Агата Кристи - Восточный экспресс
Англичане, как им и полагалось, почти не разговаривали. Они обменялись несколькими фразами, после чего девушка встала и вернулась в свое купе.
За обедом они снова сидели за одним столиком и снова не замечали третьего пассажира. Теперь их разговор протекал более оживленно, чем во время завтрака. Полковник Арбэтнот рассказывал о Пенджабе и время от времени расспрашивал девушку о Багдаде, где, как выяснилось из разговора, она служила гувернанткой. Обнаружив в ходе беседы общих друзей, они сразу же оживились, стали менее чопорными. Вспоминали старину Томми Такого-то и Джерри Сякого-то. Полковник осведомился, едет ли мисс Дебенхэм прямо в Англию или остановится в Стамбуле.
– Нет, я не собираюсь останавливаться в Стамбуле.
– И вы об этом не жалеете?
– Я проделала такой же путь два года назад и провела тогда три дня в Стамбуле.
– Понятно. Что ж, должен сказать, я, со своей стороны, только рад этому: я ведь тоже не буду останавливаться в Стамбуле…
Он неловко поклонился и слегка покраснел.
«А наш полковник чувствителен к женским чарам», – подумал Эркюль Пуаро. Эта мысль его позабавила. Что ж, поездки по железной дороге способствуют романам не меньше морских путешествий.
Мисс Дебенхэм ответила, что ей это тоже очень приятно, но весьма сдержанным тоном.
Пуаро отметил, что полковник проводил ее до купе. Экспресс въехал в живописные Таврские горы. Когда в окне показались Киликийские ворота, Пуаро – он стоял неподалеку от англичан – услышал, как девушка со вздохом прошептала:
– Какая красота! Жаль, что я…
– Что вы, что?..
– Жаль, что я не могу наслаждаться ею!
Арбэтнот не ответил. На его квадратной челюсти заходили желваки.
– Видит Бог, я много дал бы, чтобы избавить вас от этого.
– Тише, умоляю вас! Тише!
– Хорошо, хорошо! – полковник метнул сердитый взгляд в сторону Пуаро и продолжал: – Мне неприятно, что вам приходится служить в гувернантках и быть на побегушках у сумасбродных мамаш и их капризных отпрысков.
Она весело засмеялась – обычная сдержанность покинула ее:
– Помилуйте, забитые гувернантки отошли в далекое прошлое. Уверяю вас, не я боюсь родителей, а они меня.
Они замолчали. Арбэтнот, по-видимому, застеснялся своего порыва.
«Интересная комедия здесь разыгрывается», – отметил Пуаро.
Это наблюдение он потом не раз вспоминал.
В Конью они прибыли поздно вечером, в половине двенадцатого. Англичане вышли на платформу размяться и теперь прохаживались взад-вперед по заснеженному перрону.
Пуаро довольствовался тем, что наблюдал за бурной жизнью станции в окошко. Однако минут через десять он решил, что и ему не вредно подышать воздухом. Он тщательно оделся: облачился во всевозможные жилеты и пиджаки, обмотался шарфами и натянул на изящные ботинки калоши. Укутанный таким образом, он нетвердыми шагами спустился по лесенке, принялся мерить шагами перрон и так дошел до его конца.
Только по голосам он опознал две темные фигуры, смутно вырисовывающиеся в тени багажного вагона.
Говорил Арбэтнот:
– Мэри…
Девушка взволнованно прервала его:
– Нет, нет, не сейчас! Когда все будет кончено… Когда все будет позади… тогда…
Мсье Пуаро незаметно удалился. Он был озадачен: он едва узнал голос мисс Дебенхэм, всегда такой бесстрастной и деловитой.
«Любопытно», – сказал он про себя.
Назавтра ему показалось, что англичане поссорились. Они почти не разговаривали. Девушка казалась встревоженной. Под глазами у нее темнели синие круги.
В половине третьего поезд неожиданно остановился. Из окон выглядывали пассажиры. Небольшая группка людей, столпившихся возле рельсов, что-то показывала друг другу, тыча пальцами под вагон-ресторан.
Пуаро высунулся в окно, подозвал пробегавшего мимо проводника. Проводник объяснил, в чем дело. Пуаро втянул голову в вагон, повернулся и едва не толкнул при этом Мэри Дебенхэм, которая стояла за его спиной.
– В чем дело? – спросила она по-французски, голос ее прерывался от волнения. – Почему мы стоим?
– Пустяки, мадемуазель. Что-то загорелось под вагоном-рестораном. Ничего серьезного. Пожар уже погасили. Повреждение быстро устранят. Уверяю вас, никакой опасности нет.
Она небрежно махнула рукой, показывая, что пожар ее нисколько не пугает.
– Да, да, понимаю. Но сколько времени потеряно!
– Времени?
– Ну да, мы опоздаем…
– Вполне вероятно, – согласился Пуаро.
