Колин Декстер - Убийство на канале
– Интересна ли?
Морс кивнул.
– Это та книга, которую принесла старая леди – ты ведь помнишь, жена полковника.
Фиона задержалась на некоторое время, и Морс уловил, что читает одно и то же короткое предложение в третий, четвертый, пятый раз, абсолютно ничего не понимая, ощущая только прикосновение ее тела. Неужели она сама не сознавала, что проявляет инициативу в этой недвусмысленной, хотя и ненавязчивой интимности?
И вдруг она сама все испортила.
– Мне в последнее время смертельно не хочется читать. Последняя книга, которую я просмотрела, была «Джейн Эйр»[20] для экзамена по английскому в школе.
– Тебе понравилось? (Морс испытывал теплые чувства к бедной милой Шарлотте).
– Достаточно скучновата. Это была обязаловка – для экзамена.
О, Боже!
Скрестив одетые в черные чулки ножки, она сбросила одну из туфелек на плоской подошве и вытряхнула какую-то невидимую песчинку на больничный пол.
– Когда люди снимают обувь? – спросил Морс. – В общих случаях, хочу сказать?
– Вот ведь странный вопрос!
– Когда внутрь попал камушек – как у тебя сейчас, не так ли?
Фиона кивнула:
– И когда ложатся спать.
– И?
– Ну… когда идут по воде…
– Да?
– Когда смотрят телевизор и поднимают ноги на кушетку, если у них матьчистюля, вроде моей.
– Что еще?
– Зачем вам все это?
– Если у них мозоли или нечто подобное, – продолжил Морс, – и ходят на педикюр.
– Да. Или если они сбили ноги или устали. Или если нужно снять чулки по какой-то причине.
– Какой, например?
Морс увидел чувственное пламя в ее развеселом взгляде, пока она, выпрямившись, поправляла простыни и взбивала его подушки.
– Ну, если вы в вашем возрасте не знаете…
О, Боже! Возраст.
Он чувствовал себя таким же молодым, как и много лет назад, но внезапно увидел себя таким, каким его воспринимала эта молодая девушка. Стариком!
Но его настроение быстро улучшилось из-за совершенно неожиданного появления сержанта Льюиса, который объяснил, что целью его неофициального визита (было 14:15) был допрос одной женщины, попавшейся в отделение интенсивной терапии в связи с очередной зловещей катастрофой на шоссе А4.
– Хорошо ли себя чувствуете сегодня, сэр?
– Буду чувствовать просто отлично сразу, как только получу ваше прощение, за то, что я был так отвратительно неблагодарен к вам!
– О, так ли? А когда точно, сэр? По-моему, вы всегда ко мне неблагодарны.
– Просто хочу вам сказать, что сожалею, – объяснил Морс кротко и немногословно.
Льюис, чей гнев булькал и кипел как неосмотрительно забытый на печке горшок, входил в отделение достаточно неохотно. Но когда спустя десять минут выходил, он испытывал то удовлетворение, которое неизменно его охватывало, когда он понимал, что Морс нуждается в нем – даже чтобы сделать, как в данном случае, самый обычный запрос (Морс быстро объяснил его задачу), и попробовать узнать, существуют ли все еще судебные регистры сессий Оксфордского суда за 1859-60 годы, и если так, можно ли найти некоторые стенограммы процессов.
После посещения Льюиса, Морс почувствовал, что гораздо лучше постиг взаимопонимание с мирозданием. Льюис простил его с готовностью, и он испытывал удовольствие (точно такое же, как и Льюис), которое с трудом мог бы сам определить и только отчасти осознавал. А кроме Льюиса, занявшегося судебными регистрами, у него был и еще один помощник – один квалифицированный библиотечный работник, который очень быстро мог справиться с журналом «Оксфордский дневник». Но она, увы, не придет сегодня вечером!
Имей терпение, Морс!
В три часа после обеда он вернулся к началу четвертого и последнего эпизода в книге покойного полковника Денистона.
Глава восемнадцатая
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Оглашенный приговор
Спустя три четверти часа они вернулись в зал и после того как их имена были зачитаны одно за другим, каждый из подсудимых стал ожидать свой приговор в безмолвной тревоге. В ответ на обычные вопросы мистера Бенема, Председатель судебных заседателей ответил, что все они едины во мнении и единодушно заявляют, что подсудимые ВИНОВНЫ в убийстве Джоанны Франкс. Сообщалось, что на лицах мужчин из экипажа не было заметно никаких видимых изменений при вынесении приговора, только Олдфилд в этот момент немного побледнел.
