Батья Гур - Убийство в кибуце
— Почему она решила им помогать? — спросил Михаэль, и Кестенбаум, удивившись такому вопросу, таким тоном, как будто ничего иного в этой жизни и быть не может, ответил: «Деньги, конечно». Затем, не делая перерыва, он поведал, что через пару часов у них было полное признание всех трех участников этого преступления. Муж получил девятнадцать лет, сожительница восемнадцать, а девушка-техник — шесть лет тюрьмы.
— Отличная работа! — восхищенно повторил Михаэль.
— Хочу добавить, — продолжил патологоанатом, проигнорировав похвалу в свой адрес. — Когда я приехал сюда восемь лет назад, следствие велось без всяких стандартов. Но и сейчас расследование проводится очень примитивно. Когда я увидел, как работают люди в Институте судебной медицины, я сказал им, что нам необходимо присутствовать на месте преступления. И в подтверждение своих слов я им поведал небольшую историю. А сколько их у меня! Могу рассказывать дни напролет!
— Уверен, что это так, — ответил Михаэль, поглядывая на часы. — И конечно же хотел бы их услышать. Может, однажды встретимся, если вы не против?
— Почему бы и не встретиться? — сказал Кестенбаум, чье безразличие в голосе не могло скрыть желание побывать еще в роли рассказчика. Михаэль же, в свою очередь, почувствовал свою вину за то, что был успешен в своей профессии, относительно молод, бесспорно принадлежал этой стране и ее культуре и жилось ему все-таки легко. Он так растрогался, что с трудом подавил в себе желание прикоснуться рукой к этому человеку, который вызвал у него столько симпатии и чей странный иврит лишь подчеркивал стремление придать себе как можно больше значимости и не мог не вызвать иронии. Но почему он должен чувствовать свою вину перед Кестенбаумом, который был старшим патологоанатомом института? Тем не менее, чувство вины не проходило, и, чтобы загладить ее, он спросил, как действует паратион на человека.
— Конечно, я все объясню, — заговорил Кестенбаум, как нетерпеливый ребенок. — Паратион — холинестераза, используемая в химическом оружии во всем мире. Ацетилхолин, вызывающий сокращение мышц в органах дыхания и сердце, депрессивно влияет на центральную нервную систему, вызывая смерть. Идемте, я вам покажу.
Он встал, Михаэль тоже поднялся и последовал за доктором по широким коридорам в какую-то боковую комнатку, где Кестенбаум снял со стены небольшой ключик и открыл им еще одну дверь, пропуская Михаэля вперед.
Во второй комнате врач остановился перед серым стальным шкафом с большим замком на дверях, открыл замок и сказал:
— Здесь все, что вам нужно. — На полках стояли колбы и бутылочки. В комнате царил устойчивый запах мышей и химикатов. Кестенбаум прислонился к стене: — Пожалуйста, читайте надписи на сосудах.
В этот момент послышался чей-то голос из первой комнаты:
— Кто взял мой ключ?
— Не беспокойтесь, это я здесь, я взял, — заговорил Кестенбаум и стал шептать Михаэлю на ухо: — Это наш токсиколог, доктор Кассуто. — Через пару секунд появился человек в белом халате, заметно моложе Кестенбаума. Кассуто помнил звание Михаэля и цель его прихода, но фамилию вспомнить так и не мог.
Михаэль представился и сказал:
— Покажите мне, пожалуйста, где тут в вашей сокровищнице находится паратион?
— Да вот он. — Произношение выдавало в докторе Кассуто человека, рожденного в Израиле, сабру. Он вынул серебристую металлическую бутылочку. — Даже держать ее вот так — и то опасно.
Стоявший сбоку Кестенбаум кивнул. Михаэль прочел на бутылочке «Фолидол Е 605. 45,7 %» и заметил, как стал жаться к стене Кестенбаум, напоминавший в этот момент испуганного ребенка, стремящегося занять как можно меньше места в помещении.
— А как он выглядит при продаже? Они его продают именно в таких бутылочках? — поинтересовался Михаэль.
— Сосуд изготовлен в Германии, — сказал Кассуто будничным уверенным тоном. — Здесь концентрат. Для применения в сельском хозяйстве его разводят в специальном растворителе, поскольку в воде он не растворяется. В Израиле торговля им без специальной лицензии запрещена.
— Ерунда! — воскликнул Кестенбаум из своего угла. — На территориях его можно достать где угодно!
— Да, — согласился Кассуто, — там его полно, и пользуются им часто не по назначению. Но я говорю о том, что он относится к запрещенным препаратам.
— И это не совсем так, — запротестовал Кестенбаум. — Ты не забыл о девушке с керосином?
