Герчо Атанасов - Операция «Сближение»
Иван курил, опершись на ограду на другой стороне улицы. Эмилия подошла к нему, помолчала и робко спросила:
– Ты меня проводишь?
Иван не ответил, как будто ничего не слышал. Сегодня Роси позвонила ему и они долго разговаривали по телефону. Она была в кошмарном настроении, перед этим у нее был тяжелый разговор с матерью, в другой раз она обещала рассказать о нем, игра на пианино становилась для нее все более тягостной. Если так будет продолжаться и впредь, она бросит консерваторию и станет барменшей, а может, девицей для развлечений, что, он не верит? Его подмывало ответить, что она никогда не порвет с консерваторией и никогда не станет барменшей, а в развлечениях она и сейчас преуспевает. Но он сдержался, а Роси, кажется, сообразила, что перегнула палку. Ты что, ревнуешь меня? Ха-ха! Я мужиков знаю, так что нечего без толку разыгрывать „Квартал в порту де Лила", изображать из себя Жана Габена и прочих, неизвестно еще, чем ты занимаешься в мое отсутствие… Он молчал… Я тебе ничего не запрещаю, дарлинг, ни в чем не ограничиваю, живи как знаешь, только не надо становиться в позу и читать мне нотации, ты меня понимаешь?.. Ты это мне хотела сказать? – спросил он, а в ответ она мяукнула, как настоящая кошка. Она нуждалась в нем, в великом Брейли из Коневицы, нет-нет, она не шутила, этим вечером ее родители отправляются на дачу, будут только Эми и Том, они потанцуют, наклюкаются как следует, но не спеша, с чувством достойного прожигания времени, присущим аристократам – ведь он придет? Он не ответил – его не прельщала ни компания, ни приглашение напиться… Значит, отказываешься? – не поверила Роси на другом конце провода. Значит, Иван воображает, что он единственный, незаменимый, эдельвейс с Пиротской, ну, это мы еще посмотрим…
Через полчаса „шкода" остановилась перед его домом, недоумевающей матери был вручен букет гвоздик – пожалуйте, госпожа, только что сорваны… – и он позволил себя увести…
– Иван, – вывела его из раздумий Эмилия.
– Что тебе?
– Ничего, – она была задета его грубым тоном.
– И я того же мнения.
– Она сумасшедшая…
– Пьяная.
И все-таки он ее защищает! – подумала Эмилия, но вслух сказала:
– С меня хватит, конец. Тома – свинья.
– Ты это ему скажи.
– Скажу обязательно…
Иван швырнул окурок и повернулся к ней.
– Поцелуй меня.
Эмилия инстинктивно отпрянула.
– Поцелуй меня, – глухо повторил он, и она почувствовала в его голосе волнение. – Больше мы не увидимся.
– Ты нездоров.
– Возможно, не всем бог дал здоровье.
Он приблизился к ней вплотную, наклонился, и их губы соприкоснулись.
– Мы ненормальные, – прошептала Эмилия.
– Возможно, Эми. Чао.
Иван бесшумно удалился.
* * *Когда служебный лимузин доставил к кованым воротам дачи чету Вангеловых, Арнаудовы уже были почти готовы к встрече высоких гостей. Двухэтажный дом в альпийском стиле раскрыл – подобно неторопливой бабочке – деревянные створки, изнутри струилась музыка, все сверкало чистотой, трава перед верандой была подстрижена под самый корень, на ней были установлены разноцветные складные стулья и плетеные кресла. На столе в вазе стояли только что сорванные ноготки, из кухни, оборудованной в болгарско-баварском стиле, доносился веселый перезвон посуды.
Вангеловы продефилировали по газону, разглядывая стройные туи и два серебристых кедра – они первыми потянулись ввысь – усеянные цветами кусты, зеленые лужайки. Плодовые деревья изнемогали под тяжестью обильных, пока еще зеленых плодов, заросли малины, казалось, очарованные льющейся мягкой музыкой, пестрели разноцветными бабочками. Арнаудовы устроили здесь райский уголок. Так и выразился Вангелов, мужчина с белым безволосым тяжелым лицом, обращаясь к вышедшим из дома хозяевам:
– Рай, рай… Век бы отсюда не уходил!
Рядом ступала его жена, товарищ Вангелова, также дородная, с толстым слоем грима на широком лице.
– А у вас здесь с каждым разом все красивее, браво!
Обнялись, похлопывая друг друга по массивным плечам, почеломкались, в соответствии с принятым на их уровне обрядом, и расположились на террасе. Вангелов скинул свой летний полосатый пиджак, засучил рукава рубашки, взгромоздил руки на столик, отчего тот закачался.
– Гриша, дай-ка чего-нибудь холодненького, уж очень пить хочется.
Тина принесла гостю его любимую греческую анисовку со льдом. Вангелов сделал большой глоток, причмокнул, снова отпил.
