Смертная чаша весов - Перри Энн

Его спутник опять улыбнулся.

– Флорент флиртовал с Зорой – по-моему, в оранжерее. Бригитта прогуливалась в одиночестве. Уэллборо и Рольф говорили о делах в библиотеке. Леди Уэллборо занималась хозяйством. Я провел все утро, играя в гольф с Фридрихом и Клаусом. Гизела и Эвелина, бурно споря, шагали взад-вперед по этой самой аллее – и в итоге поссорились. Они вернулись, каждая отдельно, очень сердитые.

Так, прогуливаясь под вязами, двое мжчин отошли довольно далеко от дома. Мимо них провез свою тележку садовник. Он почтительно приподнял шапку и что-то пробормотал, а Стефан кивнул в ответ. Детектив чувствовал себя грубияном, но не мог заговорить с садовником, не подчеркнув этим, что принадлежит к другому социальному слою, нежели фон Эмден. Это не рекомендовалось.

– А днем? – продолжил он настойчиво расспрашивать барона.

– О, мы все довольно рано собрались за ланчем, а потом разошлись до вечера, так как нам предстоял торжественный обед, а потом – любительский спектакль. Ожидался принц Уэльский с друзьями, и все выглядело многообещающе. Гизеле всегда удавались такие представления, и она все взяла на себя.

– В этом было что-то необычное?

– Вовсе нет. Она так часто делала. Среди ее талантов есть и умение безудержно веселиться и устраивать все таким образом, чтобы и окружающие получали удовольствие. Гизела может всецело отдаться порыву, придумать что-нибудь в высшей степени увлекательное и очень просто затем все осуществить, без излишней суеты и усиленных приготовлений, которые убивают веселье. Не знаю более стихийной натуры. Наверное, после строгих условностей придворной жизни, когда все спланировано на недели вперед и все совершается неукоснительно по правилам, именно это и очаровало в ней Фридриха. Она – как летний ветер, ворвавшийся в дом, где веками были закрыты ставни.

– Вам она нравится, – заметил Монк.

Стефан улыбнулся.

– Не сказал бы, что нравится, но она всегда казалась мне обворожительной, и впечатление, производимое ею на людей, тоже меня к ней притягивало.

– А какое это впечатление?

Барон устремил на собеседника ясный взор.

– Да разное. Одно можно утверждать: к ней никто никогда не мог остаться равнодушен.

– А что вы скажете об Эвелине и Зоре? Как они относились к тому, что придется играть под началом Гизелы, и какие это были роли?

Стефан ответил с почти непроницаемым выражением лица:

– Эвелина может выступать в роли инженю или даже юноши, и довольно неплохо. Так оказалось и на этот раз. Она была очаровательна. Ухитрилась выглядеть по-мальчишески угловатой и одновременно в высшей степени женственной.

Уильям мог живо представить это и с удовольствием представил. Коварное, юношески свежее личико Эвелины, широко распахнутые глаза и абсолютно женственная мягкость создавали очень увлекательный и даже манящий образ. Ее хрупкая фигурка в мальчишеском костюме все равно должна была остаться, несомненно, женской.

– Но Зору я не могу представить в такой же роли, – сказал сыщик и искоса посмотрел на Эмдена.

Тот ответил не сразу. Только через несколько шагов он снова заговорил:

– Нет. Она была занята в роли верного друга, который приносит известие, необходимое для развития сюжета.

Монк подождал, но Стефан ничего не прибавил к сказанному.

– А кто был главным героем? – спросил тогда детектив.

– Разумеется, Флорент.

– А злодеем?

– О, конечно же, я! – засмеялся барон. – И, признаться, мне моя роль нравилась. Остальные, те, кого вы не знаете, выступали во второстепенных ролях… Да, Бригитта, кажется, сыграла чью-то матушку.

Уильям удивленно моргнул. Может быть, никто не подумал, что поручать Бригитте роль матери жестоко, но сам он оценил это именно так.

– Спектакль увенчался успехом? – задал Монк следующий вопрос.

