни за что на свете не сделать удачного вложения. И ещё: он стал реже бывать дома. Теперь я уже не всегда знаю, где он находится. Не хочу сказать, что он пропадает неделями или даже сутками, нет — иногда его нет днём, а порой вечером… и ещё у него несколько раз случались встречи, которые он ни за что не хотел отложить, несмотря даже на то, что я просила, чтобы он…
Вульф хрюкнул, и она напустилась на него:
— Я знаю! По-вашему, я считаю, что я купила его с потрохами и он — моя собственность! Ничего подобного! Я хочу только быть как все жены, как обычная жена — не красивая и не безобразная, не богатая или бедная — просто жена! А разве жена не имеет права знать, откуда берутся деньги у её мужа — разве она не должна знать? Будь вы женаты, неужели вы не хотели бы, чтобы она знала?
Вульф поморщился.
— Позвольте вам сказать, мадам, чего я не хочу. Я не хочу приниматься за это дело. Мне кажется, что вы сознательно водите меня за нос. Вы подозреваете, что ваш муж вас обманывает либо в семейной жизни, либо в финансовых вопросах, и вы хотите, чтобы я уличил его. — Он повернулся ко мне. — Арчи, придётся тебе изменить формулировку. Отныне, когда будут просить о встрече, не говори, что мы не беремся только за дела о супружеской неверности и не занимаемся слежкой за мужем или женой. Сразу предупреждай, что мы ни за какие коврижки не возьмемся за то, чтобы изобличать мужа или жену, под каким бы соусом это не преподносили. Могу я спросить, что вы делаете, миссис Рэкхем?
Раскрыв сумочку коричневой кожи, она извлекла из неё чековую книжку и изящную золотую ручку. Затем положила чековую книжку на сумочку и принялась писать. Вопрос Вульфа так и остался висеть в воздухе, пока она не кончила писать. Потом вырвала чек, сунула книжечку и ручку в сумочку, защелкнула её и посмотрела на Вульфа.
— Я вовсе не хочу, чтобы вы изобличали моего мужа, мистер Вульф. — Она держала чек кончиками пальцев, словно боясь обжечься. — Богом клянусь, что не хочу! Но я должна знать. Я безобразная, закомплексованная и вдобавок неврастеничка, а вы такой крупный, красивый, отважный, и вам сопутствует успех… Когда я осознала, что мне нужна помощь, а мой кузен не в состоянии мне помочь и обратиться мне некуда, я все тщательно взвесила. Я тайком навела о вас справки, так, чтобы никто про это не прознал, или, во всяком случае, не догадался, зачем мне это понадобилось. Конечно, если мой муж замыслил против меня что-то дурное, я с ним порву; но я вовсе не хочу, чтобы вы пытались вывести его на чистую воду, я хочу лишь знать правду. Вы величайший сыщик в мире, и вы честный человек. Я хочу заплатить вам только за то, чтобы вы выяснили, где и как мой муж зарабатывает деньги, и все. Вы не вправе отказать мне в этом. Просто не вправе.
Она встала с кресла, подошла и положила чек на стол.
— Здесь указана сумма в десять тысяч долларов, но я вовсе не считаю, что этого достаточно. Как вы скажете, столько я и заплачу. Но не вздумайте говорить, что я прошу вас изобличить его! Боже мой — изобличить его…
Я ей даже немного посочувствовал, хотя она относилась к той породе людей, которые искренне убеждены, что богачам все дозволено, стоит лишь потрясти мошной. Простые служащие, вроде частного детектива, например, таких обычно на дух не переносят. В некотором здравом смысле этим богатеям, конечно, не откажешь, но вот одного они никак не способны уразуметь — что нельзя всех мерить одной меркой.
Данный случай, впрочем, к таковым не относился, и я надеялся, что Вульф тоже это поймет. Он понял. Его банковский счёт ещё не оправился от кошмарного потрясения, случившегося пятнадцатого марта[1], каких-то три недели назад, не то бы он, конечно, заупрямился. Вульф нагнулся вперёд, чтобы взглянуть на чек, перехватил мой взгляд, прочитал мои мысли, тяжело вздохнул и сказал:
