Александр Трапезников - Мышеловка
— Ты чего это, парень? Физкультурой занимаешься? — спросил кузнец, когда я, тяжело дыша, остановился возле них.
— Биатлоном. Только таким, где не я стреляю по мишеням, а они по мне. — И я подкинул на ладони найденную пульку.
— От мелкокалиберной винтовки, — произнес кузнец, рассматривая ее. И добавил: — Запугивают. Если бы хотели убить, то не промахнулись бы. Значит, еще поживешь немного…
— Спасибо.
— Говорил я тебе — не высовывайся! Теперь сам себя вини.
— Что же делать?
— Уезжать отсюда.
— Они только того и хотят.
— Один все равно не справишься. Пошли в кузню…
Внутри полыхала жаровня, и красные блики заиграли на наших лицах. Я зачерпнул из чана холодной воды и стал жадно пить.
— Ну, чего хотел спросить? — Кузнец взялся за молот и ударил им по лежащей на наковальне раскаленной болванке, которую помощник сжимал длинными щипцами.
— Что за ссора у вас вышла с моим дедом накануне его смерти? И что он требовал у вас вернуть обратно?
Ермольник усмехнулся.
— А ты глубоко копаешь, парень. Я тебя недооценил. Выйдет из него толк, Степа?
— Выйдет. Чего ж не выйти? — кивнул соломенно-вихрастый помощник.
— Ну так как же, Потап Анатольевич? Ответите вы мне или будете по наковальне стучать?
— Постучу еще, пожалуй…
Я молча ждал минут десять, пока они обрабатывали болванку. Потом помощник сунул раскаленный металл в воду, а Ермольник отложил молот.
— Пойдем, парень, проветримся, — сказал он, и мы вышли из кузницы. Присели на низенькую скамейку. Ермольник достал папиросу и закурил, сплевывая табачные крошки на землю.
— Да из-за ерунды какой-то поссорились! — сказал он вдруг резко. — Я ему говорил, чтобы он не ходил к Намцевичу, а его тянуло туда, словно магнитом.
— Валерия? — произнес я.
Он покосился на меня, не поворачивая головы.
— Знаешь уже? Она. Старый пень. В любовь захотелось поиграть. Вот и доигрался.
— Значит, Намцевич или кто-то из его людей убили деда именно за это?
— Не только. Но и за это тоже. Были у него с Намцевичем и какие-то другие дела.
— Вы уверены в этом?
— Я, парень, ни в чем не уверен. Даже в том, что ты и сам не свел дружбу с Намцевичем.
— Ну конечно! Уж такую дружбу, что он спит и видит, как бы меня из Полыньи выжить…
— Угрожал?
— Было.
— Значит, дело серьезное. Ты бы призадумался.
— А вы что все тут — так его боитесь, что и дышать без его разрешения не смеете?
— Дышать-то еще дышим, а вот по струнке ходить уже учимся.
— Ну, ладно, ваше дело. Живите как хотите, хоть в стойле. А какую вещицу дед у вас требовал обратно?
— Какую… — Ермольник поморщился. — Да тетрадки эти, в которых он свои записи делал. Рецепты всякие… Поначалу он их мне отдал, на хранение. Боялся, что их у него украдут. Еще при жизни его дом кто-то раза два обшаривал… А потом, после ссоры-то, обратно затребовал. Я и отдал.
— А где сейчас эти тетрадки?
— Не знаю.
Я взглянул на него: лицо его было бесстрастно, непроницаемо. Подумав, я не стал ему сообщать, что видел эти тетрадки в первый же день своего пребывания в Полынье и что их похитили из моего дома. Если это сделал сам Ермольник, то он здорово играл свою роль.
— Как жалко! — вздохнул он вдруг.
— Что именно?
— Да то, что я с ним так и не помирился перед смертью…
Ермольник махнул рукой, встал и пошел обратно в кузницу.
