Рекс Стаут - Гремучая змея
— Всякий человек, — сказал Кэмбелл, — должен привыкнуть к риску, связанному с его профессией.
— Значит, мистер Кэмбелл, вы меня поняли. А не сумеете ли вы объяснить мне, что заставляет людей, меня например, совершать отвратительные поступки? Здесь, в моем доме, под этой кровлей, живет женщина, которую я мучаю ежедневно, ежечасно, и все же она не испытывает ко мне ненависти, ибо сердце ее заполнено одной любовью. Представьте же, сколь мрачна бездна моего падения, ведь эта женщина — моя мать!
До этой минуты я дословно записывал их беседу, а сейчас лишь усилием воли заставил себя усидеть на месте, не издав никакого возгласа. Вульф был настолько превосходным актером, что даже меня глубоко тронули его переживания, хотя я ежемесячно, в одно и то же число, отсылаю деньги матери Вульфа, постоянно проживающей в Будапеште.
— Господи помилуй! Что вы только говорите!
— Я только хотел сказать, — продолжал Вульф, — что оскорбления и ненависть могут произрасти на любой почве и классифицировать их очень трудно.
— Знаете, мистер Вульф, а ведь мне тоже нелегко жилось с самого раннего детства. Двенадцатилетним я бросил школу в Иллинойсе и убежал из дому. Правда, настоящего дома у меня никогда не было. Мои родители умерли рано, а воспитание у дяди с тетей ничему меня не научило. И если теперь я в чем-то разбираюсь, то обязан этим лишь своему жизненному опыту.
— Это тоже неплохо, — кивнул Вульф. — Нью-Йорк — отличная школа для паренька с умом и характером.
— Возможно. Но я-то подался в Техас, через год была Бразилия, потом Аргентина.
— О! Сколько вам пришлось пережить!..
— Да, в поисках счастья я исколесил огромные территории. Двадцать лет пробыл в Южной Америке, преимущественно в Аргентине. А когда вернулся в Штаты, по-английски почти не разговаривал. Я сталкивался со множеством скверных вещей и не раз переносил тяжелые потрясения. Но в любой ситуации я строго придерживался правил и старался быть справедливым. В Штатах сначала торговал говядиной, но моей мечтой всегда было зерно. Я стремился к нему, словно аргентинский гаучо к своей лошади.
— Вы были гаучо?
— Нет. Я всю жизнь занимался торговлей. Она у меня в крови. И теперь, с моим опытом, окруженный крупными дельцами, внимающими каждому моему слову, я с гордостью, а не со стыдом вспоминаю время, когда простым продавцом веревки проезжал верхом по три тысячи миль за сезон. Да, все уходит. Сын не желает идти по моим стопам. Его не интересует торговля.
— А как вы к нему относитесь? Может, в чем-то не доверяете?
— Что вы, мистер Вульф! Я обожаю своего сына, вся моя жизнь принадлежит ему. Если у вас больше нет вопросов, я должен извиниться. Меня ждут дела.
— Останьтесь, мистер Кэмбелл. Минут через пять подадут ленч. За завтраком Мы еще что-нибудь придумаем.
Но на уговоры Вульфа Кэмбелл ответил категорическим отказом.
Я проводил его к выходу и предложил отвезти на нашей машине. Но и тут он отказался, заявив, что поймает такси. Глядя вслед удаляющемуся Кэмбеллу, я подумал, что у него действительно походка человека, привыкшего к седлу.
Очевидно, Вульф только и ждал меня, потому что сразу заговорил:
— Ты заметил, Арчи, что мистер Кэмбелл очень несчастен? Такое странное выражение лица… Похоже, сына страшно любит. А вот о матери Мануэля он ничего не сообщил. Наверное, она оставила плохую память о себе. А еще мистер Кэмбелл чем-то встревожен, хотя и умело скрывает это. Он что-то предчувствует или даже знает. Впрочем, такое поведение понятно, ведь преступник на свободе.
— Да, положение у него самое отчаянное, а может, и безвыходное. Мистер Вульф, а не проверить ли нам Мануэля, его сына-наследника?
— Прекрати, Арчи. Какие улики ты соберешь против него, что сумеешь доказать?.. А впрочем, чем черт не шутит…
— Вношу предложение, сэр. Поскольку Мануэль авиатор, а в нескольких милях от Плезентвилля, в Армонне, расположен аэродром, то, сдается мне, туда нужно съездить. Может, что выясню?
— Возможно… Возможно… Но вряд ли он пользуется этим аэродромом. Скорее, предпочитает какую-нибудь частную площадку. Хотя… Попробуем проверить… Запиши-ка…
Я взял карандаш, бумагу и под диктовку Вульфа набросал следующий текст:
«Прошу всех, кто видел, как мой самолет приземлился пятого июня на лугу, сообщить об этом через газету. Я заключил пари на крупную сумму и за сведения гарантирую хорошее вознаграждение».