– Знаете, за что я больше всего уважаю греков? Вот за этот напиток, – просопел Вангелов. – В других делах они не больно, но вот с этим питием – точно в десятку…
– У греков богатая история и культура, Стефан, – поправила его Тина. Обе женщины пригубили.
– Да не только, – вступила в разговор Вангелова, учительница литературы в гимназии. – И курорты у них есть, и товары.
Вангелов одарил жену тяжелым взглядом.
– А у нас, Цветана, что, разве нет курортов и товаров?
– Да есть, конечно…
– Не люблю, когда бьют поклоны чужим богам, это раз. Во-вторых…
– Мы не спорим, Стефан, – перебила его Тина, почувствовав неодобрительный взгляд Григора.
– Эх Тина, мы не спорим, не спорим, ан глядь – оказываемся по разные стороны плетня… Что хорошего у греков? Лани недавно ездил к ним, и честно сказать, с каждым годом у них все хуже: безработица, инфляция, американское влияние, всякие там штучки-дрючки – в поденщиков превращаются. Верно ведь говорю, а Гриша?
Арнаудов согласно кивнул, изображая на лице умудренность историческим опытом.
– Да, чтобы не забыть – с тем товарищем, землячком, все утряслось?
– Получил место замначальника конторы, – доложил Арнаудов. – Насчет прописки еще требуется помощь.
– Покумекаем, – сказал Вангелов. – Но не будем своей поспешностью ставить товарищей из Совета в неудобное положение.
Наступила пауза, и хозяйка поинтересовалась, как идет перестройка дачи. Несмотря на то, что вопрос был предварительно обдуман, разговор принял лавинообразную форму. У Вангеловых была старая дача у подножья горы, купленная в свое время у наследников скончавшегося художника. Тогда Вангелов был еще средней фигурой в министерстве – всего несколько лет прошло после его приезда из небольшого городка, расположенного неподалеку от столицы, и, по его выражению, он еще не внедрился в основы. К тому же надо было решать и квартирный вопрос – дети росли, дочка скоропалительно вышла замуж, появился ранний внук, разевавший рот в ожидании молока и перспективы. Вангелов впрягся в строительство трех квартир – двух в Лозенце и одной в восточном районе столицы, нелегкое это было дело. Но упорство и комбинативный ум постепенно сделали свое дело: безразмерные квартиры были воздвигнуты и обзаведены, долги отданы, и пробил час дачи… Ты, Гриша, ухитрился обойтись одним ребенком, может, поздно, а может, и вовремя, не без зависти говаривал Вангелов, а мы с Цветаной наштамповали детишек, теперь подавай им квартиры. Да ничего, лишь бы были живы и здоровы…
Демографическое преимущество Арнаудовых, которые рано построили и обставили и жилье, и дачу, переживалось Вангеловым неожиданно остро: в душе он сознавал непоколебимое чувство собственного превосходства над Григором, да и не только над ним, он считал себя птицей высокого полета, прирожденным руководителем высокого ранга, наивысшего. А его недооценивали, это факт. Но это стало заметно лишь в последние годы, когда он упорно оттачивал и шлифовал свои способности, набирался передового опыта, чтобы нанести решающий удар. Именно тогда заговорили о новых системах и механизмах, технологиях и структурах, вошли в моду иностранные слова и словечки, смысл которых он улавливал довольно смутно. Неведомо откуда вылез на белый свет молодой и бойкий народец, пацаны с учеными титулами и званьицами, с фирменными ярлыками на одежде и заковыристыми терминами, языкастые и фасонистые. Они выступали с секретными лекциями – уж этого Вангелов совсем не выносил: импортные цацки и секретность, вы уж простите! – с диаграммами и фильмами, представляли руководству доклады и схемы, привезенные с разных симпозиумов и конгрессов, как там было… кон… контент-анализы – раньше сдохнешь, чем выговоришь, как балакают в народе.
И Вангелов кожей почувствовал – а она была у него по-женски гладкой и белой – что ему остается в лучшем случае второй эшелон, а там глядишь – и третий. Как бы то ни было, влез он сперва во второй эшелон, даже занес ногу и дальше, однако первое кресло, да и те, что были рядом, принадлежали ему лишь в мечтах. Вангел любил мечтать коротко и конкретно, в пространные и отвлеченные мечтания он не только не верил, но и презирал их всей душой. Их он оставлял поэтам, которых с юных лет не читал.
Пришлось смириться и закрепиться, требовалось работать да еще строить глазки некоторым ученым ребяткам – деваться было некуда. Но в глубине души он считал, что такое положение временно, воспринимал его как моду, которая как пришла, так и уйдет в один день, ясный и решающий, полагал, что все вернется на круги своя, к тем проверенным методам, нашим, отечественным, надежным, тем, которыми он в совершенстве владел и которые сами возвестят: хотим товарища Вангелова! А до тех пор – терпение, пахота и заботы о челяди и даче…
