Жорж Сименон - Мари из Порт-ан-Бессена
— Идем домой, — решила она.
Они перешли через разводной мост и добрались до своего дома; было холодно, и Одиль, прежде чем раздеться, стала искать старую газету, чтобы разжечь огонь.
— У тебя есть еда?
— Несколько селедок…
— Приятного аппетита. А мне надо идти в кафе. Хозяин убежден, будто я только и делаю, что прогуливаюсь… Если бы!
Машина не обогнала автобус потому, что остановилась у первых домов города.
— В котором часу возвращается твой отец? — спросил Шателар.
Марсель, с рукой на перевязи, посмотрел на воду в гавани.
— С приливом… Не раньше девяти или десяти часов.
— Ну, тогда иди к себе и поменьше болтай… Ты понял? Если он не вернется к десяти часам, ты ляжешь как ни в чем ни бывало.
Шателар глядел на неловко вылезающего из машины смущенного мальчишку, не знающего ни что сказать, ни как поблагодарить.
— Иди, чтобы тебе никто не встретился…
— Я вам… и — Ладно, в другой раз. Спокойной ночи!
Он нажал на газ. Ему нужно было сразу развернуться, но он проехал до конца набережной, миновав кремовые шторы «Морского кафе». Он включил заднюю скорость и развернул машину. Вместо того чтобы сразу же уехать, он вышел и сделал несколько шагов по тротуару.
У второго окна уголок шторы не опускался отвесно, и через щель можно было заглянуть внутрь.
Шателар прошел мимо раз, другой, различая в окне голубоватые силуэты в прокуренном воздухе. Наконец он подошел к окну. Не увидев белого передника Мари, он наклонился и, убедившись в отсутствии прохожих, прислонился лбом к стеклу.
Но, оглядев пустынный тротуар справа и слева от себя, он упустил из виду, что нужно посмотреть еще и назад; Мари, только что миновавшая разводной мост, внезапно остановилась, глядя на него.
Она, однако, не была удивлена. Нет! Мари словно ощутила давно ожидаемую радость, которая пришла чуть раньше, чем она на это рассчитывала. Она улыбалась, и в ее улыбке не было иронии, но не было и торжества. Совсем напротив, в ней вдруг обнаружилась некая серьезность, может быть, грусть.
Он продолжал смотреть! Он ее не видел! Поскольку часть зала ускользала из поля его зрения, он ждал, полагая, что Мари вот-вот появится из того угла.
Он наблюдал за усевшимися за столы стариками, за хозяином, крутившим ручку радиоприемника, потому что настал час новостей.
Мари не предвидела такой ситуации. И действительно, она задавалась вопросом, не побежать ли ей домой, чтобы крикнуть сестре:
— Он здесь!
Потом она внезапно приняла решение. Запахнувшись плотнее в свой плащ.
Мари походкой спешащего человека пересекла улицу, как если бы не видела ни Шателара, ни машины. Она открыла дверь кафе и позвала:
— Дезире!.. Дезире!..
Она стояла на пороге, повернувшись к Шателару спиной и говоря в сторону зала, но только для него одного:
— Сбегай-ка, малыш, ко мне… Там увидишь мою сестру Одиль. Скажи ей, что я вернусь только к десяти часам.
Она закрыла дверь и, улыбаясь одновременно всем, весело объявила:
— Я теперь совершеннолетняя, и у меня все права, как они сказали!..
Ей очень хотелось обернуться, но она не рискнула. Во всяком случае, Шателар теперь знал, что Одиль сидит в их домике у скал и что Мари вернется только в десять часов.
Она открыла стенной шкаф в глубине, скинула плащ, завязала передник.
— Что вам принести, дедушка?
— Да я уже выпил…
— Ничего не значит! Я плачу…
Это был лучший старикан на свете, с голубыми глазами ребенка. Мари ходила в школу с его младшей дочерью, потому что у него было тринадцать детей.
Поворачиваться к окну было нельзя. Нельзя было и подавать воду. Наконец дверь открылась. Мальчишка вернулся.
— Что она сказала? — спросила его Мари с легкой улыбкой.
— Ничего не сказала…
Черт возьми! Одиль могла хотя бы спросить, почему это ему дали такое поручение! Только бы теперь у нее не возникло желания прийти за объяснениями к Мари!
— За ваше здоровье, дедушка!
Он проворчал:
— Тебя здорово позабавила твоя независимость, моя девочка…
Она смеялась. Он смеялся. Просто так. Просто потому, что оба были счастливы без особых на то причин.
Мари собирала грязные стаканы, вытирала тряпкой столы, перешагивала через сапоги клиентов, имеющих привычку загораживать проход, располагаясь поудобнее.
