Рекс Стаут - Разбитая ваза
— Эй, Диего, откуда ты взял эту штуковину?
Что? — Диего поднял голову от сервировочного столика в другом конце комнаты. — Что я взял? О!..
Он увидел вазу. Лицо его окаменело. На мгновение он замер, затем шагнул к Фоксу.
— Эту красотку, — оживленно сказал Фокс, — откуда ты ее взял?
— Эту? — Диего зарычал. — Ну, не знаю. Кто-то мне ее дал. — Он протянул было руку, чтобы взять ее, но тут же опустил ее. — А что, она ценная?
— Несомненно. Я не эксперт, но думаю, это шестнадцатый век, династия Мин. Сколько ты за нее хочешь?
— О-о… я… Как ты ее увидел? Искал аспирин?
— Нет, полотенце. На вешалке не было. Слушай, я в самом деле с удовольствием ее купил бы.
— Конечно, кто сомневается! — засмеялся Диего, однако не очень натурально. — Я еще не видел такой вещи, которую ты не хотел бы купить. Но я… э-э, видишь ли, мне не хотелось бы тебя обманывать. Я сомневаюсь, что это стоящая вещь, — прямо не знаю, как и быть. Как ты умудрился углядеть ее? Там же темно…
— У меня зрение как у кошки. Заметил блеск зеленой и золотой эмали. — Фокс поставил вазу на стол. — Скажи, когда надумаешь ее продать. Пахнет кофе, верно?
Полчаса спустя Фокс уехал, о вазе они ни разу больше не вспомнили. Конечно, было вполне естественно, что после всех событий дня совместная ночная трапеза не обязательно должна была носить характер дружеских откровений, но Диего был таким кислым и угрюмым, что вполне разумно было задать вопрос, зачем, собственно, он просил своего друга ехать к нему в такой поздний час.
Итак, Фокс вел свою машину сквозь густой ночной туман, висевший клочьями над дорогой и не позволявший делать более сорока миль в час, и обдумывал новую шараду, лишившую его покоя. Было совершенно ясно: Диего знает, что ваза украдена у ее владельца Генри Помфрета и что она была самым ценным экспонатом его коллекции. Весьма вероятно, что Диего не крал вазы, либо если даже украл он, то сделал это по причинам, гораздо более сложным и романтическим, нежели просто в погоне за ценной вещью. Нет, положительно невозможно впихнуть Диего в рамки такой примитивной вульгарности…
Целую неделю эта загадка, вместе с другими, не менее неотвязными, сидела в голове Фокса, не находя ответа. Семь дней кряду он подрезал виноградные лозы и деревья, устраивал парники и теплые грядки, расчищал почву от зимней мульчи, чинил заборы, принимал роды у коровы и делал еще сто других работ, которые обычно он передоверял Сэму Тримблу и тем гостям Зоопарка, которые имели обыкновение таким образом платить за предоставленные им комнаты и питание. Это было его ежегодное приветствие приближающейся весне.
Только один раз, во вторник, его оторвал от дел звонок из Нью-Йорка: его попросили приехать в прокуратуру округа, но эта поездка не дала ничего нового. По вечерам он читал газеты. Но и дюжины публиковавшихся в течение всей недели колонок, посвященных убийству Данхэма и связи этого убийства с самоубийством Яна Тьюсара, не приблизили его к решению загадок. Хотя читались эти колонки легко и даже захватывающе. Газетчики каким-то образом добрались до лака в скрипке. Неизвестно, взяли они это из официального сообщения или нет, но, конечно, сделали из этого сюжета конфетку. «Газетт» даже опубликовала фотографию скрипки с кинжалообразной стрелой, указывающей на отверстие, в которое налили лак, что было выдающимся достижением журналистики, учитывая, что сама скрипка по-прежнему находилась в сейфе «Дей энд найт бэнк», куда Фокс ее поместил.
В среду в газетах появились аршинные заголовки о новой выходке Хиби Хит. Читая статьи, Фокс отметил, что и на этом ее поступке лежала печать ее удивительного гения: простота, не отягощенная сомнениями внезапность и безукоризненная глупость. Она взяла билет на самолет до Мехико-Сити, добралась туда, а когда ей послали телеграмму с требованием вернуться, отказалась это сделать. В четверг она все еще была там, и мистер Теодор Гилл поехал за ней. В пятницу они оба были в Мехико-Сити, явно не собираясь в обратный путь. В субботу «Газетт» врезала полиции за то, что она позволила Гиллу ловко выскользнуть из-под своего бдительного ока, однако воскресные газеты сообщили, что Гилл привез Хит назад.
Хиби дала интервью. Сказала, что уехала из Нью-Йорка потому, что хотела избежать преследований прессы.
