Агата Кристи - Разбилось зеркало, звеня...
— Интересно, — заметил Крэддок. — Очень интересно. Хотя я не вполне понимаю, к чему вы…
— Я хочу заставить вас понять Марину Грегг, — сказал Морис Гилкрист. — Вы, конечно, видели фильмы с ее участием?
— Она прекрасная актриса, — сказал Дэрмот. — Прекрасная. В ней есть личность, красота, обаяние.
— Да, — согласился Гилкрист, — в ней все это есть И все же ей приходится дьявольски много работать, чтобы производить нужный эффект. Это требует немало нервов, а она не так уж сильна физически. Далеко не так сильна, как следовало бы. А ее темперамент! Она постоянно пребывает в одном из двух состояний: в восторге или в отчаянии. Она ничего не может с собой поделать. Она сама выбрала этот путь. Она сильно страдала всю свою жизнь. Отчасти это было вызвано ее собственными ошибками. Ни один из ее браков не был счастливым, за исключением, может быть, последнего. Сейчас она замужем за человеком, который сильно ее любит и любил долгие годы. Она защищена этой любовью и чувствует себя счастливой. По крайней мере, в данное время она счастлива, но никто не сможет сказать, как долго это будет продолжаться. Самое ужасное, что она либо уверена, что все в ее жизни улажено, что все ее мечты осуществились и ничто теперь не изменится к худшему, что она теперь никогда не будет несчастлива; либо она погружается в беспросветное уныние женщины, жизнь которой разрушена, которая никогда не знала любви и счастья и никогда их не узнает. Если бы она смогла когда-нибудь удержаться посредине между двумя состояниями, это было бы очень полезно для нее… И мир потерял бы прекрасную актрису.
Он замолчал. Дэрмот Крэддок не прерывал молчания. Ему очень хотелось знать, зачем Морис Гилкрист сказал ему все это. Для чего этот глубокий детальный анализ Марины Грегг? Гилкрист смотрел на него. Похоже было, что он ждет от Дэрмота какого-то вопроса.
Но и сам Дэрмот очень хотел бы знать, что за вопрос ему следует задать. Наконец он спросил наугад:
— Она была очень расстроена случившейся здесь трагедией?
— Да, — ответил Гилкрист.
— Пожалуй, даже чересчур, да?
— Ну, видите ли, это зависит… — начал доктор Гилкрист.
— От чего?
— Это зависит от причины ее расстройства.
— Полагаю, — заметил Крэддок, продолжая блуждать в темноте, — что этой причиной было потрясение, вызванное внезапной смертью в самый разгар приема.
Он заметил, как лицо его собеседника на мгновенье изменилось.
— Или же вы полагаете, — продолжал он, — что была еще какая-нибудь причина?
— Нельзя, конечно, — осторожно начал доктор Гилкрист, — предугадать, как человек будет реагировать. Невозможно это сделать, как бы хорошо вы его ни знали. Это может быть для вас полной неожиданностью. Марина вполне могла воспринять происшедшую здесь трагедию в своем стиле. Она мягкая и добросердечная женщина, она могла сказать: «О господи, бедная женщина, какое несчастье! Как же это могло случиться?» Она могла посочувствовать, не ощущая сама большой печали. В конце концов, внезапная смерть — не такая уж редкость в мире кино. С другой стороны, она могла воспринять эту смерть как настоящую трагедию и в этот момент решить покинуть сцену. Или же могла быть какая-нибудь совершенно другая реакция.
Дэрмот решил взять быка за рога.
— Мне хотелось бы знать, что вы сами думаете о причинах ее состояния.
— Не знаю. Ни в чем не могу быть уверенным. В конце концов, существует, как вы знаете, профессиональная этика. Отношения между врачом и пациентом…
— Она рассказывала вам что-нибудь?
— Не знаю, имею ли я право отвечать на этот вопрос.
— Марина Грегг была знакома с Хесей Бедкок? Они прежде встречались?
— Не думаю, что до того злополучного дня Марина вообще знала о ее существовании. Нет, дело не в этом. Если хотите знать, к Хесе Бедкок это вообще не имеет никакого отношения.
— Это лекарство, кальмовит… Марина Грегг когда-нибудь принимала его?
— Принимала и принимает. Здесь все его принимают — и Элла Зилински, и Хейли Престон, половина сотрудников студии. Это средство сейчас в моде. Все эти успокоительные препараты по сути своей одинаковы. Людям надоедает одно, они пробуют другое, новое, которое, как им кажется, в корне отличается от предыдущего.
— И оно действительно отличается?
— Ну, в некоторой степени, да. Оно приносит временное успокоение, кое-какую уверенность в себе. Я не особенно люблю прописывать такие препараты, но, в общем, при правильной дозировке они абсолютно безвредны. Они помогают людям, которые сами не могут помочь себе.
— Хотелось бы знать, с какой целью вы мне все это рассказываете?
