Агата Кристи - Загадка Эндхауза
Он направился к двери и, уже взявшись за ручку, обернулся и спросил:
– Между прочим, вы как-то говорили, что написали завещание. Где же оно?
– Да где-нибудь валяется.
– В Эндхаузе?
– Ну да.
– Вы положили его в сейф? Заперли в письменном столе?
– Не помню. Где-то лежит. – Она нахмурилась. – Я ведь ужасная неряха. Большая часть бумаг и всякие документы лежат в библиотеке в письменном столе. В том же столе почти все счета. И там же, наверное, завещание. А может, у меня в спальне.
– Вы мне даете разрешение на обыск?
– Пожалуйста, можете осматривать все, что угодно.
– Спасибо, мадемуазель. Не премину воспользоваться.
Глава 12
Эллен
Пока мы не вышли из больницы, Пуаро не сказал ни слова. Но как только за нами закрылась дверь, он схватил меня за руку и воскликнул:
– Видите, Гастингс? Видите? О! Черт побери! Я не ошибся. Я был прав. Я все время чувствовал, что чего-то не хватает, что из мозаики вывалился какой-то кусочек. А без него потеряла смысл и картина.
Я никак не мог разделить его ликования. На мой взгляд, мы не сделали никаких сногсшибательных открытий.
– До самой последней минуты я не мог сообразить, в чем дело, – продолжал Пуаро. – Впрочем, чему тут удивляться. Одно дело знать, что здесь упущено какое-то звено, другое – выяснить, что это за звено. Ах! Это гораздо труднее!
– Вы хотите сказать, что это имеет прямое отношение к преступлению?
– Ну да! Неужели вы сами не видите?
– Говоря откровенно, нет.
– Возможно ли? Но мы ведь выяснили то, чего так долго не могли доискаться, – мотив! Тот самый неведомый мотив, который мы никак не могли нащупать.
– Может, я просто туп, но я все-таки не могу взять в толк, на что вы намекаете. Вы имеете в виду ревность?..
– Ревность? Нет, дорогой мой. Самую заурядную и, можно сказать, обязательную причину всех преступлений. Деньги, мой друг, деньги.
Я вытаращил на него глаза.
Он продолжал, но уже более спокойно.
– Послушайте же, мой друг! Сэр Мэтью Сетон умер чуть больше недели назад. А он был миллионером, одним из богатейших людей в Англии.
– Да, но ведь…
– Погодите. За нами никто не гонится. У него был племянник, которого он обожал и которому оставил все свое огромное состояние. В этом мы можем не сомневаться.
– Но…
– Еще бы, что-то отойдет другим наследникам, что-то достанется птицам, но основной капитал все равно получил бы Майкл Сетон. В прошлый вторник газеты сообщили, что Майкл Сетон исчез, а со среды начинаются покушения на мадемуазель. Нельзя ли в таком случае предположить, что перед вылетом Майкл Сетон написал завещание и оставил все своей невесте?
– Но это же не больше чем догадка.
– Догадка, не спорю. Но она обязательно должна подтвердиться. Иначе все лишается смысла. На карту поставлено огромное состояние, а не какие-то жалкие гроши.
Я задумался. Выводы Пуаро казались мне слишком скоропалительными, но в глубине души я не мог с ним не согласиться. Он обладал каким-то сверхъестественным чутьем. Но все же я считал, что многое еще нужно проверить.
– А что, если о помолвке никто не знал? – возразил я.
– Ба! Кто-нибудь да знал. В таких случаях всегда кто-то знает. А если не знает, так догадывается. Сама мадемуазель признает, что у мадам Райс появились какие-то подозрения. Возможно, у нее нашлись и средства узнать все наверняка.
– Каким образом?
– Ну, во-первых, Майкл Сетон, очевидно, переписывался с мадемуазель. Они ведь были помолвлены. А наша молодая леди, мягко говоря, небрежна. Она бросает вещи где попало. И очевидно, ни разу в жизни не пользовалась ключом. Так что удостовериться было вполне возможно.
– В таком случае Фредерика Райс могла узнать и о завещании самой мисс Бакли.
– Безусловно. Видите, дорогой Гастингс, как сузился круг? Вы помните мой список от А до К? Сейчас в нем только двое. Слуги отпали сами собой, капитан Челленджер – тоже, даже невзирая на то, что ему потребовалось целых полтора часа, чтобы проехать в машине тридцать миль от Плимута до Сент-Лу. Я исключаю даже долгоносого мсье Лазаруса, предложившего пятьдесят фунтов за картину, которая от силы стоит двадцать, хотя, между прочим, если поразмыслить, то это странно и совсем не в его духе. Я также вычеркиваю этих слишком приветливых австралийцев. И в моем списке остаются двое.
– Номер первый – Фредерика Райс, – медленно проговорил я.
Передо мной возникли ее золотые волосы, тонкое бледное лицо.