– Но я не могу опоздать! Поезд прибывает в Стамбул с 6.55, а мне еще нужно пересечь Босфор и попасть на экспресс «Симплон – Восток», который отходит в девять часов от другого берега. Если мы потеряем здесь час или два, я опоздаю на пересадку.
– Вполне вероятно, – согласился Пуаро.
Он с любопытством наблюдал за ней. Рука ее на раме окна дрожала, губы тряслись.
– Это так важно для вас, мадемуазель? – спросил он.
– Да. Очень важно. Я непременно должна попасть на этот поезд.
Она повернулась и пошла навстречу полковнику Арбэтноту, показавшемуся в конце коридора.
Опасения ее, однако, оказались напрасными. Не прошло и десяти минут, как поезд тронулся. Наверстав упущенное время, он прибыл в Хайдарпашу с опозданием всего на пять минут. Босфор в этот день бушевал – мсье Пуаро переправа далась нелегко. На пароходе он потерял из виду своих спутников и больше так и не встретился с ними.
От Галатского моста он поехал прямо в отель «Токатлиан».
Глава вторая. Отель «Токатлиан»
В «Токатлиане» Эркюль Пуаро заказал номер с ванной. Потом подошел к конторке и спросил швейцара, нет ли для него писем.
Его ждали три письма и телеграмма. Увидев телеграмму, он удивленно вскинул брови. Вот уж чего никак не ожидал.
Как обычно, неторопливо и аккуратно, Пуаро развернул бланк. Четко напечатанный текст гласил:
«Неожиданно возникли осложнения, предсказанный Вами в деле Касснера, просим возвратиться».
– Voila се qui est embetant! – пробормотал Пуаро раздраженно.
Он взглянул на часы.
– Мне придется выехать сегодня же, – сказал он швейцару.
– В какое время уходит экспресс «Симплон – Восток»?
– В девять часов, мсье.
– Вы можете купить билет в спальный вагон?
– Разумеется, мсье. Зимой это не составляет никакого труда. Поезда почти пустые. Вы хотите ехать первым классом или вторым?
– Первым.
– Отлично. Куда едет мсье?
– В Лондон.
– Хорошо, мсье. Я возьму вам билет до Лондона и закажу место в спальном вагоне «Стамбул – Кале».
Пуаро снова взглянул на часы. Было без десяти восемь.
– Я успею поужинать?
– Разумеется, мсье.
Пуаро кивнул. Он подошел к конторке администратора, отказался от номера и проследовал через холл в ресторан.
Пуаро заказывал обед, когда на его плечо легла рука.
– Ah! Mon vieux, – раздался голос у него за спиной, – вот уж кого не чаял увидеть!
Пуаро обернулся – приземистый пожилой толстяк с жестким ежиком волос радостно улыбался ему.
Пуаро вскочил:
– Мсье Бук!
– Мсье Пуаро!
Мсье Бук тоже был бельгиец, он служил директором Международной компании спальных вагонов; его знакомство с бывшим светилом бельгийской полиции уходило в глубь времен.
– А вы далеко заехали от дома, старина, – сказал мсье Бук.
– Расследовал одно небольшое дельце в Сирии.
– Вот оно что! И когда возвращаетесь домой?
– Сегодня же.
– Великолепно. Я тоже еду. Вернее, я еду только до Лозанны, у меня там дела. Вы, я полагаю, едете экспрессом «Симплон – Восток»?
– Да, я только что попросил достать мне купе. Рассчитывал пробыть здесь несколько дней, но неожиданно получил телеграмму – меня вызывают в Англию по важному делу.
– Ох, уж эти дела, – вздохнул мсье Бук. – Зато вы теперь мировая знаменитость, мой друг!
– Да, кое-каких успехов мне удалось достичь, – сказал Пуаро, стараясь выглядеть скромно, что, однако, ему не удалось.
Бук засмеялся.
– Встретимся позже, – сказал он.
И Пуаро всецело сосредоточился на том, как бы уберечь от супа свои длинные усы. Справившись с этим, он, в ожидании, пока ему принесут второе блюдо, стал разглядывать публику. В ресторане было всего человек пять-шесть, но из них Пуаро заинтересовался только двумя.
Они сидели неподалеку от него. Младший был симпатичный молодой человек лет тридцати, явно американец. Однако внимание маленького сыщика привлек не столько он, сколько его собеседник – мужчина лет шестидесяти, если не семидесяти. На первый взгляд у него была благодушная внешность типичного филантропа. Лысеющая голова, высокий лоб, улыбка, открывавшая два ряда неправдоподобно белых вставных зубов, – все, казалось, говорило о доброте. И только глаза – маленькие, глубоко посаженные, лживые – противоречили этому впечатлению. Впрочем, не они одни. Сказав что-то своему спутнику, старик оглядел комнату, взгляд его на мгновение задержался на Пуаро, и в нем неожиданно промелькнули недоброжелательство и непонятная тревога.