— Я забыла про ваши пирожные, — весело сказала она, входя в кухню, потому что обещала хозяйке привезти пирожные из Байо. — Шикарно! Сегодня еще будет и треска…
Никто никогда не слышал, чтобы она так много говорила за целый день. На нее обращали внимание, но не пытались понять.
И только много времени спустя под предлогом, что ей нужно вытряхнуть на улицу пепельницу. Мари открыла дверь и увидела, что машина все еще на месте, а Шателар исчез.
Ему всегда казалось, что сестры непохожи друг на дауга, но из-за двери послышался голос Мари:
— Войдите!
Тем не менее это крикнула не Мари, а Одиль, подумавшая, что пришла соседка; поэтому она так и осталась сидеть на корточках перед огнем, спиной к двери, держа в руках решетку для жаренья, на которой потрескивала сельдь.
На Одиль был черный передник, найденный в стенном шкафу, красные мягкие туфли, надетые на черные шерстяные чулки. Отблески пламени делали ее волосы еще более рыжими. Шателар задержался у двери, взволновавшись от того, что увидел частичку интимной жизни Мари.
Перед ним, конечно, была не она, но ее сестра! И со спины они вполне могли сойти одна за другую! Не была да такая поза обычной и для Мари, а передник, чулки, туфли — не ей ли принадлежали?
— Кто там? — пробормотала Одиль.
И только теперь она задвигалась, повернула голову, наконец встала в испуге, продолжая держать решетку В руках.
— Анри!
Это было его имя, но к нему никогда так не обращались, поэтому эти два слога придали всей сцене даже некоторую торжественность.
— Не убивай меня, прошу!.. Анри!.. Я сейчас тебе все объясню…
Он засмеялся коротким, но не очень веселым смехом, подошел к ней, похлопал по плечу.
— Дура ты! — заключил он.
Она поняла, что у него нет злости, и попыталась понять, что ему здесь надо.
— Ты приехал, чтобы привезти мои вещи?
— По правде говоря, я о них и не подумал…
И, указывая на сатиновый передник, спросил:
— Твоей сестры?
— Да…
Одиль не знала, как себя вести. Увидев, что он ищущим взглядом осматривается, она рискнула:
— Хочешь сесть?
Она подтолкнула к нему стул с сиденьем, плетенным из грубой соломы.
Потом, заметив, что вое еще держит в руке решетку с рыбой, спросила:
— Ты обедал?
— Нет…
— Хочешь поесть со мной селедки?
Разумеется, все это не было подготовлено заранее.
Шитье загромождало половину стола. Накрывая на стол, Одаль расставляла тарелки на другой половине, затем открыла дверь во двор.
— Ты куда?
— Нацедить сидра из бочки.
Она наполнила глиняный кувшин, как когда-то давно, здесь, дома, она делала каждый день. В буфете нашлось еще несколько селедок. Она добавила мелких поленьев в огонь, чтобы пламя светило поярче.
— Ты любишь с чесноком?
Он машинально подкрутил фитиль лампы. Ему было хорошо, но он чувствовал некоторое волнение. Его взгляд ощупал каждую вещь в комнате, включая ночную рубашку, лежащую на красном пуховом одеяле.
— Это здесь ты спишь со своей сестрой?
— Я жду отъезда в Париж. Я должна получить место горничной. Хорошо прожарено? Думаю, ты съешь две?
Она до сих пор не понимала, зачем он приехал, и это ее интриговало. Он казался таким милым, что она была недалека от мысли, будто он не может обойтись без нее и приехал за ней. Она знала человека такого типа, товарища Шателара, работавшего в страховом обществе. У него была косоглазая любовница, изменявшая ему при каждом удобном случае. Зная это, он тем не менее был так привязан к ней, что не мог без нее обходиться и довольствовался тем, что поколачивал ее время от времени.
— Ты поставил машину с той стороны моста?
Поколебавшись мгновение, садиться ей или нет, она все-таки уселась с ним за стол перед лампой; оба держали стаканы пахучего сидра перед собой.
— Когда возвращается твоя сестра?
— В десять. Не всегда точно в десять, но…
— У нее есть любовник?
Говоря это, он бросил уточняющий взгляд на кровать, и Одиль неправильно его истолковала.
— Во всяком случае, он сюда не приходит! — произнесла она.
— Выходит, он у нее есть.
Наконец и до нее дошло! Он приехал из-за Мари!
Когда он просил пригласить ее приехать в Шербур, она догадалась, что он сам захотел увидеть Мари, но она решила, что это не более чем мимолетное увлечение, иногда охватывавшее его и не длящееся долго.
С жирными губами, поставив локти на стол и скрестив пухлые пальцы у подбородка, она говорила, глядя на желтое пламя лампы.
— Один-то у нее должен быть, это точно. Иначе она не сказала бы мне то, что сказала. Но я не вижу, кто это мог бы быть, хотя и перебрала всех…
