Мэри Лондон - Преступление по-китайски

— Какой графин? — спросил Форбс. — В спальне Брайана не было никакого графина.

— Конечно, и это наводит на размышления. Во всех других комнатах было по графину. Я сам видел. К тому же, если помните, Джеймс Мелвилл подтвердил, что Чжан обычно ставил графин с водой на ночной столик в каждой комнате. А там, где графин, там и стакан. Не будешь же пить прямо из графина, верно? А в спальне Брайана на ночном столике, как мы только что говорили, не было даже стакана. Ни стакана, ни графина, при том что, как известно, Брайан регулярно принимал оксиболд, чтобы снять приступ аэрофагии. По-моему, здесь что-то не сходится.

— Ну, конечно, — согласился старший инспектор. — Значит, придется еще раз допросить Чжана.

— Разве что воду налили прямо из крана в ванной.

— Но разве не Чжан каждый вечер готовил лекарство и давал его Брайану? — спросил Форбс.

— Вполне возможно.

— А значит, вот вам и главная улика, не так ли?

— Скорее, наиболее вероятное предположение. Но давайте лучше вернемся к вероятным подозреваемым, не возражаете? Как насчет мисс Ли — очень красивой и не очень честной?

Старший инспектор не удержался от восторженного восклицания:

— Одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо встречал! Правда, это ни о чем не говорит… Да и зачем ей убивать Брайана? Потому что стал больно назойливым? Бессмысленно. Потом, она не умеет обращаться с арбалетом.

— Представьте, дорогой Дуглас, что копия письма Брайана, где он требует, чтобы Мэтью вернул долг, не подделка. Эттенборо, конечно, мог его выплатить, но тогда он пошел бы по миру. И будущее четы Мэтью—Ли было бы под вопросом. Вспомните, отец Ли был против ее женитьбы и, следовательно, не дал бы дочери ни гроша, поступи она по-своему. Что же делать?

— Убить Брайана. Вы так думаете?

— Это всего лишь предположение. Но поймите, если Брайан действительно одолжил другу круглую сумму, а потом узнал, как нам известно, что Мэтью, ко всему прочему, похитил у него невесту, то он наверняка разозлился и в порыве гнева отправил письмо с требованием вернуть долг, да еще с угрозой судебного преследования. Ли и Мэтью в страхе. Ли приходит в спальню к Брайану и соглашается возобновить с ним отношения, если он повременит с требованием долга. Все еще влюбленный Брайан готов отсрочить свое требование, но при условии, что Ли прямо сейчас как на духу поклянется ему в своей верности. Несмотря на столь возмутительный шантаж, она почти соглашается и якобы в знак любезности дает ему выпить фертекс. Потом предупреждает Мэтью, и тот, как только Брайан засыпает, убивает его.

— Э, можно подумать, вы сами там были! — воскликнул Форбс.

— Простое предположение, как я уже сказал. Остается Мелвилл.

— А, этот субчик! Что до него, меня тут ничто не удивит. Госпожа Форбс, моя супруга, всегда говорит: от облезлого кота не добром несет. К тому же, как мы теперь знаем, Брайан считал его жуликом и пригрозил никогда не пускать на порог. Кроме того, насколько нам опять-таки известно, этот прихлебатель навязался в советники к госпоже Уоллес и теперь живет за ее счет. Будь Брайан жив, его гнусным делишкам пришел бы конец. Значит, Брайана следовало убрать. Годится?

— Вполне, из чего следует, что у всех гостей были свои мотивы и средства свести счеты с Брайаном. И ни у кого из них нет алиби, поскольку, когда было совершено убийство, все они находились в замке. Вот вам загадка — как будто специально для разминки наших бедных мозгов. Только, Дуглас, пока мы тут сидим да упражняемся в смекалке, заклинаю, не вытирайте грязные ботинки о мой несчастный ковер. Не удивлюсь, если по нему прошел не один верблюжий караван, но вряд ли хоть один из этих караванов проходил по Лондону в утреннюю оттепель.

Глава 14

Контора Эдисона и Эдисона вместе с жилым домом располагались в Крумс Хилл, одном из самых достопримечательных кварталов в старой части Гринвича. Он довольно пологий, и его по сей день обступают красивые кирпичные домики в георгианском стиле XVII и XVIII веков. Контора наших нотариусов отличалась от остальных строений фасадом в стиле Регентства, оштукатуренным под мрамор. Крепкое здание выглядело богато и солидно. Что до внутреннего убранства, оно казалось строгим и добротным, а уют ему придавали восхитившие сэра Айвори деревянная обшивка стен и деревянные же резные кресла со скамьями наподобие тех, что стоят в Вестминстерском аббатстве.

