Дэвид Осборн - Убийство на острове Марты
Я продолжала свой путь по затемненному коридору. Холодная кладовая, небольшой туалет для прислуги, где отсутствовало сиденье, дверь, ведущая, как мне показалось, на чердак, буфетная… В нее вела раздвижная дверь с небольшим оконцем, и я принудила себя заглянуть в него. В буфетной было темно и не было видно, есть там кто-нибудь или нет. Когда я толкнула дверь, ее пружины жалобно заскрипели. Но внутри снова никого и ничего не оказалось — просто затхлое помещение, погруженное во мрак. По-видимому, им не пользовались много лет.
Раздвинув вторую дверь, я оказалась в столовой. Вся мебель была в чехлах — стол, дюжина стульев, буфет; зачехлены были и картины, висевшие на стенах. Высокая двустворчатая дверь вела в большую переднюю. Дверь была открыта, и я смогла расслышать медленное и мерное тиканье старинных часов.
В большой передней было холодно и пахло затхлым. Несмотря на страх, будто холодной рукой сдавивший мне грудь, я могла представить себе, какой это был величественный дом в былые времена, когда он был полон света, живых, веселых людей — хозяева, гости, слуги, дети с их любимцами-животными. Просторная передняя заканчивалась вверху куполом, в котором прихотливо сочетались цветные стекла. Сквозь него падал причудливый разноцветный калейдоскоп света на открытую парадную лестницу, которая поднималась до широкой полукруглой площадки, а потом поворачивала и вела ко второму этажу, опоясанному изнутри галереей. В большую переднюю выходили закрытые двери общей гостиной, той самой, куда я пыталась попасть с задней лужайки. Я смутно помнила, что в ней было два больших камина; столовая была слева от меня, затем шла библиотека с заполненными книгами шкафами, бильярдная с огромным столом красного дерева, обтянутым зеленым сукном, на нем — подставки для киев; над столом — лампа под абажуром с кистями. И наконец — помещение, использовавшееся в былые дни только по случаю больших торжеств, парадная зала, где, как я себе представляла, сидела Грейс, когда разговаривала со мной по телефону.
Я медленно пошла вверх по лестнице, застланной изрядно потертым темно-красным ковром. На половине пути мне опять послышались какие-то звуки, на этот раз снаружи. Я подождала, стараясь отвлечься от тиканья часов, и определила, что это было шуршание автомобильных шин по гравийной дорожке. Сквозь полукруглое итальянское стекло, вставленное в верхней части парадной двери, я посмотрела вниз: мой «стэшн-вэгон» был на месте. Внезапно рядом с ним появилось одно из сине-зеленых такси фирмы «Берт», с полдюжины которых обслуживали порт острова. Кого это принесла нелегкая? Я даже не успела испугаться — это могла быть Грейс, возвращающаяся домой до срока, — как из кабины вышел довольно высокий мужчина, одетый в мешковатые брюки цвета хаки и старый свитер. Седая лысеющая голова, длинная шея, торчащая между узких сутулых плеч, двойной подбородок и солидное брюшко сказали мне, что это — Артур Хестен, за вычетом его обычного, застегнутого на металлические кнопки костюма и неизменного кейса.
Такси уехало. Артур постоял с минуту, разглядывая мою машину, потом подошел к парадной двери. Я стояла на лестничной площадке, на середине пути между передней и балконом второго этажа, прямо под разноцветным куполом. Меня легко можно было увидеть, вздумай он заглянуть сквозь полукруглое окно над входной дверью, сквозь которое я наблюдала за ним. Я в три прыжка взбежала на относительно безопасную верхнюю площадку, не заботясь больше о том, что там мог кто-то прятаться.
Первая дверь с этой площадки, завершающей лестницу, вела в пустую затемненную ставнями спальню. Я нырнула в ее спасительный полумрак. Сквозь щели в ставнях мне было видно, как Артур поднялся по ступенькам веранды и подошел к входной двери, расположенной как раз подо мной. Узнал ли он мою машину? Его тяжелые шаги гулко раздались внизу, потом зазвенел дверной звонок. Колокольчик был подвешен совсем близко, на площадке второго этажа, его пронзительный голос разорвал тишину и заставил меня невольно вздрогнуть, напомнив, что я здесь, возможно, не одна. Я отступила в темный угол, страшась увидеть в любой момент кого-то, кто мог появиться из других верхних помещений.
