Уилки Коллинз - Лунный камень
По прошествіи получаса, я, по приказанію миледи, явился въ ея комнату.
Нашъ разговоръ на этотъ разъ былъ почти повтореніемъ моей бесѣды съ мистеромъ Франклиномъ на пескахъ, съ тою только разницей, что я ничего не сказалъ ей о фокусникахъ, не имѣя покамѣстъ ни малѣйшаго повода тревожить ее на этотъ счетъ. Когда аудіенція кончилась, и миледи дала мнѣ позволеніе удалиться, я могъ замѣтить, по ея лицу, что она истолковала побужденія полковника въ самую дурную сторону и втайнѣ порѣшила воспользоваться первымъ удобнымъ случаемъ, чтобъ отнять у дочери Лунный камень.
Возвращаясь на свою половину, я повстрѣчалъ мистера Франклина, который освѣдомился у меня, не видалъ ли я кузины его, Рахили. И на мой отвѣтъ, что я не видалъ ея, онъ пожелалъ узнать, не извѣстно ли мнѣ, по крайней мѣрѣ, куда дѣвался его двоюродный братъ Годфрей? Но я и на это не сумѣлъ отвѣчать ему удовлетворительно, хотя, по правдѣ сказать, мнѣ начинало сдаваться, что двоюродный братецъ Годфрей былъ, по всей вѣроятности, не далеко отъ своей двоюродной сестрицы Рахили. Должно-быть, тѣ же подозрѣнія промелькнули и въ головѣ мистера Франклина, потому что онъ сильно щипнулъ себя за бороду, ушелъ въ библіотеку и громко хлопнулъ дверью, предоставляя мнѣ выводить изъ этого какія угодно заключенія.
Затѣмъ уже никто не отрывалъ меня отъ приготовленіи къ обѣду, пока не наступило наконецъ время мнѣ самому принарядиться для пріема гостей. Не успѣлъ я надѣть свой бѣлый жилетъ, какъ въ комнату вбѣжала Пенелопа съ предложеніемъ причесать мои жиденькіе волосенки и завязать бантъ моего бѣлаго галстуха. Дочь моя была въ большомъ воодушевленіи, а я сейчасъ замѣтилъ, что она собирается что-то сообщать мнѣ. Поцѣловавъ меня въ лысину, она шепнула мнѣ:
— Новости, батюшка! миссъ Рахиль ему отказала.
— Кому ему? спросилъ я.
— Да члену женскаго комитета, отвѣчала Пенелопа. — Прегадкое, а прелукавое существо! Я ненавижу его за то, что онъ старается оттѣснить мистера Франклина!
Еслибъ я могъ свободно дохнуть въ эту минуту, то, вѣроятно, не допустилъ бы Пенелопу выражаться такъ непристойно о знаменитомъ филантропѣ; но дочь моя, какъ нарочно, повязывала мнѣ въ это время галстухъ, и вся сила ея ненависти къ мистеру Годфрею перешла въ ея пальцы. Въ жизнь мою еще никто не душилъ меня такимъ образомъ, и никогда не былъ я такъ близокъ къ опасности задохнуться.
— Я сама видѣла, какъ онъ повелъ ее въ цвѣтникъ, продолжила Пенелопа, — и притаившись за остролиственникомъ, стала ждать ихъ возвращенія. Отправились-то они подъ ручку и смѣючись, а возвратились уже врознь, нахмуренные, почти не глядя другъ на друга, такъ что не мудрено было догадаться, отчего она поссорились. Ужь никогда я такъ не торжествовала, батюшка, увѣряю васъ! Нашлась же наконецъ хоть одна женщина, которая можетъ устоять протонъ мистера Годфрея Абльвайта, и будь я леди, то нашлась бы и другая!
