Гай Бутби - Тайна доктора Николя (сборник)
Филлис с отцом приехали в Лондон накануне и остановились в отеле «Метрополь»; они собирались отправиться в свое поместье в конце этой недели. Но, как было указано в приписке, если я пожелаю увидеться с ней, Филлис будет меня ожидать у входа в Британский музей утром следующего дня в одиннадцать часов.
Не могу вспомнить, на что я использовал этот огромный промежуток времени от получения письма до наступления следующего дня, но только в половине одиннадцатого я уже нетерпеливо мерил шагами тротуар перед великолепным входом в музей, украшенный огромными колоннами. Я жадно всматривался в лица проходивших и проезжавших мимо. Минуты тянулись убийственно медленно, но наконец, когда мелодичный звон колокола на соседней церкви возвестил о наступлении одиннадцати часов и к нему немедленно присоединились колокола других храмов, я увидел, что из-за угла выехала изящная карета, в которой сидела Филлис. Подать ей знак и отворить дверцу экипажа было для меня делом одной минуты.
— Ах, Дик, — ответила она на мой вопрос с плутовской улыбкой на прекрасных губах, — вы даже вообразить не можете, сколько препятствий мне пришлось преодолеть, чтобы приехать сюда. Отец собирался вместе со мной посетить тысячу мест, и мне едва удалось от него удрать.
— Наверно, вы сделали вид, что поехали к портнихе, — добавил я со смехом, чтобы показать ей, что я тоже кое-что знаю о женских проделках.
— Надеюсь, что отец так и подумал, — ответила она, очаровательно зардевшись, — но сердце сказало мне, что я должна увидеться с вами во что бы то ни стало.
В этот момент мы оказались в вестибюле музея. Десятки хорошеньких элегантных девушек проходили мимо нас, но моя прекрасная спутница была красивее всех.
— Филлис, дорогая моя, — сказал я, — мы так давно не виделись!.. За это время у вас была возможность все хорошо обдумать. Скажите же, согласны ли вы подарить мне свою любовь?
Она взглянула мне прямо в глаза.
— Ни на одну минуту я не усомнилась в этом, Дик, и не изменила решения. Я уже сказала вам это однажды и не желаю брать свое слово обратно. Достаточно ли вам знать, что я люблю вас и, что бы ни произошло, буду только вашей или ничьей?..
— Да, этого достаточно, — торжественно произнес я. — Но, Филлис, как же нам поступить, ведь ваш отец настроен решительно?
— Я теряюсь в догадках, какова причина его упорства. Он всегда обожал меня и говорил, что никогда не станет стеснять меня в выборе супруга. Но теперь… теперь какая-то тайна встала между нами, чья-то воля идет нам наперекор. Тут таится нечто, чему у меня нет объяснения. Отец совершенно изменился. То он непременно желал ехать в Лондон, а теперь мне часто кажется, что он боится тут встретить кого-то, но кого именно — я не знаю. Меня мучит это. Мне совершенно непонятно поведение отца.
— Да, все это очень таинственно и печально. Но как же быть? Не попробовать ли мне еще раз открыто попросить его согласия?
— Я боюсь, что такой поступок лишь испортит дело. Нет, предоставьте это пока мне, я сама постараюсь уговорить отца. А теперь давайте осматривать музей.
Мы ходили по бесконечным экспозициям музея, где собрано все, что может привести человека в изумление, и особенно долго пробыли в египетском отделении, восхищаясь великолепием ушедшей древней цивилизации. Может быть, и неудобно назначать свидания в музее, но, клянусь честью, я никогда бы не осмотрел музей так внимательно и подробно, как теперь. Ученым должно быть это приятно. Я сообщил свои соображения Филлис, и мы долго смеялись. Но вот она взглянула на часы.
— Без четверти два! — воскликнула она. — Ах, Дик, я должна спешить! Я обещала отцу быть дома к двум часам и не могу заставлять его ждать меня.
И она стала надевать перчатки. Но я остановил любимую и, вынув из кармана маленький футляр, открыл его. Увидев его содержимое, она не смогла удержать легкого возгласа восхищения, и я, надев на тонкий пальчик кольцо, поспешил поднести ее руку к губам.
— Филлис, — проговорил я, — когда вы будете глядеть на это кольцо, вспоминайте того, кто любит вас больше всего на свете и кто готов пожертвовать всем, чтобы доставить вам радость.
Мы вышли из музея, и она подозвала карету. Я усадил ее в экипаж и озабоченно спросил:
— Когда же мы снова увидимся?
— Пока не знаю, но я вас извещу. Умоляю, не отчаивайтесь, что бы ни случилось, мы увидимся. До свидания, дорогой.
