Буало-Нарсежак - Тайна Лошади-Призрака
— Ну что ж, валяйте, — согласился Без Козыря. — Итак, из виллы «Чайки» я отправился прямо в часовню Прощения. Там я долго искал подземный ход и в конце концов почти случайно обнаружил, что плиту, покрывающую алтарь, довольно легко можно сдвинуть вбок. Тогда открывается вход в подвал, откуда начинаются две галереи. Первая, недавней постройки, ведет в бункер, построенный немцами во время войны… А теперь угадайте, что я нашел в этом бункере? Все замерли, кроме Ван дер Треста, которому явно было очень не по себе.
— Сокровища, произведения искусства, кучу всяких прекрасных вещей, которые невозможно перечислить, — да вы сами все увидите. И я уверен, что там есть кое-какие предметы, принадлежавшие моему деду.
Родители и Жауаны слушали его затаив дыхание.
— Все это стоит миллионы франков, — продолжал Без Козыря. — Я, правда, не знаю, что этот господин уже успел вывезти и упаковать в ящики, которые стоят у него в конюшне на вилле «Чайки».
— Извините! Я желаю сказать! — запротестовал голландец.
— Потом, — оборвал его мэтр Робьон. — Продолжай, Франсуа.
— Затем я исследовал вторую галерею. И знаете, куда она выводит? Вот в этот шкаф.
Без Козыря открыл дверь шкафа, и все увидели откинутую крышку люка.
— Сначала я ничего не понимал. Какое отношение ко всему этому имеет Жан-Марк? И вот сегодня… нет, уже вчера утром я воспользовался отсутствием Жан-Марка, чтобы как следует ознакомиться с его мастерской. Тогда я и нашел магнитофон — и даже позволил себе записать на пленку дополнительный текст.
— Надо сообщить в полицию, — сказал мэтр Робьон.
— Я это уже сделал, папа. Ты же понимаешь, что я не мог позволить этому господину скрыться. Вчера я завернул в жандармерию — поэтому и опоздал к вашему приезду. Так что сегодня ночью полицейские окружили поместье; думаю, они уже взяли Генриха и того человека. А завтра они обыщут виллу «Чайки» и заберут ящики, сложенные в конюшне.
— Я протестую! — снова закричал Ван дер Трост.
— Молчите лучше! — бросил мэтр Робьон. — А ты, Жан-Марк, неужели ты согласился ему помочь?
— Я не виноват! Клянусь! — воскликнул Жан-Марк.
— Тогда расскажи, как было дело. Попробуй оправдаться.
— Это будет несложно. — Жан-Марк вздохнул. — Я был очень огорчен, когда узнал, что вы продаете Кермол: ведь здесь прошло мое детство…
И я стал думать, как бы вам помочь. Все замки дорого обходятся их владельцам, но они все-таки как-то умудряются их содержать… И тут мне в голову пришла одна идея. Что, если устраивать в замке спектакли под названием, скажем, «Звук и свет»? Эту мысль надо было обдумать… Я ведь кое-что понимаю в электронике. Я заметил, что в зарослях утесника, около ручья и в скалах легко можно спрятать небольшие колонки-усилители, подведя к ним под землей провода. Сама аппаратура не представляла для меня сложностей. Затем я вспомнил о легенде, связанной с часовней Прощения. Один мой друг в Бресте держит лошадей; я съездил к нему и сделал несколько записей. Результат превзошел все мои ожидания! Звуки воспроизводились с необыкновенной чистотой и точностью. Оставалось только выбрать лучшие записи, которые подходили бы к данной местности. Словом, в моем проекте не было ничего плохого, и я даже чуть было не рассказал вам о нем, но мне хотелось удивить вас первым представлением. К несчастью, у меня кончились деньги. У меня были кое-какие сбережения, но их оказалось недостаточно. Ведь эта аппаратура очень дорого стоит…
— Бедный Жан-Марк, — прошептала мадам Робьон.
Жауаны хмуро взирали на племянника.
— Я уже почти решил отказаться от моего проекта, — продолжал Жан-Марк. — Я понял, что только с помощью моей установки замок не спасешь. Но тут я встретил господина Ван дер Троста… Это произошло совершенно случайно — однажды он зашел в манеж, где я записывал шумы, производимые упряжью лошади, и начал меня расспрашивать. И тогда — сам не понимаю, как это случилось, — я рассказал ему о своем плане, хотя до этого хранил его в тайне ото всех. Может быть, это произошло потому, что он был как бы случайный знакомый… Он очень заинтересовался и, со своей стороны, по секрету сообщил мне, что хотел бы купить Кермол.
— Вы часто виделись? — перебил его мэтр Робьон.
— Очень часто. Обычно мы встречались в манеже. Ван дер Трост очень любит лошадей; я подумал, что, возможно, именно поэтому ему так понравилась легенда о часовне Прощения… Иногда он приглашал меня пообедать. Он был всегда очень любезен.
