Окончательный вывод - Рекс Тодхантер Стаут
– Да.
– Я не собираюсь спрашивать, для чего вас наняла миссис Вейл. Это все строго конфиденциально, понятно. Меня интересует Дина Атли. Я даже не спрашиваю, что вы ей сказали. Но прошу: поделитесь тем, что она сказала вам. Это может быть важным, ведь ее убили через восемь-девять часов. Итак, что она сказала?
Уголки рта Вулфа чуть приподнялись.
– Восхитительно! – объявил он. – Какой умелый, какой восхитительный типаж!
Дайкс достал из кармана блокнот:
– Это она так сказала?
– Нет, это я так говорю. Вы сформулировали и замаскировали свой вопрос просто великолепно, не придерешься. Восхитительно! Поэтому можете рассчитывать на ту же краткость и четкость с моей стороны. – Вулф повел ладонью над столом. – Увы, мистер Дайкс, я не могу передать вам суть вчерашних ответов мисс Атли, не раскрывая секретов миссис Вейл. Разумеется, это не адвокатская тайна, я ведь детектив, а не юрист. Если рассказанное миссис Вейл значимо для вашего расследования, эти сведения я придерживаю на свой страх и риск. Насколько они значимы, судить в состоянии я один, вы же не ведаете, что именно она мне рассказала. Так вот, я считаю, что эти сведения для вас будут лишними.
– Значит, придерживаете?
– Да.
– Отказываетесь сообщить, что конкретно Дина Атли сказала вам вчера?
– Да.
– И не признаетесь, зачем она вообще приходила?
– Нет.
– Ну, вам виднее, шея-то ваша. – Дайкс встал и огляделся по сторонам. – Миленькое местечко. Было приятно повидаться снова. – Он направился к двери, и я последовал за ним в прихожую; когда я вручал ему пальто, он заметил: – Гудвин, свою шею вы тоже подставляете.
Я поблагодарил за предупреждение, отдал шляпу и попросил передать наилучшие пожелания капитану Сондерсу.
Когда я вернулся в кабинет, Вулф успел снова углубиться в книгу. Он вечно строит из себя упрямого осла, но порой его упрямство попросту зашкаливает. Где, когда и как погибла Дина Атли, он по-прежнему не знал, хотя понимал, что я это знаю, и не имел ни малейшего представления о том, сильно ли рискует, желая заработать остаток от гонорара в шестьдесят тысяч, однако не собирался признаваться в собственной гордыне. Не желал признавать, что ему интересно, ибо ранее повел себя как ребенок и успел отмахнуться от этих подробностей.
За обедом, поглощая чертовски вкусные жаренные на гриле почки ягненка под соусом, который они с Фрицем придумали, Вулф пустился в объяснения по поводу того, почему применительно к любому человеческому сообществу достаточно знать, чем эти люди питались или питаются. Если ты это выяснил, остальное – культуру, философию, мораль, политику, все на свете – можно вывести логически. Я наслаждался едой – почки нежные и сочные, а с соусом Фриц и подавно превзошел сам себя – и гадал, получится ли посредством логики описать личность Вулфа по тому, что он съел за последние десять лет. Логика подсказывала, что он давно должен был сыграть в ящик.
После обеда я ушел из дому. По средам мы играли в покер, а в ту среду хозяином выпало быть Солу Пензеру, проживавшему в квартире, рассчитанной на одного человека, на верхнем этаже перестроенного дома на Тридцать восьмой улице, между Лексингтон-авеню и Третьей авеню. Вы, читатель, встретитесь с Солом чуть позже. А если уже встречались с ним, то поймете, почему мне хотелось отнять у него час времени, обрисовать ему положение дел и спросить, согласен ли он с моими выводами насчет Джимми Вейла. Пожалуй, даже к лучшему, что такой возможности не представилось: согласись Сол со мной, пришлось бы принимать некое решение – из моих домыслов эти выводы превратились бы в обоснованное предположение. По настоянию Джимми Вейла мы обязались молчать до пятницы. Если это он убил Дину Атли, по его прихоти мы выставляем себя на посмешище. Вулфу-то все равно, а мне-то каково? Эти размышления здорово мешали играть. С Солом я ничего обсудить не мог, поскольку за столом присутствовали еще четверо. Сол, подмечающий буквально все, сразу понял, что мыслями я далеко, и принялся подшучивать надо мной. Ему самому шуточки играть ничуть не мешали. Обычно он выигрывает, а тем вечером разнес меня в пух и прах. Когда мы закончили, как положено, около двух ночи, он заграбастал больше сотни моих кровных долларов, и в таком настроении я не захотел оставаться и общаться наедине со старым, закадычным другом.
По четвергам, наутро после упорного сражения в покер, я, как правило, встаю не раньше девяти или полдесятого, только если Фриц не готовит что-нибудь сногсшибательное. Однако тем утром я проснулся раньше восьми и долго лежал, пялясь в потолок. Дело начинало действовать на нервы.
– Чтобы ты провалился, Джимми Вейл! – в конце концов пожелал я вслух, спуская ноги с кровати и распрямляясь.
Мне нравится гулять. В детстве в Огайо я охотно гулял по лесам и лугам, а по тротуарам Манхэттена обожаю бродить и того сильнее. Если вы не ходите пешком сами, то вам не понять, но поверьте: на людей и на все прочее начинаешь смотреть совершенно иначе, чем из машины или из любого другого транспорта, который движется за вас. Потому, умывшись, побрившись, одевшись, позавтракав и прочитав новости о Дине Атли в «Таймс» – ничего нового, все это я знаю, – я позвонил по домашнему телефону в оранжерею и сказал Вулфу, что ухожу по личным делам и вернусь к полудню.
Конечно, просто шатаясь по улицам и глядя по сторонам, о людях в целом вообще ничего не выяснишь, только подметишь какие-то отдельные особенности. Тем утром я узнал кое-что о девушке в сером костюме в клетку, которая угодила каблуком в решетку люка на Второй авеню в районе Восьмидесятых улиц. Ни одна моя знакомая так бы не поступила. Может, и ни одна другая девушка на всем белом свете. Ладно, что-то я отвлекся. На самом деле насчет прогулок пешком я упомянул лишь для того, чтобы объяснить, почему в четверть двенадцатого заглянул в аптеку на углу Пятьдесят четвертой улицы и Второй авеню, сел у стойки и заказал стакан молока. Когда заказ принесли,
