Канатная танцовщица - Морис Леблан
– Он собирался ехать без медали.
– Нет, с медалью.
– В чемодане ничего не нашли.
– С ним был не только чемодан.
– А что же, черт возьми?
– Голиаф.
Эстрейхер был поражен, а Доротея спокойно продолжала объяснение.
– С Голиафом он никогда не расстается. Он всегда у него под рукой. И он звал с собой Голиафа. Посмотрите на старика: его рука лежит на ошейнике. Слышите – на ошейнике.
На этот раз Эстрейхер не сомневался. Слова Доротеи строго вязались с фактами. Доротея невольно прояснила то, что для него было неясно и полно противоречий. Эстрейхер решил хладнокровно обдумать положение. Надо действовать и как можно скорее. Надо подойти к дому, к Голиафу, а вместе с тем не дать Доротее бежать.
Эстрейхер быстро связал ее по рукам и по ногам и заткнул ей рот носовым платком.
– Если это враки – тем хуже для тебя, – сказал он, вставая. – Ты мне отплатишь за ошибку. – И, помолчав, прибавил: – А если и не соврала, то не много выиграла. Я не из тех, кто выпускает добычу. – Потом крикнул: – Эй, вы там! Дорога свободна?
– Свободна.
– Смотрите в оба. Сейчас мы уйдем. По свистку – бегите в подземелье. Девчонку я сам захвачу.
Доротея дрожала, но не за себя, а за свои расчеты. Она была уверена, что медаль в ошейнике, но боялась, что даром рискнула: Эстрейхер успеет ее захватить, а Рауль опоздает. И если в течение трех минут не раздадутся выстрелы, она окажется во власти Эстрейхера, его вещью, собственностью. Эта мысль леденила ее: скорее смерть, чем его похотливые ласки. Значит, дело идет о ее жизни.
Эстрейхер быстро сбежал с горы, пересек мост и бросился к террасе, где сидел старый барон. Голиаф дремал у ног хозяина, положив морду ему на колени. Эстрейхер совсем забыл о существовании больного, а барон точно очнулся и вдруг схватил его за руки. Завязалась борьба. Голиаф рычал и увертывался от бандита.
Доротея с ужасом и надеждой следила за борьбой. Старик сначала отчаянно сопротивлялся, потом устал, ослабел и впал в жуткое безучастие ко всему окружающему. И настроение хозяина передалось собаке. Голиаф лег у его ног и позволил Эстрейхеру приблизиться. Эстрейхер лихорадочно схватился за ошейник и теребил его, не зная, как его отстегнуть. В эту минуту раздался громкий голос:
– Руки вверх!
Доротея облегченно вздохнула. Спасена… План ее выполнен с опозданием на полчаса. На стене парка показался Кантэн, за ним еще двое. Эстрейхер испуганно выпрямился. Два новых голоса пронзительно вскрикнули:
– Руки вверх!
Еще два ружья блеснули сквозь зелень, держа Эстрейхера на мушке. Он колебался, испуганно оглядываясь и соображая, куда бежать. Но когда раздались выстрелы и пуля прожужжала у него над ухом – он поднял руки. Его товарищи, пользуясь тем, что на них не обращают внимания, промчались по мосту и метнулись к уединенному холму, изрезанному оврагами.
Тут распахнулись ворота и вбежал Рауль с полицейскими.
Как затравленный волк, стоял Эстрейхер с поднятыми руками. Он не пробовал сопротивляться, но неудачный маневр Рауля развязал ему руки. Агенты подошли к нему, стараясь его окружить и заслонили от стрелков на стене. Эстрейхер выхватил револьвер и стал стрелять. Три пули пролетели мимо, четвертая попала в Рауля. Он упал, раненный в ногу.
Но это не спасло бандита. Полицейские схватили его, обезоружили и защелкнули руки в наручники. Эстрейхер искал глазами Доротею. Лицо его было искажено нечеловеческой злобой.
Глава 10. Аргонавты
Кантэн и Монфокон отыскали в кустах Доротею и страшно перепугались, увидев на ее лице кровь.
– Тише, – сказала она, выплевывая платок Эстрейхера. – Да, я немного ранена. Капитан, беги скорей к барону, приласкай Голиафа и отстегни ошейник. Под пластинкой с его именем есть маленький карманчик. В нем медаль. Принеси ее поскорее.
Мальчик убежал.
– Полиция заметила меня или нет? – спросила Доротея Кантэна.
– Нет.
– Вот это хорошо. Скажи, что я уехала в Рош-Ион. Я не хочу впутываться в следствие.
– А как же с Дювернуа?
