Рекс Стаут - И быть подлецом

— Просто кусочек скотча, и всё. Он был наклеен вокруг горлышка бутылки, примерно там, где бутылка начинает расширяться.

— Всегда в одном месте?

— Да.

— Какой ширины?

— Приблизительно вот такой. — Она расставила большой и указательный пальцы примерно на полдюйма.

— Какого цвета?

— Коричневого. Мне, может быть, лента казалась коричневой из-за цвета бутылки.

— Всегда одного и того же цвета? Тогда её нелегко было заметить.

— Я не говорила, что она была заметной.

— Конечно, у вас хорошее зрение. — Вулф посмотрел на часы и повернулся ко мне: — Когда следующий поезд в Атлантик-Сити?

— В 4.30.

— Тогда у вас достаточно времени. Дай миссис Шеперд денег на все необходимые расходы. Ты доставишь её и дочь на вокзал. Поскольку они не хотят, чтобы об их поездке стало известно, им не следует никому звонить по телефону. Ты убедишься, что они сели на поезд и что поезд действительно отправился. Как ты знаешь, я считаю, что поезд не может сдвинуться с места, а уж если сдвинулся, то вряд ли сможет остановиться.

— Мы возвращаемся, — недоверчиво, но с надеждой сказала мамаша.

Глава 11

В поезде произошёл один маленький инцидент, о котором я не могу умолчать. Я разыскал для мамаши и Нэнсили их места и повернулся, чтобы уходить, любезничать не входило в мои намерения. Они — особенно Нэнсили — вели себя так, что, если бы вдруг я провалился в канализационный люк, они даже не остановились бы, чтобы взглянуть вниз. Но, когда я повернулся, чтобы уйти, мамочка неожиданно протянула руку и похлопала меня по плечу. Либо она всё же заметила мое похлопывание в самый мрачный момент её жизни, либо сделала так потому, что я купил им места в пульмановском вагоне. Я улыбнулся, но не рискнул предложить обменяться на прощание рукопожатием. Нельзя слишком долго испытывать судьбу.

Естественно, что намечалась ещё одна вечеринка. Но я не понимал, насколько это срочно, пока не вернулся в кабинет и не нашёл у себя на столе под пресс-папье записку на листке из блокнота Вулфа. Сам он, согласно расписанию, был в оранжерее. Записка гласила:

«А. Г.

Собери всех семерых здесь в семь часов.

Как будто это так же просто, как щёлкнуть пальцами. Я мрачно посмотрел на записку. Почему бы не собрать их после ужина, тогда у нас было больше времени — и для того, чтобы разыскать их, и для того, чтобы как следует поработать над ними. Уж не говоря о том, что сегодня у меня были прекрасные производственные показатели: к одиннадцати утра я доставил ту парочку. Было десять минут пятого. Я подавил желание подняться в оранжерею и высказать свои аргументы и потянулся к телефону.

Я встретился с рядом проблем, в том числе и с жалобами на то, что слишком поздно предупреждаю. С этим я был абсолютно согласен. Билл Медоуз долго отказывался, ссылаясь на то, что рассказал Вулфу обо всём, что знал, в том числе и о давнем эпизоде, когда он разбил бейсбольным мячом окно. Мне пришлось оказать на него давление, делая угрожающие намёки. Мадлен Фрейзер и Дебора Коппел тоже упорствовали, но были вынуждены признать, что надо либо уволить Вулфа, либо оказать ему необходимую поддержку. Они согласились привести с собой Элинор Венс. Натан Трауб, которого я застал в его кабинете, был единственным, кто не возражал, хотя и заметил, что будет вынужден отменить важную встречу. Я потерпел фиаско с Саварезе и Стронгом. Профессор уехал из города на уик-энд — наверное, охотиться за формулами. Талли Стронга просто не удалось найти, хотя пробовал сделать это везде, обзвонив всех спонсоров.

Около шести я позвонил наверх Вулфу и доложил обстановку. В благодарность он только хмыкнул. Я сказал, что пять из семи в пятницу, да ещё в такое время, — вполне неплохой результат. Он ответил, что семь из семи гораздо лучше.

— Да, — согласился я. — Я послал Саварезе и Стронгу телеграммы, подписавшись «Эл». Но не уверен, что они получат их вовремя.

Итак, явились пятеро. Вулф не любит, чтобы кто-нибудь, кроме меня и Фрица, видел, как он сидит без дела в ожидании. Похоже, он считает, что это подрывает его престиж. Во всяком случае, он не спустился в кабинет до тех пор, пока я не сообщил ему, что все собрались. Тогда он осчастливил нас своим появлением. Он вошёл, слегка поклонился, прошёл через комнату к своему креслу и удобно в нём устроился. В этот раз обстановка была более уютной и интимной, чем три дня назад, поскольку незваных гостей не было.

Разговор начался с того, что Трауб сделал несколько колких замечаний по поводу отказа Вулфа дать интервью репортёрам. Обычно в таких случаях Вулф наносит ответный удар потрясающей силы. Но сейчас его нельзя было вывести из себя. Он просто не обратил внимания на слова Трауба.

