Рекс Стаут - С прискорбием извещаем
Она молчала.
– В том-то и дело, – продолжал Вульф, – что вы отдернули мочалку, не проведя ею по руке и трех сантиметров именно потому, что знали: в щетине находится осколок и он вас режет. Знали, так как сами его туда поместили. В противном случае, порез оказался бы значительно длиннее, приблизительно в половину руки. Вы видели, как мистер Гудвин манипулировал мочалкой. Так ею пользуются все. И уж, конечно, никто не перемещает ее на три сантиметра и тут же останавливается. Но даже без этого ваша инсценировка чьей-то попытки убить вас была неправдоподобной. После всего случившегося каждый знал, что, даже обработав рану поддельным йодом, вы наверняка сделаете затем укол антитоксина, чем обречете преступный замысел на полнейшее фиаско. Да и сами вы, инсценируя покушение, были уверены, что доза антитоксина избавит вас oт возможной опасности. Вы действительно…
– Прекратите! – произнесла Джанет все тем же голосом. Я не мог смотреть на нее.
И это было ошибкой. Потому что безо всякого предупреждения она вдруг превратилась в молнию. Все произошло так быстро и неожиданно, что когда она схватила осколок со стола Вульфа, я еще сидел на своем стуле, а когда поднялся, она уже неслась на Ларри, нацелив ему в лицо зажатый в пальцах осколок. Остальные тоже пришли в движение, однако никто не смог это сделать достаточно быстро, даже сам Ларри. Наконец Дэниелу удалось обхватить Джанет, прижав ее правое запястье к туловищу, а я вцепился в другую руку, но на щеке Ларри уже виднелась красная полоска, начинавшаяся под глазом и спускавшаяся почти до самого подбородка.
Все, за исключением Джанет, стали издавать звуки, некоторые из которых были словами.
– Замолчите! – рявкнул Вульф. – Арчи, если ты уже кончил дремать…
– Идите к черту, – ответил я. – Не все же такие гении, как вы. – Я чуть сильнее сдавил запястье Джанет. – Брось бяку, детка.
Она уронила осколок на пол и стояла теперь неподвижно, наблюдая. Брейда обследовал щеку Ларри.
– Рана поверхностная, – констатировал он, разворачивая носовой платок. – Вот, приложите-ка.
– О Боже, – простонал Ларри, – неужели останется шрам…
– Это была неправда, – произнесла Джанет. – Ты солгал!
– Что? – Ларри уставился на нее.
– Она имеет в виду, – пояснил Вульф, – что вы солгали, сказав, будто никогда не хотели и не собирались на ней жениться. Я согласен с мисс Николс, что атмосфера здесь и без того была достаточно мерзкой. Вы питали ее страсть, ее надежды. Она обожала вас, одному Богу известно – за что. Когда ваша тетя стала у нее на пути, она ударила. Чтобы взять реванш? Да. Чтобы предостеречь: «Отдай его мне, или я тебя уничтожу»? Вероятно. Или чтобы погубить ее, а потом спасти вас из-под обломков? Возможно. Или все вместе, мисс Николс?
Джанет стояла к нему спиной, смотрела на Ларри и не отвечала. Я был начеку.
– Однако, – продолжал Вульф, – ваша тетя предпочла обратиться ко мне, и это ее напугало. Более того, побывав тем же вечером здесь и обнаружив у меня фотографию, которую вы обычно носили в часах, она не только испугалась, но и пришла в ярость. Будучи девушкой очень сентиментальной…
– Бог мой! – вырвалось у Брейди. – Сентиментальной!
По телу Джанет прошла дрожь. Я взял ее за руку и подвел к красному кожаному креслу, в которое она упала точно подкошенная.
– Арчи, блокнот, – рявкнул Вульф. – Хотя, нет… сперва фотоаппарат.
– У меня нет больше сил это терпеть! – закричала Мариэлла, вставая. Она потянулась, чтобы за что-нибудь ухватиться, и так было угодно судьбе, чтобы это оказалась рука Брейди. – Я не могу!
Вульф нахмурился.
– Доктор, отведите ее в оранжерею, пусть посмотрит орхидеи. Три пролета вверх. Да прихватите с собой этого раненого и хорошенько заштопайте. Фриц принесет все необходимое. Йод советую сначала понюхать.