– Предупреди его тихонько. Скажи, что я потом объясню ему все. Главное, пусть он молчит обо мне. Он ранен, а другие про меня не вспомнят. Сейчас будет облава на шайку Эстрейхера. Я не хочу, чтобы меня заметили. Прикрой меня ветками. Вот так. Вечером заберите меня в фургон, а на рассвете мы уедем. Не пугайтесь, если я пролежу несколько дней, не вставая. Я страшно изнервничалась и устала, и не беспокойтесь обо мне.
– Ладно.
Доротея угадала. Полицейские заперли Эстрейхера в усадьбе и двинулись к каменоломням. Один из слуг Рауля показывал дорогу. Они прошли в трех шагах от Доротеи, не заметив ее. Вскоре до нее долетели громкие восклицания и команда. Это нашли один из входов в подземный лабиринт.
«Напрасно, – подумала Доротея. – Дичь уже улетела».
Напряжение спало. Доротее сразу захотелось спать. Но она заставляла себя бодриться, поджидая Монфокона.
– Почему вы опоздали? – спросила она Кантэна. – Что случилось?
– Полицейские ошиблись дорогой и попали в другой трактир. Пришлось дожидаться.
Вдруг захрустел сухой валежник: это возвращался Монфокон.
Доротея обернулась к Кантэну.
– Я думаю, что на медали есть надпись, название города или замка. Запомни его хорошенько и отыщи по карте. Туда мы и поедем. Ну что, капитан, отыскал?
– Да.
– Покажи, дорогой мой.
С невольным трепетом взяла Доротея медаль, с которой было связано столько надежд и столько преступлений.
Она была вдвое больше пятифранковой монеты и немного толще ее. Старинное золото тускло блестело, чеканка была грубая и небрежная. На одной стороне был вырезан заветный девиз «In robore Fortuna», а на другой была надпись:
12 июля 1921 года
в полдень у башенных часов замка Рош-Перьяк.
– Двенадцатого июля, – прошептала Доротея. – Можно заснуть, поспать, отдохнуть.
И она тотчас уснула.
Дня три Доротея лежала пластом. Мальчики успели дать представление в Нанте. Маленький Монфокон заменял больную, исполняя главные номера. Он был так весел и забавен, что публика прекрасно приняла цирк.
Кантэн доказывал Доротее, что она может отдохнуть еще дня три. От Нанта до Рош-Перьяка было 120 километров. Это расстояние можно было пройти в шесть переходов. Доротея не возражала. Она была так измучена, что позволяла делать с собой все, что угодно. Лежа в фургоне, она часто вспоминала Рауля, но от прежней нежности в душе ее не осталось следа, – зато росла досада на себя за то, что эта нежность появилась. Правда, Рауль не участвовал в преступлении своего отца, но он был сыном негодяя, помогавшего Эстрейхеру. И этого нельзя ни забыть, ни простить. В дороге, окруженная нежными заботами мальчиков, Доротея понемногу успокаивалась. Заветный срок приближался, а с его приближением восстанавливались ее силы, возвращалась вера в жизнь и решимость довести дело до конца.
– Знаешь, Кантэн, – шутила она не раз. – Мы с тобой – аргонавты, плывущие за золотым руном. Понимаешь ли ты, какие дни мы переживаем: еще три-четыре дня – и золотое руно будет нашим. Барон, через неделю вы будете одеты, как лондонский денди.
– А ты – как княжна, – отвечал Кантэн ей в тон.
Но в глубине души он не очень радовался близкой перемене и боялся, что богатство испортит их отношения.
Доротея знала, что испытания не закончены и впереди еще предстоят новые, но пока наслаждалась передышкой и была готова ко всяким случайностям.
На четвертый день пути они переправились через реку Вилэн и двинулись по правому скалистому берегу. Местность была пустынная, бесплодная, каменистая. Солнце жгло немилосердно. Но на следующее утро они прочли на придорожном столбе: «Рош-Перьяк, 20 километров».
– Сегодня будем там, – сказала Доротея.
Переход был очень трудный. На пути они подобрали старика, лежавшего возле камня у дороги. От жгучего солнца старик был почти без сознания. А впереди плелась какая-то женщина с кривоногим ребенком. Но лошадь так устала, что не могла их догнать. Мальчики уложили старика в фургон рядом с Доротеей. Это был грязный изможденный старик, одетый в жалкие лохмотья и подпоясанный веревкой. Только умные бойкие глаза сверкали на его бескровном лице. Доротея дала ему пить и спросила, чем он живет. Старик не сразу ответил.
– Не стоит жаловаться. Мой отец был тоже бродягой и всю жизнь месил по дорогам