Он повернулся к Кассуто и посмотрел на него с явным укором. Тот, почувствовав свое поражение, сказал:
— Да, это было ужасно — девушка помыла голову керосином, чтобы избавиться от вшей, а в керосине оказался растворенный паратион. Она не смогла даже выбраться из ванны, так и умерла в ней.
— А бабушка? Что было с бабушкой? — не унимался Кестенбаум.
— Была одна бабуля, которая решила вывести вшей у своего внука, и тоже керосином, в котором был паратион. Вот вам и мгновенная смерть.
— Таких случаев множество, — проговорил Кестенбаум. — Только вчера коллега рассказал мне, что ему нужен был спрей от… ну, не важно от чего, и его жена принесла ему спрей из аптеки, а когда он прочел на этикетке, что в этот спрей входит, то обнаружил паратион. И что — разве это тоже нарушение закона? — В его голосе чувствовался триумф.
— Я не говорил, что паратион вне закона. Я не говорил, что паратион запрещен в Израиле. Я сказал, что министерство сельского хозяйства больше его не использует, — спокойно ответил Кассуто.
— Не обращайтесь с ним так легкомысленно! — закричал вдруг Кестенбаум и вырвал бутылочку из рук Михаэля.
— Неужели такая бутылочка может представлять опасность? Она же герметически закрыта, разве не так? — спросил Михаэль, и оба врача посмотрели на него с явным сожалением.
Кестенбаум поставил сосуд на место в металлическом шкафу и сказал с явным неодобрением:
— Знаете, какой это сильный яд? Попадание трех капель на кожу достаточно, чтобы отправиться в мир иной.
— У нас он в концентрированной форме. Видите, концентрация почти пятьдесят процентов. Для использования его нужно растворить.
— Помнишь, я рассказывал тебе историю с одеялом? Расскажи ему! — предложил Кестенбаум, обращаясь к Кассуто.
— Помню, — подтвердил Кассуто со скучающим видом. — Человек умер, накрывшись одеялом, которым до этого накрывали лошадь, у которой паратионом выводили блох.
— Двадцать миллиграммов на шестьдесят килограммов — смертельная доза, — торжественно объявил Кестенбаум.
Михаэль посмотрел на часы. Было шесть часов вечера. Идя в сопровождении Кестенбаума к парковке, где в это время стояло всего два автомобиля, он поинтересовался:
— В кибуцах что — до сих пор используют паратион?
— Неофициально, — ответил врач, — потому что агрономы старого поколения любят пользоваться этим ядом для опрыскивания. Может, у них и сохранился паратион — его легко можно заказать в Германии.
Прежде чем завести машину, Михаэль еще раз пожал руку Кестенбауму, и тот тихим голосом произнес:
— Если у вас будет возможность, пожалуйста, не забудьте отметить, что именно я обнаружил паратион.
— Не забуду, — пообещал Михаэль, — все лавры будут ваши! — И его «форд-фиеста» покатился к воротам.
Глава 7
— Сколько времени ты работаешь в УРООП? — спросил Махлуф Леви у Михаэля, когда они сворачивали с шоссе на дорогу, ведущую к кибуцу.
— Всего два месяца, — испытывая внутреннюю неловкость, ответил Михаэль.
— Все говорят, что ты быстро этого добился. — Локоть инспектора Леви высунулся из открытого окна автомобиля. Михаэль ничего не ответил. — Они могли бы тебя назначить и начальником отдела в Лахише, — задумчиво произнес Леви.
— Могли, — сказал Михаэль, глядя на поля, простиравшиеся по обе стороны узкой дороги, — но решили, что мне будет лучше в подразделении, расследующем сложные преступления. — Ему почему-то вспомнился Ами, муж его старшей сестры, который, как резервист, в Ливанскую войну служил в региональном штабе.
В его группу входили еще один офицер и один врач, которые со времен войны Судного дня[4] именовались не иначе как «эскадрон смерти», потому что в обязанности группы входило составление списков погибших. Все это время он приходил домой поздно и валился в кровать, не говоря никому ни слова, не принимая душ и не ужиная. В кровати он лежал часами, глядя в потолок. Когда служба закончилась, он больше не смог работать. Просто ходил в автомастерские, которыми владел на паях с братом, и просиживал там целые дни, тупо глядя на счета и платежки.
Совсем отчаявшись, Иветта оставила детей на попечение свекрови и отправилась в Иерусалим, чтобы встретиться с Михаэлем. Когда наконец они оказались за столиком китайского ресторанчика, она, захлебываясь слезами, рассказала, каким ужасным для нее оказался последний год семейной жизни. Она говорила о кошмарах, преследующих ее мужа, о его черном юморе и жутких шуточках, о том, что у него пропал интерес к ней и детям, и, смущаясь, поведала, что они больше не спят вместе.