— О, они не всегда были здесь, — сказал круглый человечек во фраке, заметив, с каким любопытством посетитель рассматривает резьбу. — Их доставили из церкви святого Альфеге, где крестили Генриха VIII, а нынешнее здание строил архитектор Хоуксмур. Мебель не отвечала духу времени, и ее продали кому-то из наших предков. Так она и осталась у нас, и мы этим гордимся. Видите, это Асмодей, царь демонов. Отвратительная рожа, правда? А вот жирный монах спит, накрывшись капюшоном, но если вы нагнетесь и приглядитесь поближе, то увидите, что у него свиное рыло. Забавно, правда?

Круглого человечка звали Сэмюэл Эдисон.

— Пойду скажу брату, что вы уже здесь. Не каждый же день нас жалует визитом Скотланд-Ярд и лично вы, сэр Айвори.

Через несколько минут сэра Малькольма и Дугласа Форбса препроводили в великолепный кабинет именитых нотариусов. Насколько Сэмюэл был упитан, мал ростом и разговорчив, настолько Томас, старший брат, был долговяз и скуп на слова. Когда посетители сели, он почесал нос кончиком указательного пальца и замогильным голосом произнес:

— Кончина Брайана Уоллеса — бесчестье.

На этом он умолк и сложил руки словно в молитве.

— Мы потрясены, — подхватил его мысль Сэмюэл, стоявший за креслом брата. — Человек столь высокого положения и таких достоинств, незаменимый коллега… Мы подавлены, глубоко подавлены, не то слово. Он работал с нами пять лет. Целых пять лет мы восхищались его простодушием, благородством и профессиональными качествами. Англия потеряла одного из лучших своих сынов.

Томас как будто вышел из оцепенения, почесал нос и все тем же скорбным тоном осведомился:

— Так что вам угодно знать?

— Ну что ж, — начал старший инспектор, испытывая заметную неловкость от окружающей обстановки, — для расследования по этому делу Скотланд-Ярду необходимо знать точное содержание завещания лорда Роберта Уоллеса, если это, конечно… ну, как сказать?

— Если это не расходится с вашими этическими представлениями, — договорил за него сэр Айвори.

— Понимаю, — сказал Томас Эдисон.

— О, — живо воскликнул Сэмюэл, — завещание вскрыли после кончины лорда Роберта, значит, юридической тайны оно не имеет. Разумеется, тайна… Хотя, впрочем, учитывая обстоятельства, тем более для Скотланд-Ярда никаких секретов быть не может, правда?

— Благодарю, сэр, — сказал старший инспектор. — Мы будем держать рот на замке. К тому же, насколько нам известно, Брайан мог вступить в права наследства только после своей женитьбы.

— Не совсем так, — мрачным голосом поправил Томас.

— Не совсем, — вторил ему Сэмюэл. — После смерти лорда Роберта весьма значительные суммы, находившиеся на разных счетах в виде ценных бумаг, были разделены между госпожой Джейн Уоллес и Брайаном. Условия означенного завещания не распространялись только на недвижимость — она полностью переходила в распоряжение Брайана начиная со дня подписания им брачного договора.

— Соответственно вместе с замком и квартирой в Гринвиче… — заключил Форбс.

— Нет, — возразил Томас.

— Не совсем так, — продолжал Сэмюэл. — Все недвижимое имущество, включая квартиру в Гринвиче, два сельскохозяйственных предприятия в Суссексе, гаражи в Лондоне, предназначенные для сдачи в аренду, и прочее имущество такого же рода, должно было перейти к Брайану сразу же после его женитьбы. А что касается замка, тут сложнее. Жилая его часть также перешла бы во владение Брайана, а музейная — нет, поскольку она принадлежит Британской библиотеке, и за госпожой Уоллес сохранилось только право ею пользоваться.

Тут вступил сэр Айвори:

— Стало быть, если я правильно понимаю, теперь госпожа Джейн Уоллес наследует ту часть недвижимости, которая должна была перейти к Брайану, а также все остальное имущество, доставшееся бы тому же Брайану.

— Точно, — подтвердил Томас.

— Бедная женщина… — проговорил Сэмюэл. — Всем известно, как она любила свое дитя… И наследовать единственному сыну — величайшее горе, которое только может обрушиться на мать. Если б вы знали, как она его опекала! Не было дня, чтобы не позвонила узнать, как там ее сын, и поговорить с ним, хотя точно знала, что тем же вечером снова с ним увидится. Конечно, столь частые звонки порой нервировали Брайана, но он был так добр к матери и так ее уважал, что не осмеливался ей запретить.