Дэвид Дэвис - Шерлок Холмс и хентзосское дело
— Видите ли, Уотсон, — любезно пояснил мне мой друг, — несмотря на слухи об эволюции, некоторые из местных жителей по-прежнему остались на уровне развития неандертальцев.
Я понимал, что он делает эти провокационные заявления, чтобы выиграть время. Пока он говорил, его руки не переставая пытались избавиться от пут. Однако, судя по всему, его попытки были далеки от успеха.
Гольштейн лишь усмехнулся в ответ на эти слова. Вытащив раскалённую кочергу из пламени, он поднёс её горящий пульсирующим светом наконечник к лицу, которое сразу же озарилось янтарным светом.
— Ну-с, мистер Холмс, где же мы поставим вам отметину? — спросил он, медленно надвигаясь на моего друга.
Глава двенадцатая
Королева Флавия
Стоило Гольштейну сделать шаг по направлению к Шерлоку Холмсу, как события стали развиваться с пугающей быстротой. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, образы сменяются в моей памяти подобно какому-то чудовищному калейдоскопу.
Пока барон собирался заклеймить лицо моего друга раскалённой кочергой, дверь в нашу комнату внезапно распахнулась. И барон, и сэр Роджер развернулись на шум, чтобы увидеть, как в дверном проёме появилась фигура крепкого мужчины в военной форме. В руках у него был меч.
Не говоря ни слова, новоприбывший метнулся в комнату навстречу Гольштейну, который, защищаясь от надвигающейся опасности, выставил кочергу навстречу незнакомцу. Кочерга попала мужчине по руке, и на мгновение мы почувствовали резкий запах горелой ткани. Затем кочерга полетела на пол, оставляя метки на деревянных досках. Незнакомец остался невредимым, но его секундное замешательство позволило Гольштейну схватить одну из шпаг, украшавших стену.
Сэр Роджер съёжился в углу возле камина, наблюдая за тем, как мужчины скрестили своё оружие.
Мы беспомощно наблюдали за тем, как сражались бойцы, оба явно искусно владевшие своим оружием, и пытались освободиться от своих пут. Постепенно мои узлы стали ослабевать, и рукам стало немного легче. В своих яростных попытках освободиться я чуть не уронил кресло, к которому был привязан, и как только маленький англичанин заметил это, либо страх, либо извращённая отвага толкнули его вперёд. Он схватил полено из подставки возле камина и двинулся ко мне. Но стоило ему подойти поближе, как Холмс мощным движением выбросил вперёд ноги и сбил мерзавца на пол, заставив того растянуться в полный рост. Затем Холмс, всё ещё привязанный к тяжёлому креслу, с трудом подтащил его к камину. Он развернулся и стал бить креслом о край каменной кладки. Ему пришлось нанести всего несколько ударов, и массивное кресло со стоном развалилось на части.
Руки Холмса наконец освободились. К этому времени сэр Роджер неуклюже поднимался на ноги, но теперь Холмс был способен нанести предателю полновесный удар. С пронзительным криком коротышка отлетел назад, попав между двумя сражающимися как раз в тот момент, когда Гольштейн делал колющий выпад своей шпагой. Удар пришёлся растерянному предателю прямо под сердце, и, жалобно возопив и схватившись за грудь, тот упал на пол.
Неожиданный поворот событий отвлёк Гольштейна, и его противник смог нанести колющий удар ему в руку. Барон отпрянул со вскриком, увидел, что на рукаве показалась кровь, возопил на этот раз от ярости и бросился на противника. Этот шаг был продиктован скорее злостью, нежели мастерством ведения боя, и его несвоевременность позволила сделать Гольштейна лёгкой мишенью для оружия незнакомца. С каждым пропущенным ударом барон вскрикивал от боли, пока не оступился и не упал на кресло. Противник неотвратимо наступал.
Теперь движения барона стали размашистыми и беспорядочными, поэтому незнакомец с лёгкостью их парировал. Наконец с диким криком Гольштейн бросился в атаку, его противник же просто сделал шаг в сторону, пропуская шпагу барона вперёд, и нанёс удар в его незащищённый корпус.
Лицо барона исказилось мукой, глаза закатились, а с губ срывались лишь клокочущие стоны. Он ударился о стену. Его противник быстро приблизился и с пронзительным криком вонзил своё оружие ему в грудь. В короткой агонии голова Гольштейна дёрнулась вверх, глаза, подёрнувшиеся дымкой боли, взглянули прямо на нас, но чудовищная, исковерканная усмешка так и не покинула его рта.
— Прощайте, — прохрипел он. — Прощайте, честолюбивые мечты.