Напрасно хотѣлъ я открыть ротъ, чтобы защитить филантропа. Дочь моя вооружилась теперь головною щеткой, а вся сила чувствъ ея устремилась на этотъ предметъ. Если вы сами плѣшивы, читатель, то вы, конечно, поймете, какъ жестоко она меня исцарапала; если нѣтъ, то пропустите эти строки и возблагодарите Бога, что голова ваша еще защищена чѣмъ-нибудь отъ колючей щетины.
— Мистеръ Годфрей остановился какъ разъ на противоположной сторонѣ остролиственника, продолжила Пенелопа. — «Вы желаете, чтобъ я остался здѣсь, сказалъ онъ, — какъ будто между нами не произошло ничего особеннаго.» Миссъ Рахиль повернулась къ нему съ быстротой молніи. — «Вы пріѣхали сюда по приглашенію мамаши, отвѣчала она, — и если не хотите чтобы вышелъ скандалъ, то, конечно, должны остаться.» Однако, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ впередъ, она, повидимому, смягчилась. — «Забудемъ это, Годфрей, сказала она, подавая ему руку, — и сохранимъ ваши прежнія родственныя отношенія.» Онъ поцѣловалъ протянутую ему руку, что я сочла за величайшую съ его стороны вольность, и затѣмъ миссъ Рахиль удалилась. Оставшись одинъ, мистеръ Годфрей понурилъ голову и съ минуту задумчиво выдавливалъ на пескѣ ямку, концомъ своего коблука. Нѣтъ, батюшка, вамъ навѣрное не приходилось никогда видѣть человѣка болѣе сконфуженнаго. «Неловко!» проговорилъ онъ наконецъ сквозь зубы, поднимая голову и направляясь къ дому, — «весьма неловко!»* Если этими словами онъ выражалъ свое мнѣніе о себѣ, то я была съ нимъ совершенно согласна. А въ концѣ концовъ, вѣдь я-таки угадала, батюшка, воскликнула Пенелопа, въ послѣдній разъ изъ всѣхъ силъ царапнувъ меня щеткой по головѣ,- что побѣдителемъ-то вышедъ мистеръ Франклинъ.
Завладѣвъ наконецъ щеткой, я уже открылъ было ротъ, чтобы дать дочери хорошенькій нагоняй, который, вы согласитесь, читатель, она вполнѣ заслужила своими непристойными словами и поступками. Но не успѣлъ я вымолвить слова, какъ у подъѣзда раздался стукъ колесъ. Гости начинали съѣзжаться. Пенелопа тотчасъ же улизнула, а я надѣлъ свой фракъ и посмотрѣлся въ зеркало. Правда, голова моя была красна какъ у печенаго рака; но за то во всѣхъ другихъ отношеніяхъ туалетъ мой вполнѣ соотвѣтствовалъ предстоявшему пиршеству. Я во-время поспѣлъ въ прихожую, чтобы доложитъ о пріѣздѣ двухъ первыхъ гостей. То были, впрочемъ, неинтересныя личности — отецъ и мать знаменитаго филантропа, мистеръ и мистрисъ Абльвайтъ.
X
Вслѣдъ за Абльвайтами стали съѣзжаться, и остальные гости, пока не собралось наконецъ все общество, состоявшее, со включеніемъ самихъ хозяевъ, изъ 24 человѣкъ. Глазамъ представилось великолѣпное зрѣлище, когда всѣ усѣлись за обѣденнымъ столомъ, и приходскій священникъ изъ Фризингалла, вставъ съ своего мѣста, звучнымъ, внятнымъ голосомъ прочиталъ предобѣденную молитву. Нѣтъ никакой надобности утомлять васъ перечнемъ гостей. Ручаюсь вамъ, читатель, что вы не встрѣтите ихъ болѣе, по крайней мѣрѣ въ моей часта разказа, за исключеніемъ двухъ лицъ.