— Еще бы, — с иронией заметил мэтр Робьон.
— Разрешите же… — снова вмешался Ван дер Трост.
— Всему свое время, — властно ответил мэтр Робьон. — Жан-Марк еще не закончил.
— Я почти все сказал. Я ему доверился, и в этом была моя ошибка… — Жан-Марк повернулся к Жауанам. — Он обещал мне, что оставит нас троих в замке и будет финансировать мои опыты… Я подумал: если уж спасти замок невозможно, так пусть хоть его купит хороший человек. Мне так хотелось осуществить свой проект! И я ведь никому не хотел причинить вреда… Ван дер Трост дал мне денег и сказал, что вернет их себе позднее — из выручки от представлений. Он предложил мне работать над проектом постепенно — сначала звук, потом освещение и в конце — комментарий. Если я сумею хорошо выполнить запись шумов, что казалось ему наиболее трудной частью работы, то он обещал поручить мне производство всей установки и хорошо оплатить мой труд. Это, конечно, меня обрадовало.
— Мы тебя понимаем, мой бедный Жан-Марк, — сказала мадам Робьон.
Мэтр Робьон закурил.
— Это он выбирал места, где размещать колонки?
— Мы это делали вместе. Я готовил чертежи. Это было несложно. Главное, чтобы аппаратура не была видна, иначе пропал бы весь эффект. Лошадь должна была проходить там, где можно спрятать колонки. Поэтому она и двигалась зигзагом… Когда я все приготовил, господин Ван дер Трост попросил меня сделать как-нибудь ночью первую пробу.
— И это было первое появление лошади-призрака?
— Да.
— Проба удалась. Зачем же тогда понадобилось повторение?
— Он хотел, чтобы я опробовал все свои записи. Он считал, что…
— И ты ни разу не задал себе вопроса, почему этот господин так старался переселить ночью всех обитателей замка из южного крыла в северное? — спросил Без Козыря.
— Нет.
— И тебе не пришла в голову мысль, что в это время он мог что угодно делать в часовне Прощения?
— Нет. — Жан-Марк опустил голову. — Я был счастлив и поэтому не задавал себе никаких вопросов. Я создал лошадь-призрак! Иллюзия была полной, ведь правда же?
— Да, это было великолепно. У тебя талант к технике… А теперь расскажи нам о следах, — велел мэтр Робьон.
Жан-Марк робко взглянул на Ван дер Треста.
— Это тоже была его идея. Он посоветовал мне усилить впечатление, оставив на земле след от подковы. Сказал, что эта новость быстро распространится по окрестностям и любопытные повалят валом. И таким образом мы сделаем спектакль еще более живописным… А я во все это верил!
— Вот именно, — кивнул мэтр Робьон. — По сути дела, ты был послушным орудием в руках Ван дер Треста.
— Мне очень жаль, — пробормотал Жан-Марк.
— Мы не сердимся на тебя за это, и твои родители тоже. Не надо плакать, Маргарита. Жан-Марк просто проявил слабость, вот и все. Я думаю, у него неплохое будущее в области электроники… А теперь послушаем господина Ван дер Треста. Кстати, это ваше настоящее имя?
— Моя фамилия Шварц, — ответил тот. — Я немец.
Он очень спокойно вынул сигару и не торопясь раскурил ее, демонстрируя презрение к противнику.
— Вы считаете, что я… мошенник? Вы ошибаетесь. Я так же невиновен, как и этот юноша. Я начну с начала. Во время войны мой отец был обер-лейтенант и больше год жил в этом замке. Он был в состав генштаба, во главе которого был один генерал. Этот генерал убит, когда пришли союзные войска. Это он устраивал грабежи в эти края. Это он построил бункер. Мой отец следил ход работ и обнаружил вторую галерею — ту, по которой я сюда пришел. Сокровища должны были быть увезены в конце лета 1944 года. Но вы знаете, что тогда случилось. Немецкая армия должна была быстро, быстро покинуть это место. В боях в Нормандии погибли один, другой офицеры генштаба… Мой отец был очень ранен и в плену. Он вернулся в Германию через год и умер три месяца назад.
— Понимаю, — сказал мэтр Робьон.
Лицо Шварца на какую-то секунду обрело открытость и добродушие, которые так подкупали Франсуа в облике Ван дер Троста.
— Ах! Я рад, что вы начинает понимать. Мой отец был храбрый человек. Он понимал, что он сообщник своего генерала, но он не одобрял грабежи.
— Он рассказывал вам о войне? — спросил адвокат.
— Никогда! Он ненавидел войну. После его смерти я нашел его перзональный дневник. Пер-зональный — я правильно сказал?
— Личный.
— Вот именно, личный. Это очень волнительно… там столько высоких мыслей.