Он сделал пару шагов, всё ещё сжимая шпагу, и опустился на колени. Коротко и зло рассмеявшись, несмотря на появившуюся на губах кровь, барон упал ниц всего в двух шагах от своего партнёра по заговору.
В комнате снова повисло молчание, и никто не двигался с места. Казалось, Холмс, я и незнакомец позировали для немыслимой живой картинки. Первым молчание нарушил наш незнакомец.
— Я Фриц фон Тарленхайм, нахожусь на службе у его королевского величества короля Рудольфа Пятого, — он щёлкнул каблуками и слегка поклонился.
— А мы ваши союзники, — ответил Холмс, протягивая ему руку для пожатия.
— Это я уже понял, иначе вы не были бы пленниками графа Руперта.
— Я Шерлок Холмс.
— Английский детектив?
Холмс кивнул в подтверждение.
Тарленхайм снова схватил Холмса за руку и с энтузиазмом сжал её.
— Очень рад знакомству, сэр. Разумеется, я читал о ваших гениальных расследованиях.
— А я всё ещё связан, если это кому-то интересно, — сказал я не без некоторого раздражения.
Холмс и Тарленхайм усмехнулись, и мой друг быстро меня освободил.
— А это мой друг и биограф, доктор Джон Уотсон, — представил он меня, как только я освободился и пожал руку нашему новому знакомому. — Мы прибыли сюда, в Руританию, по поручению, данному нам вашим знакомым, полковником Саптом. Он нашёл нас в Лондоне и попросил найти Рудольфа Рассендила. Его след и привёл нас в Стрельсо.
— Рассендил здесь, в Стрельсо?
— Не могу сказать точно, держат ли его в столице, он совершенно точно находится в Руритании.
Тарленхайм выглядел озадаченным и встревоженным.
— Может быть, мистер Холмс, вы расскажете мне всю историю?
И вот под пляшущие языки пламени со всей краткостью и точностью, на которые был способен гений Шерлока Холмса, мой друг поведал всю историю, начиная с визита полковника Сапта на Бейкер-стрит и заканчивая нашим отравлением в британском посольстве. Когда рассказ Холмса дошёл до убийства полковника, Тарленхайм мучительно застонал, и его кулак врезался в боковую стену камина.
— Руперт заплатит за это собственной кровью, — поклялся он. — Небо мне свидетель, я отомщу, даже если мне придётся пожертвовать собственной жизнью!
Несколько мгновений наш спаситель усмирял чувства, затем он совладал с собой и попросил Холмса продолжать. Когда рассказ был закончен, Тарленхайм облокотился о каминную стойку и стал задумчиво смотреть на тлеющие угли.
— Дела обстоят гораздо хуже, чем я предполагал, — сказал он наконец. — Я-то думал, что нам известны все тайные задумки и операции графа Руперта и Синих. Выходит, я ошибался. Однако могу вас заверить, что Рассендила держат не в замке Зенды и не в «Кабаньей голове» или основном гарнизоне Синих, замке Беренштейна. У нас все эти места находятся под круглосуточным наблюдением, как и этот охотничий домик.
Он отвернулся от огня и встретился с нами глазами. Это был крепкий, небольшого роста человек с приятным лицом, которое украшали роскошные усы и внимательные карие глаза.
— Последнее время Руперт полюбил проводить здесь ночные собрания. Конечно, это удобно, потому что король тут больше не бывает, да и Руперту приятно бывать на месте его триумфа. Ведь именно в охотничьем домике ему удалось опоить короля и похитить его в день коронации. Я лишь на прошлой неделе приказал наблюдать за этим местом из лесного укрытия. — Его лицо немного расслабилось. — Вы обязаны своим спасением моему часовому. Это он увидел, что сюда приехали Руперт, Гольштейн, ещё один человек, который не показался ему знакомым, и двое пленников без сознания. Он тут же доложил обо всём мне, а я решил во всём разобраться сам.
— Мы очень благодарны вам за ваше вмешательство, — заверил я его.
— Скажите, — перебил нас Холмс, — вы уже знали об участии сэра Роджера Джонсона в заговоре?
— Мы об этом подозревали, но прямых доказательств у нас не было. Иначе мы немедленно доложили бы британскому правительству и приняли бы меры сами.
Невольно мы все посмотрели в сторону скорчившегося на полу посла. В предательстве земляка всегда есть что-то невыносимо грустное, но сейчас я не мог найти ни капли сострадания в своей душе.
— То, что Рассендил сейчас в Руритании, тем более принуждаемый заменить короля, — продолжил Тарленхайм, — означает только одно: нас ждёт жесточайший кризис. У нас не осталось времени. Король Богемии прибывает через два дня. Что мы можем сделать в этой ситуации?