Черный капюшон – символ смерти, был накинут на голову Судьи, и после того, как он спросил подсудимых, есть ли им что сказать, он зачитал приговор со следующими назидательными словами:
«Джек Олдфилд, Альфред Массен, Уолтер Таунс – после того, как обстоятельства данного случая были продолжительно и терпеливо выслушаны и соответственно обсуждены Судебными заседателями, каждый из вас по отдельности и все вы вместе признаетесь виновными в мерзком преступлении – убийстве невинной и беспомощной женщины, которая была под вашей защитой, и которая, теперь нет причин в этом сомневаться, стала объектом вашей похоти, а после, чтобы предотвратить раскрытие вашего преступления – стала также и объектом вашей жестокости. Не ищите прощения за дела свои на этом свете! Обратитесь к милостивому Богу за прощением, которое единственно Он может определить для грешников, раскаявшихся в делах своих, и сегодня приготовьтесь к позорной смерти, которая вас ожидает.
Этот процесс – одно из самых болезненных, самых отвратительных и самых шокирующих дел, которым мне когда-либо приходилось быть свидетелем, и мне сейчас только остается привести в действие ужасный и справедливый приговор от имени Закона. А именно – вас отведут к месту казни, где вы будете повешены за шею, пока не умрете, после этого ваши тела будут закопаны на тюремном дворе, поскольку им не дана привилегия лежать в святом месте. И пусть Бог смилостивится над вашими душами!»
После того, как процесс был завершен и приговор вынесен, трое мужчин упорно продолжали настаивать, что не виновны. И, действительно, жена Олдфилда, которая посетила тюрьму, была так убеждена утверждениями мужа, что «сама она упала в обморок от ярости».
Стало более-менее очевидно из различных заявлений, включая и подобные от Олдфилда и Массена, что Таунс был каким-то образом меньше замешан в событиях путешествия по каналу, чем двое других. Поэтому не было неожиданностью, когда представители адвокатской профессии решили, что есть основания для пересмотра приговора, вынесенного Таунсу. Таким образом, письмо, излагающее их общее мнение, было отправлено в Лондон с одним из адвокатов, который добился специального разговора с Государственным секретарем. В результате предпринятых шагов, Таунс был помилован (почти буквально) в предпоследнюю минуту. Хорошую новость ему сообщили в тот момент, когда лодочники получали в последний раз святое причастие от тюремного священника. Таунс моментально разрыдался и, стискивая руки каждого из своих компаньонов, начал их целовать с теплым чувством и повторять: «Господь да благословит тебя, дорогой друг!», «Господь да благословит тебя, дорогой друг!». Впоследствии его отправили на каторгу в Австралию, и он был еще жив, когда в 1884 году с ним виделся и говорил некто Самюэль Картер, житель Ковентри (подобно Олдфилду и Таунсу). Картер живо интересовался местной историей и описал свои переживания, возвратившись в Англию в следующем году в книге «Путешествия и разговоры на обратной стороне Земли».
Олдфилд и Массен были повешены немедленно и публично в Оксфорде. Согласно репортажам газет, самое малое десять тысяч человек присутствовали на этом зловещем спектакле. Сообщалось, что с самого раннего часа люди устроились на стенах повыше, залезли на деревья и даже уселись на крышах окрестных домов, все для того, чтобы наблюдать ужасное развитие событий. На дверь директором тюрьмы было вывешено объявление о том, что казнь состоится после одиннадцати часов. Это породило большие разочарования среди зрителей, но не заставило их покинуть свои места, и когда началась в указанный час казнь, вокруг негде было яблоку упасть.
Первым появился тюремный священник и торжественно провел погребальную службу официальной церкви; потом вывели двоих осужденных, за ними шли палач, директор и некоторые другие высшие служащие тюрьмы. Двое мужчин прошли твердым шагом к платформе и поднялись на нее без чужой помощи. Накинув петли, палач пожал руку каждому, в это время священник напевал меланхолично гимны, фатальные веревки дернулись и, спустя минуту, двоих преступников уже не было между живыми. Казнь, похоже, удовлетворила садистские желания толпы, потому что не было сообщений о каких-либо беспорядках, когда огромные массы народа разошлись по своим домам в тот солнечный день. Позже узнали (хотя тогда это не было видно), что последним жестом Олдфилд передал священнику записку, адресованную его молодой жене, в которой до последнего твердил, что невиновен в преступлении, за которое заплатил теперь самую высокую цену.