– Грандиозным. Гизела была великолепна. По ходу пьесы она немного импровизировала, и другим иногда было трудно следовать за ней, но она была настолько остроумна, что никто не обижался. Зрители бурно аплодировали. И Флорент тоже был хорош. Он будто инстинктивно знал, что сказать и как поступить. И как казаться при этом совершенно естественным.

– А Зора?

Стефан изменился в лице. Оживление его исчезло, оставив грусть.

– Боюсь, ей все это не очень понравилось. Она была объектом некоторых довольно забавных выпадов Гизелы, но, так как это нравилось принцу Уэльскому, а также Фридриху, который сидел с ним рядом, она ничего не могла возразить не в ущерб себе. Они почти глаз не сводили с Гизелы, и у Зоры хватило здравого смысла не проявлять своих чувств.

– Однако она рассердилась.

– Да, это было. Но она отомстила на следующий же день.

Собеседники поднялись по десяти каменным ступенькам на еще зеленую лужайку, затененную вязами.

– Они все отправились на верховую прогулку, – продолжил рассказывать фон Эмден. – Гизела ехала в коляске. Она недостаточно хорошо ездит верхом, а может, просто этого не любит. А Зора – великолепная наездница. Она позволила Флоренту скакать с ней по очень пересеченной местности, и они оставили Гизелу далеко позади, так что та вернулась домой одна. Они же прискакали на час позже, раскрасневшиеся и веселые, и при этом Флорент к тому же обнимал Зору за талию. Было ясно, что они отлично провели время.

Стефан засмеялся, и глаза у него блеснули.

– И Гизела была вне себя от ярости, – добавил он ехидно.

– Но мне казалось, что она была всецело предана Фридриху? – Монк обеспокоенно посмотрел на барона. – Почему ей было не безразлично, что Зора ездила верхом вместе с Флорентом?

Теперь уже Эмден развеселился.

– Не будьте так наивны! – воскликнул он. – Разумеется, она была предана Фридриху, но при этом обожала иметь других поклонников. Это как бы частично входило в ее роль Великой Возлюбленной, которую должны боготворить все мужчины на свете. Она ведь стала женщиной, ради которой отреклись от трона, – всегда великолепной, всегда желанной, всегда в высшей степени счастливой… Гизела всегда должна была оставаться в центре внимания, как самая привлекательная из всех, та, которая всех может заставить смеяться, когда ей заблагорассудится. Она была поразительно остроумна в тот вечер за обедом, но Зора тоже не лезла в карман за ответом. Это была битва двух королев за обеденным столом.

– И зрелище было неприятным? – спросил Уильям, пытаясь мысленно представить такую схватку и уловить подспудную, движущую эмоцию этого действа. Неужели ненависть Зоры была так сильна, что заставила ее потом сфабриковать клеветническое обвинение? Или даже она ослепила графиню до невозможности видеть правду и вместо этого заставила ее поверить в преступление Гизелы, как ей того хотелось? Неужели Зорой двигало только уязвленное самолюбие, борьба за славу и любовь?

Стефан остановился на дорожке и некоторое время внимательно вглядывался в Монка.

– Да, – ответил он наконец. – Думаю, во всем этом есть нечто неприятное. И всегда было, хотя я и не уверен… Возможно, я не так хорошо понимаю людей, как считал до этого. Я не мог бы так разговаривать, как может она, с теми, кто мне нравится; и, в сущности, я точно не знаю, что Зора и Гизела при этом чувствовали.

Ветер слегка пошевелил его волосы. Небо на западе стало затягиваться облаками.

– Зора всегда была убеждена, что Гизела – эгоистичная женщина, что она вышла замуж по расчету, из-за положения, которое ей давал брак, а затем почувствовала себя обманутой, так как ее лишили высшей награды. Но очень многие были уверены, что она вышла замуж по любви, а больше их ничего не интересовало. Они решили бы, что Зора просто ревнует, если б она выразила свое мнение, но у нее хватило здравого смысла не делать этого. Гизела и Зора никогда бы не смогли нравиться друг другу, слишком уж они разные.

– Но вы верите Зоре?

– Я верю в ее честность, – сказал Эмден и вдруг заколебался. – Но я не уверен полностью в том, что она права.

– И однако, вы так много поставили на карту, чтобы помочь мне защитить ее…