Никто, однако, не появился. Хестон, не дозвонившись, взялся за молоток, как перед этим поступила и я сама. Стук металла был ужасно громкий. Мне уже начало казаться, что он никогда не прекратится. Но вот снова послышались тяжелые мужские шаги на веранде: Артур уходил. Его высокая сутулая фигура на мгновение показалась в полукружии дверного окна и пропала из вида. Я не сомневалась, что он пошел вокруг дома к заднему входу. Артур не окликнул меня по имени, из чего я заключила, что он не узнал мою машину. Но его не могло не удивлять, почему никто не отвечает на стук, тогда как наличие машины с очевидностью указывает на то, что в доме кто-то есть.
Это было, несомненно, моей непростительной ошибкой: мне следовало отозваться, когда он звонил и стучал. Я должна была обнаружить себя и, непринужденно спустившись с лестницы, поздороваться с ним. Повод для оправдания необычной ситуации было найти не трудно. Могла сработать подготовленная версия, что я испугалась за Грейс, увидев дверь открытой. Если бы даже Хестон в это не поверил, он не посмел бы бросить мне вызов.
Но я сваляла дурака. Застигнутая в чужом доме, я потеряла голову и спряталась от Хестона, как малый ребенок.
Как бы то ни было, теперь я убедилась, что в доме, кроме нас двоих, никого нет. Я храбро вышла из своего укрытия на площадку и вскоре услышала его голос у дверей кухни:
— Грейс! Ты где, Грейс?
Ответом была тишина, на сей раз недолгая. Громко хлопнула дверь, ведущая из столовой в буфетную, потом кто-то тяжело протопал в переднюю, находящуюся прямо подо мной. Я снова нырнула в темноту, слыша его недоуменный голос:
— Грейс, это я, Артур!
Не получив ответа, он пошел вверх по лестнице. Я успела прошмыгнуть за дверь комнаты, прежде чем Артур достиг верхней площадки. Он остановился всего лишь в полутора-двух футах от меня (я могла видеть его в щель между дверными петлями), окликнул хозяйку еще раз и пошел дальше.
Мои глаза уже освоились с полутьмой помещения, и она больше не казалась мне враждебной. Это была, насколько можно было судить, небольшая спаленка, обставленная в витиеватом викторианском стиле.
Затаив дыхание, я ждала, что будет дальше. Артур, судя по звукам шагов, возвращался. Его силуэт промелькнул еще раз за дверью спальни, я могла слышать его учащенное дыхание, почти ощущать жар, исходящий от его разгоряченного тела. Мой страх уступил место крайнему смятению. Какой будет позор, если он обнаружит меня! Никакие отговорки теперь уже не помогут, меня сочтут за обыкновенного домушника, и оправдываться будет бесполезно.
Но он меня не обнаружил, хотя я теперь почти хотела этого. Он взглянул вниз, в переднюю, решая, что ему делать; затем негромко выругался и начал спускаться.
Я подошла к окну спальни и посмотрела сквозь щель в рассохшихся ставнях: Артур теперь пересекал лужайку. Он направился к сараю и вошел в боковую калитку, прорезанную в главных воротах, через которые, если их открыть полностью, мог проехать большой воз сена.
Я отсчитала про себя пять минут: он не появлялся. Ясно было, что он занялся тем делом, которым занимался обычно при посещении усадьбы: приведением в порядок старого «линкольна», готовя его к своей ежегодной поездке по Эдгартауну и в порт. Мои часы показывали почти половину четвертого. Не торчать же мне здесь целую вечность: Гленн Ротенберг или Саманта скоро должны привезти Грейс домой.
Я вышла на площадку и значительно более уверенно пошла по этажу — тем же путем, который перед этим проделал Хестон.
Глава 10
В конце его была большая угловая комната. Открытые ставни и поднятые жалюзи пропускали солнечные лучи, высвечивающие старый шезлонг, большой ореховый шкаф с зеркальной дверцей, изящный туалетный столик старой работы, по-видимому, привезенный из Франции, и другой — в викторианском стиле, покрытый мраморной доской, покосившийся секретер, массивную кровать на четырех столбиках, под балдахином и тяжелой драпировкой из поредевшего темно-коричневого бархата. Оба окна были полуоткрыты, и легкий ветерок колыхал пожелтевшие от времени занавески.
Я подошла к туалетному столику. На нем в беспорядке лежали: ручное зеркальце с отделанной серебром ручкой и такие же щетка и гребень, коробочка, изготовленная в форме китайской джонки, в которой Грейс держала губную помаду и румяна, столь неуместные в ее возрасте, и большая банка с кольдкремом. Мусорная корзина была заполнена клочками ваты со следами пудры и румян, что лишний раз указывало на то, в каких неимоверных количествах она использовала косметику, изменявшую ее внешность в дневное время; а ведь были еще темные очки, шляпа, перчатки, шарф — и так длилось много лет подряд.