– Да. Несомненно. Как бы небрежно ни составила мадемуазель свое завещание, там ясно сказано, что основная наследница – мадам Райс. Ей досталось бы все, кроме Эндхауза. Так что если бы вчера вечером застрелили не мадемуазель Мегги, а мадемуазель Ник, мадам Райс была бы сегодня богатой женщиной.
– Невозможно поверить!
– Вы не верите, что красивая женщина может оказаться убийцей? Вот предрассудок, из-за которого так часты недоразумения с присяжными. Но я не стану спорить. Подозрение падает не только на нее.
– На кого же еще?
– На Чарлза Вайза.
– Но ведь ему завещан только дом.
– Он может этого не знать. Разве он составлял для мадемуазель завещание? Едва ли. Оно тогда бы у него и хранилось, а не «валялось где-то там», как выразилась мадемуазель. Как видите, вполне возможно, что Вайз ничего не знает о завещании. Он может думать, что завещания вообще не существует, и считать себя в таком случае наследником мадемуазель как самый близкий родственник.
– А знаете, – заметил я. – Мне кажется, это куда правдоподобнее.
– У вас романтический склад ума, Гастингс. В романах то и дело попадаются злодеи стряпчие. А если у стряпчего к тому же еще бесстрастное лицо, значит, он почти наверняка злодей. Должен признаться, что в некоторых отношениях Вайз более подходящая фигура, чем мадам. Он скорее мог узнать о револьвере и воспользоваться им.
– И сбросить с обрыва валун.
– Возможно. Хотя я уже говорил, что многое зависело от того, как лежал камень. Уже тот факт, что он упал на минуту раньше и не задел мадемуазель, наталкивает на мысль, что здесь действовала женщина. Испортить тормоза, казалось бы, скорее пришло в голову мужчине – хотя в наше время многие женщины разбираются в механизмах не хуже мужчин. Зато, с другой стороны, есть некоторые обстоятельства, которые заставляют меня усомниться в виновности мсье Вайза.
– Какие же?
– Ему было труднее, чем мадам, узнать о помолвке мадемуазель Ник. Есть и еще одно немаловажное обстоятельство: преступник вел себя довольно безрассудно.
– Что вы имеете в виду?
– До вчерашнего вечера никто не мог быть уверен в гибели Майкла Сетона. А действовать наудачу, ничего не зная наверняка, совершенно несвойственно таким законникам, как Вайз.
– Вы правы, – согласился я. – Так сделала бы женщина.
– Вот именно. Чего хочет женщина, того хочет бог. Так они все считают.
– Просто поразительно, как уцелела Ник. Можно сказать, чудом.
Тут я вдруг вспомнил странную интонацию, с которой Фредерика сказала: «Ник заколдована». Мне сделалось не по себе.
– Да, – задумчиво отозвался Пуаро. – Чудо, к которому я не причастен. А это унизительно.
– Воля провидения, – тихо ответил я.
– Ах, мой друг, зачем же взваливать на плечи господа бога бремя человеческих грехов? Вот вы сейчас прочувственно и набожно сказали: воля провидения, и вам даже в голову не пришло, что тем самым вы обвинили господа бога в убийстве мисс Мегги Бакли.
– Бог с вами, Пуаро!
– Именно так, мой друг. Но я-то не намерен сидеть сложа руки и повторять: господь бог сам распоряжается, а я не стану вмешиваться. Нет! Я убежден, что господь создал Эркюля Пуаро именно для того, чтобы он вмешивался. Таково мое ремесло.
Мы шли берегом, медленно поднимаясь по извилистой дорожке, и наконец, открыв калитку, очутились во владениях мисс Бакли.
– Уф-ф! – перевел дух Пуаро. – До чего же крутой подъем! Мне жарко. У меня даже усы обвисли. Так вот, как я вам только что сказал, я защищаю интересы безвинных. Мадемуазель Ник, которую хотели убить. Мадемуазель Мегги, которую убили.
– Против Фредерики Райс и Чарлза Вайза?
– Нет, что вы, Гастингс! Никакой предвзятости. Я лишь сказал, что в данную минуту на одного из них падает подозрение. Вот и все.
Мы подошли к газону около дома и увидели мужчину, работавшего на косилке. У него было длинное тупое лицо и тусклые глаза. Тут же стоял мальчуган лет десяти с уродливой, но смышленой физиономией.
Я удивился, как это мы не слышали шума работающей косилки, однако предположил, что садовник, который показался мне не слишком усердным, должно быть, отдыхал от трудов и кинулся работать, только заслышав наши голоса.
– Доброе утро, – сказал Пуаро.
– Доброе утро, сэр.
– Как я догадываюсь, вы садовник. Муж той мадам, что служит в доме.
– Это мой папа, – сообщил мальчуган.
– Все верно, сэр, – ответил человек. – А вы, стало быть, заграничный джентльмен, который на самом деле сыщик. Слышно что-нибудь о молодой хозяйке, сэр?
