Джон Карр - Убийство арабских ночей
— Веселитесь? — спросил я, заставив их прекратить неуместный галдеж. — Что ж, пока еще у вас есть время. Кажется, вы говорили, что были на балу любителей плетеных корзинок. Почему?
— Я в самом деле там был. Дело в симпатичной светленькой любительнице этих корзинок… — Он увидел мою реакцию и замолчал. Палице его снова мелькнуло выражение сосредоточенности; пусть и впустую, но он продолжал готовиться к дуэли. — Послушайте, инспектор, сыщик вы классный, и я вам расскажу всю правду. Я в самом деле пошел на этот бал — строго говоря, его организовывала какая-то автомобильная компания — и чисто случайно познакомился с симпатичной блондиночкой, которая согласилась завтра где-нибудь встретиться со мной. Но этот мундир мне был нужен главным образом как предлог.
— Предлог?
— Да. Дело вот в чем: я пишу приключенческие рассказы, этакие страшноватые истории для американской макулатуры — то есть для бульварных журнальчиков — и Старик Уэйд от случая к случаю помогает мне. Музей — просто бесценный источник информации относительно Проклятия Кали и тому подобного. И мне захотелось проверить, в самом ли деле удастся поймать вдохновение, бродя по ночным улицам. И вот я вас спрашиваю: неужели есть лучшая возможность взглянуть в пылающие глаза опасности, нежели как в полицейской форме нырять в самые…
Он воодушевленно излагал эти свои идеи, которые, могу ручаться, пришли ему в голову лишь за последние несколько минут, и сам же завороженно слушал модуляции своего выразительного голоса. Когда он повернулся посмотреть на мою реакцию, то уставился на меня гипнотическим взглядом; несмотря на его широкую улыбку, у меня побежали мурашки по коже, когда я остановился на пустой улице, залитой лунным светом.
— Все это, — сказал я, — подтверждает ваше заявление, что сегодня вечером вы не были около музея Уэйда?
Он осекся на полуслове:
— Около… Что? Да. Нет, я не был.
— Можете ли вы доказать, что были в другом месте?
— Это будет трудновато. На балу — а потом на улице — все были в масках, хотя блондинку можно было бы найти, но… — пробормотал он как бы про себя. — Черт побери, в таком случае можете ли вы доказать, что я был около музея? Да что тут вообще делается? Я даже толком не знаю, что мне надо объяснять. Сэм Бакстер нес ахинею о каком-то человеке по имени Пендерел, который был убит кинжалом с рукояткой из слоновой кости, но я понятия ни о чем не имею. Можете ли вы доказать, что я там был?
— Возможно. Вы знаете, что вас там видели.
Он запнулся в полном смысле слова и, поведя широкими плечами, развернулся на месте, но я подтолкнул его, чтобы шедшие сзади не натолкнулись на нас. Гармоника напевала, как мы плывем по лунному заливу, но физиономия Батлера представляла собой разительный контраст с безмятежностью мелодии.
— Меня видели? — повторил он. — Это грязная ложь. Кто говорит, что видел меня? Кто меня видел?
— Человек со светлыми накладными бакенбардами. Он появился из-за музея и влез на стенку. А теперь слушайте! Он натолкнулся на сержанта из моего участка, у которого точно такое же телосложение, как у вас, да и внешне он похож на вас, за исключением усов. Этот человек впотьмах увидел сержанта, который проверял двери музея. Он заорал: «Это ты убил его, и тебя повесят, мой милый обманщик! Я видел тебя в карете». Как мне представляется, он с кем-то спутал сержанта… Кто это мог бы быть?
Батлер, который еле передвигал ноги, глядя прямо перед собой, отреагировал как-то странно.
— Вы рассказывали другим об этом? — спросил он.
— Нет.
— А где этот свидетель с накладными бакенбардами?
— Он исчез.
— Вы знаете, кто он такой?
— Пока еще нет.
Батлер с несказанным облегчением повернулся ко мне:
— Превосходно, инспектор! Убедительная версия, тщательно продумана — но толку от нее как от промокашки. Не срабатывает. По такому обвинению вы ровно никого не можете задержать. О чем оно говорит? У вас есть некий благородный и незапятнанный свидетель (которого, кстати, вы не можете предъявить) со склонностью к фальшивым бакенбардам, который лазает по стенам и набрасывается на сержанта полиции. Исходя из нескольких, мягко говоря, бессмысленных слов этой эксцентрической личности вы из восьми миллионов жителей города выбираете одного, которому этой ночью довелось побывать на костюмированном балу, и доказываете, что речь идет именно о нем. Остальные участники маскарада тоже были в костюмах, но на них можно не обращать внимания. Из этого вытекает, что я убил человека, о котором никогда не слышал, и в том месте, где никогда не бывал. Можете ли вы предъявить не фантома, а свидетеля во плоти и крови, который был на месте преступления и возьмется утверждать, что я находился в музее? Имеется, например, старый Пруэн, который двадцать лет служит семье Уэйдов и десять лет в музее. Что он говорит? Тоже утверждает, что я вечером был в музее?