(Фокс счел это шедевром.) Мехико-Сити выбрала по двум серьезным причинам. Во-первых, она там никогда не была, а во-вторых, первый международный рейс из Нью-Йорка после того, как она приняла решение его покинуть, был в Мехико-Сити. Она не имела ни малейшего желания улизнуть от выполнения своего долга содействовать расследованию, это было бы, заявила она, ужасно и отвратительно… Фокс вырезал интервью Хиби из «Тайме» и сунул в свой блокнот.
В понедельник Фоксу позвонила миссис Помфрет.
Говорила она с таким трудом, что он едва ее узнал. Она попросила его приехать как можно скорее. Он пообещал приехать в два часа дня.
Прибыл он с исключительной пунктуальностью и был препровожден к лифту, а затем на второй этаж квартиры, в комнату, напоенную ароматами и убранную сплошными шелками. Фокс даже засомневался, куда он попал — в гостиную или гардеробную, скорее в последнюю, подумал он. Шторы были задернуты, но и в полумраке он заметил, что лицо миссис Помфрет изменилось так же, как и ее голос: глаза, прежде веселые и живые, превратились в ледяные щелки между красных опухших век, а кожа, которая раньше могла привести в восторг самого Рубенса, приобрела тусклый свинцовый оттенок.
Все это отметил Фокс, пока пересекал комнату, направляясь туда, где она сидела.
— Я больше ни на что не гожусь, — протягивая ему руку, сказала она. — У меня голова закружится, если я встану. Возьмите тот стул, он самый удобный. Вы только что побрились.
Фокс улыбнулся:
— Видели бы вы меня сегодня утром!
— Хорошо, что не видела. Я хочу, чтобы вы нашли того, кто убил моего сына.
Фокс поджал губы.
— Видите ли, миссис Помфрет…
— Кто-то должен это сделать. Прошла уже неделя.
Прошло восемь дней. Не хочу, чтобы вы считали меня мстительной старухой…
— Не думаю, что для вас сейчас имеет значение, что я думаю.
— Ошибаетесь, имеет. — Она взяла носовой платок и промокнула глаза. — Я не плачу, просто у меня глаза болят. Я никогда не одобряла мстительных людей. И не хотела бы, чтобы люди меня такой считали. Но вы-то уж должны наверняка понять мое состояние. В моем доме, прямо на моих глазах умирает мой сын. Погибает от руки одного из близких мне людей. Неужели я так и должна терпеть эту неопределенность, возможно, всю жизнь, не зная, кто это сделал? Некоторые из них были моими друзьями! Я попросила моего адвоката навести о вас справки.
— Что ж тут такого? Обо мне и раньше наводили справки.
— Я вам верю. Он сказал, что человек вы несдержанный, но надежный и заслуживающий доверия. Я не хочу обращаться к какому-нибудь ловкому пройдохе, который занимается сомнительными делами. Он рассказал также о старой сплетне насчет того, что вы убили двух человек из-за какой-то девушки.
Фокс окаменел. Мгновение он сидел прямо и неподвижно, затем встал.
— Если вас интересуют сплетни… — ледяным тоном сказал он и направился к двери.
Полетевшее ему вдогонку восклицание не остановило его. Однако когда он подошел к двери, в плечо ему с невероятной силой впились пальцы, и он остановился. Решительным тоном, в котором не было и намека на извинение, она сказала:
— Невероятно! Я же не знала, что это вас так заденет! Да я просто сболтнула! Я иногда могу что-нибудь такое ляпнуть…
— Это плохая привычка, миссис Помфрет. Отпустите меня, пожалуйста.
Она ослабила хватку, рука ее упала, она сделала шаг назад и посмотрела на него, не уклоняясь от его холодного, пронизывающего взгляда.
— Не уходите, — сказала она. — Я прошу прощения.
Это в самом деле плохая привычка. Вы нужны мне. Я сама составляю мнение о людях. Я сказала моему адвокату, что собираюсь обратиться к вам, и он сам решил навести о вас справки. Мне это не нужно. Когда Диего сказал, что вы внесли деньги в фонд скрипки Яна, я, естественно, подумала, что вы хотите войти в круг моих знакомых, однако, когда вы отклонили мое приглашение на презентацию, поняла, что это не так. Но на этот раз вам не удастся уклониться. Не позволю. И не важно, считаете вы меня мстительной старухой или нет. Полиция ничего не довела до конца, либо она просто на это не способна, либо ее здорово перехитрили.
Она пошатнулась, но удержалась.
— Не могу стоять на ногах более двух минут. Не сплю, ничего не ем. Для меня это жестокий удар… пожалуйста, дайте руку.
Фокс подставил ей локоть и помог добраться до стула. Похоже, она действительно разбита, ибо уже дважды назвала себя «старухой», что немыслимо было представить себе еще десять дней назад. Кроме того, эгоцентричные люди обычно воспринимают удары судьбы, сохраняя достоинство.