В шесть часов вечера я сидел за своим столом. В кабинете царили тишина и покой. Вульф все обстряпал блестяще. Кремер вломился, словно лев, с отрядом полицейских и ордером, а удалился, как ягненок, с ворохом показаний, признанием, убийцей и апоплексией. Но даже учитывая эти заслуги и ту любовь, какую я питаю к инспектору Кремеру, услышав звук спускающегося из оранжереи лифта, в котором ехал Вульф, я решил притвориться слишком увлеченным своей писаниной и не поднимать головы. Будто я его не замечаю. Решение предложить Мариэлле остаться он мотивировал тем, что при сложившихся обстоятельствах ей нет никакой возможности вернуться на Ривердейл, а больше податься ей было некуда. Фу!
Однако мне так и не удалось сразить его своим ледяным презрением, ибо, выйдя из лифта, они направились прямиком на кухню. Я остался верен письменному столу. Время шло, я злился, и работа не клеилась. Около семи в дверь позвонили и, пойдя открывать, я обнаружил на крыльце доктора Брейди. Он сказал, что приглашен, и я проводил его на кухню.
Там было тепло, светло и витали аппетитные запахи. Фриц нарезал ломтиками спелый ананас. Вульф сидел на стуле возле окна, дегустируя содержимое дымящейся кастрюльки. Мариэлла, скрестив ножки, пристроилась на краешке длинного стала и потягивала ментоловый джулеп. Она приветственно помахала Брейди кончиками пальцев. Он замер как вкопанный и теперь, мигая, смотрел на нее, на Вульфа, на Фрица и вновь на нее.
– Что ж, – наконец выдавил он, – я рад, что у вас у всех такое праздничное настроение. В теперешней ситуации…
– Глупости, – оборвал Вульф. – Тут нет ничего праздничного. Мы готовим пищу. А мисс Тиммс нашла занятие получше. Вам что, необходимы истерики? У нас состоялась дискуссия относительно приготовления подового хлеба. и вот сейчас в духовке две партии: замешанная на двух яйцах – и на трех; на молоке комнатной температуры – и на кипящем. Мисс Тиммс протягивает вам джулеп, возьмите. Арчи, джулеп?
Брейди взял у Мариэллы джулеп, осторожно поставил на стол, обвил ее руками и крепко обнял. Она не вырывалась и не царапалась. Вульф, притворившись, что ничего не замечает, мирно снимал очередную пробу с кастрюльки. Фриц нарезал ананас.
– Кажется, мне надо взда-ах-нуть, – судорожно произнесла Мариэлла.
– Джулеп, Арчи? – любезно спросил Вульф.
Я не ответил, развернулся и вышел в холл. Отыскав шляпу, я хлопнул дверью с наружной стороны и зашагал к находившемуся на углу заведению Сэма, где взгромоздился на табурет возле самой стойки. Вероятно, я что-то бормотал, потому что Сэм спросил из-за стойки:
– Подовый хлеб? Что это за чертовщина – подовый хлеб?
– Молчи, пока с тобой не заговорят, – сказал я ему. – И дай-ка бутерброд с ветчиной и стакан токсина. Если нет токсина, сойдет молоко. Старое доброе орангутанье молоко. Мне довелось играть в пятнашки с обнаженной убивицей. Знаешь, как распознать убивицу, если встретишь? Надо замочить ее на ночь в йоде, затем слить через марлю, добавить фунт свиной требухи… Что? А-а, ржаную водку и никаких маринадов. Кажется, мне надо взда-ах-нуть.
О некоторых вещах я ему никогда не напоминал и не собираюсь. Однако на их счет у меня есть десяток собственных теорий. Вот несколько:
1. Он знал, что я пойду на похороны, и послал букетик орхидей, просто чтобы меня подразнить.
2. Объяснение в его прошлом. Когда он был молодым и стройным, а Бесс Хадлстон ему под стать, они могли… м-м… водить знакомство. Относительно того, что она его не узнала, то я сомневаюсь, что его узнала бы теперь и родная мать.
3. Он оплачивал долг. В первый же день, по какой-то детали, по оброненному кем-то слову он понял, что ее попытаются убить, но был слишком ленив или увлечен приготовлением фрикасе из солонины, чтобы этому воспрепятствовать. Затем, когда она умерла, он осознал, что в долгу перед ней, и послал – что бы вы думали? Несколько чахлых орхидей? Нет, сэр. Черные орхидеи. Это были первые в истории человечества черные орхидеи, которые украсили чей-либо гроб. Долг погашен. Уплачен сполна. Получите расписку.
4. Лично я склоняюсь к номеру три.
5. Но тайна остается тайной, и когда Вульф временами ловит на себе мой взгляд, он прекрасно понимает, о чем я думаю.
