Найо Марш - Старые девы в опасности
Комната располагалась под библиотекой, рядом находилось помещение без окон. Аллейн вспомнил силуэт замка, каким он его увидел ранним утром при лунном свете. В заинтересовавшей его комнате было продолговатое окно, которое скорее уходило в пол, нежели поднималось к потолку. Аллейн прекрасно помнил форму освещенного окна, привлекшего тогда его внимание.
Если мистер Оберон и его гости действительно сейчас были заняты чем-то вроде эзотерической физзарядки, как утверждал Баради, возможно, имело смысл рискнуть. Сочинив на всякий случай парочку вполне правдоподобных отговорок, Аллейн бросил последний взгляд на план, выскользнул из библиотеки и легким шагом начал быстро спускаться по винтовой лестнице, той, что наверху заканчивалась садом на крыше.
Он миновал лестничную площадку с запертой дверью и тремя узкими окнами. Лестница завернула вниз, к более просторной площадке, от которой направо вел коридор, устланный толстыми коврами. На противоположной от лестницы стороне находилась дверь. Через несколько шагов — еще одна. Именно ее искал Аллейн.
Он постучал, ответа не последовало. Аллейн тихонько повернул ручку и, слегка приоткрыв дверь, заглянул в комнату. Его взору предстала стена, увешанная шелковыми гобеленами, посередине красовалось какое-то большое колесо. В дальнем конце находилась ниша. В ней стоял экзотического вида диван. Аллейн распахнул дверь и вошел в комнату.
Выяснилось, что из-за двери он видел лишь половину комнаты мистера Оберона, полному обзору мешало громадное зеркало, привинченное к полу под углом сорок пять градусов к наружной стене. Аллейн пока не стал преодолевать эту преграду, — его внимание привлек дальний угол комнаты. Там находилось нечто вроде алтаря, покрытого богато расшитым покрывалом и украшенного серебряной пентаграммой, бронзовым подсвечником и большой хрустальной штуковиной, напоминавшей солнце в ореоле солнечных лучей. Позади алтаря была дверь, ведущая, как предположил Аллейн, в комнату без окон, которую он заметил на плане.
Он двинулся вперед, намереваясь обойти зеркало и осмотреть другую часть комнаты.
— Принеси молитвенное колесо, — вдруг раздалось из-за зеркала.
От неожиданности Аллейн едва не подпрыгнул на месте. Он посмотрел на дверь. Если никто не видел, как он вошел, значит, никто не заметит и того, как он уйдет. Он направился к двери.
— Я у Третьих Врат Вечности и не должен открывать глаз. Молчи. Принеси молитвенное колесо. Поставь передо мной.
Аллейн вернулся.
По другую сторону зеркала прямо на полу сидел абсолютно голый мистер Оберон, ладони он прижал к глазам. За ним находилось продолговатое окно, прикрытое шелковой, почти прозрачной занавеской с изображением солнца.
Аллейн снял со стены молитвенное колесо. Сплошь покрытое резьбой, с многочисленными цилиндрами, оно было настоящим произведением искусства. Аллейн поставил колесо перед Обероном.
Когда Аллейн вновь оказался у двери, кто-то властно постучал. Аллейн прижался к стене, дверь распахнулась и больно ударила его по плечу. Он услышал быстрые шаги, замершие в глубине комнаты, а затем голос Баради: «Где ты? Ах, ну да, где же еще ты можешь быть! Послушай, нам нужно поговорить».
Судя по всему, Баради находился за зеркалом. Аллейн выскользнул из-за двери и метнулся в коридор. Бесшумно взбегая по лестнице, он услышал, как Баради запер дверь.
На верхней площадке никого не было. Аллейн шагом вернулся в библиотеку, его отсутствие длилось пять с половиной минут.
Он достал записную книжку и сделал беглый набросок комнаты мистера Оберона, с особым тщанием отметив расположение молитвенного колеса на стене. Затем он принялся перебирать в памяти детали обстановки комнаты, стараясь ничего не упустить и все запомнить. Этим он и был занят, когда дверная ручка медленно повернулась.
Аллейн выдернул из ближайшего ряда книг экземпляр основополагающего труда Монтагю Саммерса о колдовстве. Он был явно увлечен чтением, когда в библиотеку вошла женщина.
Аллейн оторвался от книги, поднял глаза и понял, что его попытка сохранить инкогнито потерпела полный провал.
— Кого я вижу? Родерик Аллейн! Какими судьбами? — воскликнула Аннабелла Уэллс.