Вскоре оттуда донесся стук молота. А я посидел еще немного, пожмурился на солнышко и тоже поднялся. К поселку я шел неторопливо, считая, что если и нахожусь сейчас на прицеле, то так тому и быть. От судьбы не убежишь. Но выстрелов больше не было…
День пролетел незаметно, а к вечеру разразилась гроза. Небо заволокло грязно-бурыми тучами — они наплыли с разных сторон, как вражеское полчище, угрожающе расползаясь все шире и шире, сливаясь в единую массу, готовую обрушиться на землю. Стало трудно дышать, грудь сковывала какая-то тяжесть. В воздухе резко запахло озоном. Я почувствовал, как учащенно колотится сердце, словно спеша куда-то, торопясь успеть на уходящий поезд-мечту. Что-то необычное должно было произойти в эти часы, я ощущал приближение неведомого, уже идущего мне навстречу, и томился в ожидании. Открыв дверь своего дома, я стоял на крыльце и видел, как быстро преображается природа, как напряженно, даже не шевеля листвой, застыли деревья, как пригнулись к земле цветы и трава, будто желая спрятаться от неминуемой бури. Улица передо мной была пустынна, едва различимая в быстро густевшем мраке. Все живое искало убежище, крышу, нору, щель, чтобы на время затаиться, сжавшись в комок. И вот — сверкнула первая молния, внезапно, стремительно, прямо передо мной, разрезав черное пространство, осветив мой двор и улицу… Я вздрогнул, сделав шаг назад. Но не блеснувшая молния напугала меня, нет. Перед калиткой стояла фигура девушки в белом, не шевелясь, застывшая, словно статуя. Я не видел ее лица, потому что на голову ее был наброшен капюшон, а через секунду темнота вновь сомкнулась вокруг нее. И тут прогремел оглушающий гром, будто тысячи литавр ударили одновременно. Потоки воды хлынули с небес…
Напряженно всматривался я в ночь, пытаясь разглядеть, кто стоит там, у калитки? А когда снова сверкнула молния, то холодок пробежал по моему телу: фигура в белом таинственным образом исчезла. Улица по-прежнему была пуста и безлюдна. Куда она скрылась? И была ли она вообще? Не знаю, сколько времени я простоял так, в каком-то немом ожидании. Продолжали сверкать молнии, громыхал гром, и струи воды били в мое лицо. Ветер завывал, как смертельно раненный зверь, стремящийся к своему последнему прыжку. Природа словно бы обезумела. Промокший насквозь, я покинул свой наблюдательный пост на крыльце и вернулся в дом. Вытерев полотенцем голову, я переоделся в сухое, поставил на плиту чайник, а чтобы еще больше согреться, вытащил из запасников бутылку вишневого ликера и пузатую флягу джина. Я приготовил себе изобретенный мною коктейль «Полынья»: равные доли того и другого плюс несколько капель лимонного сока и сверху — ягодка клубники. Блаженное тепло расползлось по моему телу после первого же глотка. Откинувшись на спинку стула, я попивал коктейль и ни о чем не думал. Просто смотрел в окно, в стекло которого настойчиво стучались дождь и ветер. Так продолжалось около часа… Я принимал уже третью порцию полюбившегося мне коктейля и незаметно пьянел. Вообще-то я никогда не пью в одиночестве. Но сегодня был какой-то особенный случай, когда можно было нарушить правила. В этот поздний вечер (а вернее, ночь, поскольку стрелки часов приближались к двенадцати) я чувствовал себя исключительно одиноко. Милена находилась за тридевять земель отсюда. Так же далеко были и все мои друзья. И сейчас мне казалось, что нас разделяет не только пространство, но и время, словно бы я попал в совершенно иное измерение, где люди живут не как… люди, а как призраки. Таким же призраком стал и я, очутившись в этой таинственной стране под названием Полынья.
Дождь все лил и лил, продолжая барабанить кончиками бесчисленных пальцев-щупальцев по стеклу, а ветер, прорываясь через щели в дом, завывая, сотрясал стены и крышу. Дом как бы ожил, проснулся, снова наполнился скрипом и шорохами. Еще одна молния сверкнула прямо перед моим окном, и мне показалось, что мое убежище сейчас расколется пополам — настолько сильно оно содрогнулось от оглушительного грома. Но корабль выстоял, выдержал ударившую в него гигантскую волну. И я, его капитан, потянулся за новой порцией коктейля. Если суждено пойти на дно — так хотя бы не трезвым. Окно трещало под напорами воды и ветра, стекло готово было лопнуть, а в какой-то комнате так и произошло: я услышал характерный звон. Но у меня не было никакого желания посмотреть, что там произошло. Утром, решил я. Сейчас эти мелочи не имеют никакого значения. Пусть этот чертов дом даже сгорит от удара молнии — я не пошевелю и пальцем. Пусть его зальет водой до самого чердака, мне будет все равно.
Новые, постукивающие звуки проникли в мое сознание — но это не были ни дождь, ни ветер. Я повернул голову к окну и увидел прильнувшее к стеклу лицо, бледное, покрытое капюшоном, с устремленными на меня широко раскрытыми темными глазами. Немигающий взгляд словно бы проникал в мою душу, ощупывал ее, стремился к слиянию и единству. Завороженный этим гипнотическим взглядом, я медленно поднялся, находясь в каком-то сомнамбулическом сне. Шагнул к окну и отворил его. Но женское лицо как-то плавно качнулось и отплыло в сторону. Именно отплыло, будто воздушный шарик, который держали за ниточку. Я высунулся и поглядел вокруг, но в кромешной тьме ничего нельзя было разобрать. И только сейчас я заметил, что дождь и гроза уже кончились. Утих и ветер. Лишь деревья продолжали отряхивать капли воды. А тишина надвигалась на меня со всех сторон.