— Сдашь это объявление сразу в несколько редакций и договоришься, чтобы ответы тебе вручали лично.
Если Мануэль достаточно умен и чувствует за собой какую-нибудь вину, то, прочитав объявление, ответы на него постарается перехватить.
— Хорошо. Ясно.
— Постой! Дорога в Армонн проходит, кажется, через Уайт-Плейс?
— Да, сэр.
— Тогда зайди к Андерсону и сообщи ему все, что мы выяснили. Сделаем прокурору такой подарок. Кроме того, скажи, что над Е. Д. Кэмбеллом нависла смертельная опасность. Пусть организует ему охрану. Правда, на это мало надежды. Но коли мы сцепились с опасным преступником, постараемся сделать все возможное. Кстати, намекни ему, что скоро мы пришлем счет для оплаты.
Глава 14
Сдав объявление, я поехал в Уайт-Плейс к главному прокурору Андерсону.
Битый час я проторчал в приемной, развлекаясь беседой с посетителями. Похоже, здесь уже прекратили расследование смерти Берстоу, и ничего нового никто мне не поведал. Единственное, что вытянул я из одуревших от ожидания людей, так это результат судебной экспертизы. Известный химик обнаружил в крови мистера Берстоу яд гремучей змеи.
— Зачем вы приехали? — спросил Андерсон, едва войдя в приемную.
— Привез вам информацию от Вульфа. Может, пригласите стенографистку?
И тут я выложил ему все: рассказал и о подарке ко дню рождения, и об одолженной у мистера Кэмбелла клюшке, и не забыл строгим тоном передать просьбу Вульфа об охране мистера Е. Д. Кэмбелла.
Затем, не теряя времени, я отправился в Армонн и добрался до него только в шесть часов вечера. Погода была ясная, и в воздухе кружили два самолета, а два других только что приземлились. Аэродром занимал обширную площадь и казался гладким, словно паркет.
Я вылез из машины, проник на летное поле и в одном из ангаров нашел механика.
— Извините, если помешал. Я разыскиваю карту. Точнее, целую кипу переплетенных навигационных карт… Мой брат посеял их на вашем аэродроме неделю назад.
пятого июня. Он приземлился на собственном самолете около шести и улетел около десяти часов вечера. Он абсолютно уверен, что забыл карты именно здесь.
Механик поднял голову.
— У нас он не приземлялся.
— Что? — удивился я. — Неужели брат ошибся? Ведь ему-то лучше знать, куда он сел.
— Значит, не лучше, если он утверждает, что сюда. За последний месяц здесь не было ни одного частного самолета.
— Странно. Может, вы в тот день не работали?
— Я вообще не отлучаюсь отсюда, мистер, не знаю как вас там… Даже сплю в ангаре. Пускай ваш брат поторопится с поисками: карты ему явно необходимы.
— Похоже на то. А тут поблизости других аэродромов нет?
— Откуда? Есть один около Денбери, а другой рядом с Поукинси.
— Придется съездить туда. Благодарю вас. Простите меня великодушно.
— Пустяки.
Я уселся за руль и принялся размышлять. Механик, с которым я беседовал, отнюдь не производит впечатления подкупленного свидетеля, а если он говорил правду, значит, Мануэль не прилетал сюда. Но если бы он приземлился на одном из двух названных аэродромов, то не успел бы на свидание с Карло Маффи, назначенное на семь двадцать, и, безусловно, в Нью-Йорке.
Я решил все же попытаться что-нибудь выяснить на ближайшем аэродроме в Денбери и покатил туда.
Было шестнадцатое июня — годовщина того дня, когда мы живым и невредимым возвратили маленького Томми Уильямсона его счастливым родителям. С тех пор уже в четвертый раз мы устраиваем торжественный обед в ознаменование этого события. И вот как раз сегодня, вместо того чтобы вкушать блюда, достойные Эпикура, я сижу в каком-то дешевеньком денберском ресторанчике и поглощаю скверно приготовленную говяжью печенку.
На аэродроме мне повстречался человек, помнящий все самолеты за целый год. Время их прибытия он мог указать с точностью до минуты. Аэродром я покидал в полной уверенности, что Мануэль Кэмбелл здесь никогда не появлялся.
Домой я добрался уже после полуночи. Уильямсоны давно уехали, Вульф лег спать, а на моем столе лежала бумажка, исписанная изящным почерком Вульфа:
«Арчи, если ты ничего не узнал по нашему делу, попытайся установить, кто давал объявление, заинтересовавшее Карло Маффи. Кроме того, если ты еще не потерял свое обаяние, постарайся привезти ко мне завтра в одиннадцать утра мисс Анну Флор.