Глава пятая
Исчезновение Рики
1С Аннабеллой Уэллс Аллейн познакомился несколько лет назад на трансатлантическом лайнере. На корабле только о ней и говорили, но кинозвезде, похоже, было в высшей степени наплевать на людскую молву. В течение четырех часов она с нескрываемым интересом, чуть ли не в упор, разглядывала Аллейна, а затем прислала секретаря с приглашением выпить с ней. Сама она то и дело прикладывалась к рюмке и, возможно, как показалось Аллейну, не чуждалась наркотиков. В ее обществе Аллейн чувствовал себя не в своей тарелке и был рад, когда она вдруг перестала обращать на него внимание. С тех пор он изредка встречал ее на судебных процессах, сидящей в зале суда, словно в театре. Актриса, по-видимому, любила побыть в роли зрителя и говорила Аллейну, что страстно интересуется криминалистикой.
На английских подмостках впечатление от блестящей игры Аннабеллы Уэллс несколько подпортили слухи о ее буйных эксцентричных выходках, но в Париже, особенно на площадках киностудий, она по-прежнему считалась одной из самых великих. Она сохранила красоту, хотя и в несколько помятом виде, а также индивидуальность, которую нельзя было сбросить со счетов, даже если бы все ее прелести окончательно увяли. Перед Аллейном предстала яркая и все еще обворожительная женщина.
Аннабелла протянула ему руку и одарила фирменной «улыбкой мятущейся души».
— Мне сказали, что вы — охотник за крупной дичью, — произнесла она, — и тем разожгли мое любопытство.
— Рад, что они пришли к такому выводу.
— Вывод по-своему правильный, не так ли? Вы и сейчас идете по следу какого-нибудь мастодонта преступного мира?
— Я здесь в отпуске с женой и ребенком.
— Ах да! Красавица, рисующая знаменитые картины. Баради с Глендом сказали мне, что она красива. А почему вы сердитесь?
— Разве?
— У вас такой вид, словно разговоры о жене вас раздражают, но вы не хотите этого показать.
— Странно…
— Баради действительно немного несдержан… Что есть, то есть. Вы видели Оберона?
— Мельком.
— Что вы думаете о нем?
— Разве вы не у него гостите?
— Нет, вы просто невероятны, — воскликнула Аннабелла. — Гораздо более запредельны, чем Оберон.
— Меня заинтересовала его философия.
— Мне так и сказали. И какого рода ваш интерес?
— Личный и научный.
— А мой интерес личный и ненаучный.
Аннабелла открыла пачку сигарет.
— Похоже, бесполезно предлагать вам «Кэпстен», — усмехнулся Аллейн.
— Попробуете одну? — предложила Аннабелла. — Египетские. Замертво не рухнете.
— Спасибо. Не стоит на меня добро переводить. — Аллейн поднес ей зажигалку. — Интересно, удастся ли мне уговорить вас не упоминать о моей работе.
— Милый, — подхватила Аннабелла, которая так обращалась ко всем, — в свое время вы могли уговорить меня на что угодно. Беда в том, что вы даже не пытались. Может на сей раз попробуете… Почему вы так на меня смотрите?
— Размышляю, можно ли полагаться на любителя героина. Вы ведь предпочитаете героин?
— Да, — ответила Аннабелла. — Я получаю его из Америки.
— Как печально.
— Печально?
— Вы не употребляли героин, когда играли Гедду Габлер в «Юникорнс» в сорок втором году. Смогли бы вы сейчас повторить тот успех?
— Да! — резко ответила Аннабелла.
— Какая жалость, что вы этого не делаете!
— В моем последнем фильме я играла, как никогда в жизни. Это признают все! — Она смотрела на Аллейна с ненавистью. — Я по-прежнему многое могу.
— Наверное, раз на раз не приходится. Кино не столь требовательно, как театр. Камеры подождут, а вот галерка ждать не будет. Или я ошибаюсь?
Аннабелла подошла к нему и ударила тыльной стороной ладони по лицу.
— Вы сильно сдали, — сказал Аллейн.
— Вы с ума сошли? Что вы задумали? Зачем вы здесь?
— Я привез доктору Баради одну пациентку. Все, что я хочу, это уйти отсюда так же, как пришел — в полной безвестности.
— И вы полагаете, что, оскорбляя, вы уговорите меня помочь вам.
— Я полагаю, что вы уже побеседовали обо мне со своими друзьями и они послали вас проверить, правы ли вы.
— У вас огромное самомнение. Зачем мне было беседовать с ними о вас?
— Затем, — сказал Аллейн, — что вы боитесь.
— Вас?
— Совершенно верно. Меня.
— Идиот! — вспыхнула Аннабелла. — Явиться сюда с умирающей старой девой, фифой-женой и несносным ребенком! Ради бога, идите к черту и отдыхайте себе на здоровье.
— О большем я и не мечтаю.
— Почему вы не хотите, чтобы они знали, кто вы такой?