— Ну, в данный момент…
Батлер презрительно мотнул головой:
— Честно говоря, старина, все это не выдерживает критики. Про себя вы можете думать, что я там был. Но я там не был, и дискутировать на эту тему нет смысла. И чтобы вы ни считали, можете ли вы это доказать? Хватит ли у вас смелости предстать перед судом с этими доказательствами? Господи, — разразился он новым потоком красноречия, — да посмотрите вы объективно на это дело! Вы утверждаете, что я заколол этого незнакомца и затащил его тело в карету, что стоит в зале…
— Неужто? О наличии кареты в зале я не обмолвился ни словом. Откуда вы о ней знаете?
Он продолжал с невозмутимым спокойствием смотреть на меня:
— Не сомневаюсь, что Сэм или Старик что-то оборонили на эту тему во время болтовни. И вы собираетесь поддеть меня на это идиотское свидетельство, спрашиваю я вас?
— Когда все дело носит идиотский характер, таковы и свидетельства. Вот мы и пришли.
Огромные бронзовые двери музея не были полностью прикрыты, и на тротуар падала полоска света. Верхние окна светились; хотя вся округа была погружена в сон, тут продолжалась лихорадочная активность. Одна вещь мне решительно не понравилась: полицейская машина, в которой вместе с Маннерингом должен был сидеть констебль Мартин, была пуста. Уйдя отсюда, я совершил ошибку, но если, несмотря на мои указания, Маннеринг получил возможность переговорить с Мириам Уэйд, это может грозить большими неприятностями. Но сначала мне пришлось иметь дело с полудюжиной журналистов и фотографов, уже столпившихся у дверей; я пообещал им, что вскоре выложу, всю историю и, если не удастся опознать мертвеца, я выступлю в эфире. Батлер проскользнул незамеченным, как настоящий констебль, но несколько вспышек ослепили Уэйда и Холмса; первый, нервничая, все же соблюдал благодушие, а куратор музея разъярился.
Хоскинс, за спиной которого стоял констебль Коллинс, ждал нас внутри. Сержант удивленно уставился на Батлера, который четко отдал ему честь. Но этому натужному веселью пришел конец. Тут слишком гулко отдавалось эхо, искусственный лунный свет действовал сильнее, чем настоящий; вдоль белых стен вились цветные переливы ковров; вереница карет застыла в молчаливом ожидании, как и мертвец, продолжавший лежать распростертым на спине. На лице Джерри Уэйда отразилась неподдельная растерянность, а Холмс снял шляпу.
Они начали перешептываться. Дав указания, что им предстоит опознать тело, после чего эту пару надлежит доставить в помещение под присмотр констебля Коллинса, я отозвал Хоскинса в сторону:
— Где Маннеринг?
Хоскинс замялся:
— Видите ли, сэр, я думал…
— То есть вы его оставили в комнате с Мириам Уэйд?
У сержанта изменилось лицо.
— Но я подумал, сэр, что теперь-то уж ничего страшного, — сообщил он. — Вы же сами решили, что она тут не замешана. И она стала просить меня… даже плакать… что никто не пострадает, разве что только она, коль скоро этот парень окажется убийцей; да и кроме того, Мартин почти все время присутствовал при них. Они все еще в комнате куратора. — Хотя Хоскинс стоял руки по швам, казалось, он хочет горестно взмахнуть ими. — Послушайте, сэр! Я пытался выбить что-нибудь из Пруэна, как вы меня специально проинструктировали…
— Сейчас это уже не важно. Что-нибудь узнали?
— Нет, сэр, боюсь, что нет. Он ни словом не обмолвился. Только «Я не знаю» или «Никогда не слышал», даже когда спрашиваешь, как его зовут. Но кое-что все же удалось выяснить…
— Да?
Хоскинс стал загибать пальцы:
— Во-первых, этот ящик. Как вы мне говорили, я вскрыл его. Там точно что-то оказалось внутри. Какая-то штука типа гроба, можно сказать, очень старого на вид, отлитого из свинца; весь засыпан опилками. Кто-то наложил печати по той линии, где надо открывать. Дальше вскрывать я его не стал; решил, что вы сами захотите это сделать.