— Просто пытаюсь решить, в чем мой долг, — объяснил Гилкрист. — Я врач, и мой долг по отношению к пациенту — хранить в тайне все, что бы он мне ни сообщил. Но у меня есть и другой долг — всеми средствами оберегать пациента от опасности.
Он замолчал. Крэддок внимательно смотрел на него и ждал.
— Да, — сказал наконец доктор Гилкрист. — Я знаю, что мне нужно делать. Я хочу попросить вас, старший инспектор Крэддок, сохранить в тайне то, что я вам сейчас расскажу. Не от ваших коллег, конечно, но от всех посторонних людей, а также от всех в этом доме. Согласны?
— Я не могу дать вам твердого обещания, — возразил Крэддок. — Я не знаю всех обстоятельств. Но в принципе я согласен. Собственно, все факты дела я обычно и так предпочитаю хранить при себе и в случае необходимости посвящать в них только сотрудников.
— Тогда слушайте, — начал Гилкрист. — Это может и не иметь никакого значения. Женщины не могут отвечать за свои слова, когда они в таком состоянии, в каком находится сейчас Марина Грегг. Я хочу передать вам ее слова, сказанные мне. Повторяю, это может не иметь никакого значения.
— Что же она сказала? — спросил Крэддок.
— После того, что случилось, у нее был нервный срыв. Она послала за мной. Я дал ей успокоительного и стоял рядом, держа ее за руку, говоря, что все будет в порядке. Уже засыпая, она прошептала: «Это предназначалось для меня, доктор» — и впала в беспамятство.
Крэддок в изумлении уставился на него.
— Она вам так и сказала? А затем — на следующий день?
— Больше она об этом не упоминала. Позднее я вернулся к ее словам. Она все отрицала. Она сказала: «О, вы, наверное, ошиблись. Я уверена, что ничего подобного не говорила. По крайней мере, я была тогда, должно быть, в полубреду».
— Но вы считаете, что она была в сознании?
— В полном сознании. Конечно, я не могу утверждать, что все было так, как она сказала. Кого хотели отравить на самом деле — ее или Хесю Бедкок — я не знаю. Вы, вероятно, знаете это лучше меня. Но одно я знаю точно: Марина Грегг была уверена, что яд предназначался ей.
После недолгого молчания Крэддок сказал:
— Благодарю вас, доктор Гилкрист. Мне понятны ваши побуждения. Если то, что сказала вам Марина Грегг — правда, то это означает, что ее жизнь все еще в опасности, не так ли?
— В том-то и дело, — мрачно произнес Гилкрист. — В том-то все и дело.
— У вас есть какие-нибудь особые причины верить в то, что это именно так?
— Нет.
— Не знаете ли вы, по какой причине она сама так подумала?
— Нет.
— Благодарю вас.
Крэддок встал.
— Еще один вопрос, доктор. Известно ли вам, рассказывала она об этом мужу или нет?
Гилкрист покачал головой.
— Нет, — ответил он. — Я в этом совершенно уверен. Она ничего ему не сказала.
Его глаза на несколько мгновений встретились с глазами Дэрмота, затем он быстро кивнул.
— Я вам больше не нужен? Отлично. Пойду взглянуть на больную. Надеюсь, что вы сможете поговорить с ней в самое ближайшее время.
Он вышел, и Крэддок остался в комнате один, поджав губы и что-то тихо насвистывая.
Глава 10
— Джейсон возвратился, — сказал Хейли Престон, заглянув в комнату через несколько минут. — Пойдемте со мной, старший инспектор, я провожу вас к нему.
Комната, служившая Джейсону Радду одновременно кабинетом и гостиной, находилась на втором этаже. Она была удобной, но скромно обставленной. В комнате мало что говорило о вкусах и привязанностях ее владельца. Заметив входящих, Джейсон Радд встал из-за стола и пошел навстречу Крэддоку. Конечно, подумал Дэрмот, этой комнате совсем не обязательно иметь свои отличительные черты — ими в достаточной степени обладал человек, ее занимающий. Если Хейли Престон был всего-навсего речистым пустозвоном, если в Гилкристе чувствовалась энергия и привлекательность, то здесь перед ним стоял человек, для которого, как немедленно признался себе Дэрмот, было не так-то просто подыскать определение. По роду своей профессии Крэддоку приходилось встречаться и составлять себе мнение о множестве самых разнообразных людей. С годами он научился с первого взгляда ухватывать сущность и догадываться о мыслях тех, с кем ему приходилось иметь дело. Но сейчас он чувствовал, что о мыслях Джейсона Радда можно было догадаться лишь в той степени, в какой это позволил бы сам Радд. В его глубоко посаженных меланхолических глазах светился незаурядный ум, но вот что было на уме у этого человека, разгадке почти не поддавалось. Безобразный, неправильной формы череп скрывал великолепный интеллект. Лицо клоуна отталкивало и одновременно привлекало. Да, подумал Дэрмот Крэддок, в разговоре с ним придется больше слушать — и слушать очень внимательно.