Я приподнял шляпу, она махнула мне рукой, и в следующий момент карета укатила. Затем я медленно побрел по Оксфорд-стрит с намерением пересечь город и попасть в свою гостиницу. Мои мысли были до того заняты воспоминаниями о свидании с моей дорогой Филлис, что я шел совершенно наугад и, очнувшись, увидел, что оказался в таком квартале Лондона, где мне еще ни разу не приходилось бывать. Узкие улочки, мрачные покосившиеся дома, странные лавчонки в одно окно, грязная мостовая, изборожденная канавами, — все это было так не похоже на обычно чистые лондонские улицы.
Глава XI
Часы на колокольне какой-то церкви поблизости пробили три. Я почувствовал, что проголодался, и невольно стал искать глазами место, где можно было бы перекусить. Но ни одного мало-мальски приличного ресторана я не увидел. Наконец я заметил на перекрестке двух улиц нечто подходящее и поспешил туда. Войдя, за грязной стойкой, заставленной графинами с водкой, я увидел типичного француза, который вежливо поклонился и спросил, что мне угодно.
— Могу ли я позавтракать? — спросил я.
— О, конечно, сударь, конечно. Будьте так любезны, спуститесь в общую залу, а я сейчас же распоряжусь. — И он указал мне на грязную лестницу в углу комнаты.
Я начал спускаться. Лестница была крутая и длинная. Наконец я добрался до комнаты, которую француз назвал залой. Это был длинный, с низким сводом подвал, стены которого украшали две или три картины, но разобрать, что на них было нарисовано, не представлялось никакой возможности из-за покрывавших их сальных пятен и копоти. Из мебели в помещении было лишь несколько колченогих столов и таких же стульев.
Когда я вошел, там сидели три человека. Двое из них были заняты игрой в шахматы, а третий, по-видимому, не имевший к ним никакого отношения, внимательно следил за игрой, стараясь в то же время казаться погруженным в чтение бумаг, лежавших перед ним. Сев неподалеку от игроков, я заказал завтрак и, пока его готовили, от нечего делать стал рассматривать всех троих. Из шахматистов один был огромный, видимо, неслабый субъект, с длинными руками, большой рыжей бородой и сверкающими черными глазами. Его противник казался совершенным младенцем по сравнению с ним: это был хилый человечек с бледными щеками, жидкими усиками и водянистыми голубыми глазами. На носу у него неуверенно сидело пенсне, и из-за длинных волос его можно было принять за художника.
Оставив шахматистов, я обратил внимание на человека, сидевшего в углу. Этот был интереснее во всех отношениях. Во всяком случае я был очень удивлен, что встретил человека с такой внешностью в этом грязном притоне. Он был высок и строен, великолепно сложен и, по-видимому, обладал колоссальной силой. Голова его, окруженная ореолом черных как смоль волос, имела гордую посадку; у него были карие глаза с зеленоватым огоньком внутри, как у змеи. Но что меня поразило больше всего, так это то, с каким интересом он наблюдал за игрой этой странной парочки. Взгляд его был устремлен на доску, и он иронично улыбался, когда кто-нибудь из игроков делал ошибку, и одобрительно кивал головой при удачном ходе. Он был, видимо, сильно увлечен игрой, и я ждал, что он вот-вот заговорит. Но незнакомец сдерживался. Я заметил, что время от времени он весь содрогался от желания подсказать верный ход, и при ошибке, сделанной кем-либо из игроков, его лицо становилось настолько напряженным, что я невольно увлекся наблюдением за ним. Но вскоре мне подали завтрак, и в это же время игра окончилась. Высокий мужчина встал, сказал что-то по-немецки и вышел. Забавно было то, что выиграл меньший, после чего победным взором окинул всю комнату. В этот момент его глаза встретились с глазами незнакомца, наблюдавшего за этим поединком. Торжество во взгляде победителя исчезло, и глаза его сделались какими-то бесцветными — так птичка смотрит на змею. Тот поднялся, не проронив ни слова, подошел к выигравшему шахматисту и принялся расставлять фигуры на доске.
«Могу я просить вас сыграть со мной одну партию?» — произнес он на великолепном английском языке и, тонкими длинными пальцами взявшись за пешку, сделал ход первым. Маленький человечек что-то пропищал в ответ, и игра началась, а я занялся своим завтраком. Но невольно мой взор то и дело обращался на игравших. В самом деле, это было довольно любопытное зрелище. Заинтересовавший меня господин казался совершенно погруженным в игру. Он волновался так же, как и тогда, когда следил за чужой игрой, но опять-таки не произносил ни слова. Эффект, производимый им на партнера, был потрясающим. Тот сидел на краешке стула и казался совершенно подавленным своим противником с демонической внешностью.