— Я собрал вас здесь, — сказал он добродушным тоном, — с единственной целью, и, если вы не хотите опоздать к ужину, нам лучше сразу приступить к главному. Во вторник вечером я сказал вам, что вы все лжёте. Тогда я ещё не знал, как именно, хотя вы делали это неприкрыто. Какого чёрта вы мне не сказали о полоске, наклеенной на бутылку мисс Фрейзер?

Все они, даже мисс Фрейзер, отреагировали на это болезненно. Единственное исключение составил Трауб, который лишь слегка удивился.

— Полоска? — спросил он. — Какая полоска?

Остальным понадобилось в среднем по три секунды для того, чтобы хотя бы начать думать, что изобразить на своих физиономиях.

— Кто собирается рассказать мне об этом? — требовательно спросил Вулф. — Только не все сразу. Кто-нибудь один.

— Но, — запинаясь, сказал Билл Медоуз, — мы не понимаем, о чём вы говорите.

— Вздор! — Вулф уже не был таким добродушным. — Не будем терять времени. Мисс Шеперд провела здесь большую часть дня, и я знаю об этом всё. — Его глаза остановились на мисс Фрейзер: — Она ничего не могла поделать, мадам. Для ребёнка она вела себя прекрасно и сдалась только под угрозой того, что вас немедленно бросят за решётку.

— Что здесь происходит? — резко спросил Трауб.

— Ничего, Нэт, — успокоила его мисс Фрейзер. — Ничего особенного. Это просто… Нечто вроде шутки между нами… О которой ты не знал…

— Так, ерунда, — сказал Билл Медоуз немного громче, чем следовало. — Всё чрезвычайно просто.

— Подожди, Билл. — Голос Деборы Коппел звучал тихо, но авторитетно. Она смотрела на Вулфа. — Не скажете ли вы точно, что вам рассказала Нэнсили?

— С удовольствием, — согласился Вулф. — Бутылка, которую подавали мисс Фрейзер во время передачи, всегда была отмечена кусочком скотча. Это продолжалось в течение нескольких месяцев, почти год. Лента была или коричневой, под цвет бутылки, или прозрачной, в полдюйма шириной, и была обмотана вокруг горлышка.

— Это всё, что она вам сказала?

— Это главное. Давайте объяснимся. Зачем понадобилась лента?

— Нэнсили вам не сказала?

— Она сказала, что не знает.

Дебора нахмурилась:

— Ещё бы. Всё очень просто. Как мы вам уже рассказывали, когда мы приходим в студию в день выхода передачи в эфир, примерно за полчаса, мисс Венс достаёт бутылки из шкафа и ставит их в холодильник, для того чтобы охладить. Мисс Фрейзер предпочитает сильно охлаждённые напитки, поэтому бутылка для неё закладывается раньше и отмечается лентой, чтобы отличить ото всех остальных.

— Кто кладёт туда бутылку и когда?

— Когда как. Иногда кто-нибудь из нас кладёт туда её за день… Иногда бутылка остаётся с предыдущей передачи.

— Боже мой, — пробормотал Вулф. — Я не знал, мисс Коппел, что вы слабоумны.

— Я не слабоумная, мистер Вулф.

— Чтобы убедить меня в этом, вашего слова недостаточно. Насколько я понимаю, объяснение, которое вы дали, рассчитано на удовлетворение простого любопытства, если кто-то случайно заметит полоску ленты на бутылке. Не удивлюсь, что так и было сказано мисс Шеперд, однако после дальнейших наблюдений она его отвергла. Это то, чего она мне не сказала. Мне это объяснение не кажется удовлетворительным. Может, для мисс Шеперд оно годится, но вы имеете дело со мной. Забираю «слабоумную» назад, поскольку это слово сорвалось с языка, но всё-таки вы могли бы предложить что-нибудь поубедительнее.

— Может, это звучит неубедительно, — агрессивно вступил Билл Медоуз, — но это правда.

— Мой дорогой сэр! — на лице Вулфа изобразилось отвращение. — И вы тоже? Тогда почему это не удовлетворило мисс Шеперд, если вы пробовали рассказывать ей эту байку? Вы были вынуждены заставить её поклясться молчать. Почему все бутылки не ставились в холодильник заранее, почему ставили только одну, предназначенную мисс Фрейзер?

— Потому что кто-нибудь… — начал Билл и осёкся.

— Вот именно, — Вулф согласился с тем, что тот не досказал. — Потому что между передачами мисс Фрейзер в студии бывают сотни людей и кто-нибудь мог взять их из холодильника, поскольку тот не запирается на ключ. Вот что вы собирались сказать, но не сказали, потому что поняли: с одной бутылкой может случиться то же, что и с восемью. — Вулф покачал головой. — Нет, хватит. Я устал от вашей лжи, я хочу услышать правду. И я услышу её, потому что ничто иное не даёт ответ на вопросы, которые я сейчас поставил. Почему лента наклеивалась на бутылку?