Эти два лица сидѣли по правую и по лѣвую сторону отъ миссъ Рахили, которая, какъ царица праздника, была предметомъ всеобщаго вниманія. Но на этотъ разъ она исключительно обращала на себя всѣ взоры, потому что (къ тайному неудовольствію миледи) на ней сіялъ великолѣпный подарокъ дяди, затмившій собой всѣ остальные подарки. Лунный камень врученъ ей былъ безъ всякой оправы; но нашъ универсальный геній, мистеръ Франклинъ, ухитрился, съ помощью своихъ искусныхъ пальцевъ и небольшаго кусочка серебряной проволоки, приколоть его въ видѣ брошки на корсажѣ ея бѣлаго платья. Всѣ, конечно, удивлялись необыкновенной величинѣ и красотѣ алмаза. Но лишь два упомянутые гостя, сидѣвшіе по правую и по лѣвую руку отъ миссъ Рахили, говоря о немъ, не ограничились одними общими мѣстами. Гость, сидѣвшій слѣва, былъ мистеръ Канди, нашъ докторъ изъ Фризингалла.
Это былъ веселый, общительный человѣчекъ, имѣвшій, впрочемъ одинъ недостатокъ — восхищаться кстати и не кстати своими шуточками, и не ощупавъ напередъ почвы, опрометчиво пускаться въ разговоръ съ незнакомыми ему людьми.
Въ обществѣ онъ постоянно попадалъ въ просакъ и неумышленно стравливалъ между собой собесѣдниковъ. Но за то въ своей медицинской практикѣ онъ былъ гораздо искуснѣе, благодаря извѣстнаго рода инстинкту, который (по увѣренію его враговъ) всегда нашептывалъ ему безошибочное средство тамъ, гдѣ даже болѣе разсудительные медики оказывались несостоятельными. Все, сказанное имъ миссъ Рахили по поводу алмаза, имѣло, по обыкновенію, оттѣнокъ шутки или мистификаціи. Онъ пресеріозно убѣждалъ ее (въ интересахъ науки) пожертвовать алмазомъ и позволить сжечь его.
— Сначала, миссъ Рахиль, говорилъ онъ, — мы подогрѣемъ его до извѣстнаго градуса теплоты, потомъ подвергнемъ его дѣйствію воздуха, и мало-по-малу, — пуфъ! — алмазъ нашъ испарится, и освободитъ васъ такимъ образомъ отъ непрестанныхъ заботъ о сохраненіи этой драгоцѣнности.
По встревоженному лицу миледи видно было, что ей и въ самомъ дѣлѣ хотѣлось принять слова доктора не за шутку, и что она была бы очень рада, еслибъ ему удалось выманитъ у миссъ Рахили ея великолѣпный подарокъ.
Другой гость, сидѣвшій по правую руку отъ новорожденной, былъ не кто иной какъ знаменитый индѣйскій путешественникъ, мистеръ Мартветъ, который, съ опасностью собственной жизни, проникалъ переодѣтый въ такія трущобы, куда не заглядывалъ до тѣхъ поръ ни одинъ Европеецъ. Это былъ смуглый, длинный, сухощавый и молчаливый джентльменъ; онъ отличался усталымъ видомъ и твердымъ, проницательнымъ взглядомъ. Говорили, что скучая однообразнымъ строемъ нашей общественной жизни, онъ жаждалъ новыхъ странствій по дикимъ пустынямъ Востока.
За исключеніемъ замѣчаній, сдѣланныхъ имъ миссъ Рахили по поводу алмаза, онъ въ продолженіе всего обѣда врядъ ли проронилъ шесть словъ и едва ли выпилъ стаканъ вина. Единственный интересъ на этомъ обѣдѣ представлялъ для него Лунный камень, о которомъ онъ, вѣроятно, слыхалъ во время своихъ странствій по Индіи. Послѣ долгихъ наблюденіе надъ алмазомъ, наблюденій, до такой степени упорныхъ и пристальныхъ, что миссъ Рахиль начала наконецъ смущаться подъ его неотвязчивымъ взглядомъ, онъ сказалъ ей своимъ невозмутимо-спокойнымъ тономъ:
