Найо Марш - Смерть в театре «Дельфин»
— До свидания, — ещё раз попрощался мистер Кондукис и укатил, а Перигрин поспешил присоединиться к Джереми Джонсу в их излюбленном дешёвом ресторанчике.
* * *Перед вечерней репетицией он сообщил Джереми Джонсу и актёрам о перчатке. Информация вызвала возбуждённый интерес. Больше всех взволновалась Дестини Мейд. Ей почему-то пришло в голову, что «исторической» реликвией собираются воспользоваться в качестве реквизита. Маркус Найт был слишком сердит, чтобы проявить к сообщению нечто большее, чем простое внимание. Он видел, как Дестини Мейд появилась с пятиминутным опозданием в весёлом обществе В. Хартли Грава. Гертруда Брейс злилась по тому же поводу.
Гарри Грав воспринял весть о перчатке с весёлым любопытством и возвестил с долей кокетства:
— Кто-нибудь непременно должен рассказать об этом миссис Констанции Гузман.
— Что ещё за Констанция Гузман? — поинтересовался Перигрин.
— Спроси короля! — фыркнул Гарри, который нарочно обращался к Маркусу Найту только так, ибо последний был не в силах скрыть раздражения, вызываемого этим титулом.
Перигрин увидел, что Найт покраснел до корней волос, и решил проигнорировать замечание Гарри.
Единственными, кого действительно тронуло сообщение Перигрина, оказались Эмилия Дюн и Чарльз Рэндом, который бессвязно забормотал:
— Не правда! Ну, конечно же… Вот что, оказывается, вдохновило тебя. Нет! Это невероятно! Это уж чересчур.
У Эмилии ярко вспыхнули щеки и засияли глаза. Мистер Джей пришёл в восторг от такой реакции.
Что же до Уинтера Морриса, которого пригласили на совещание, то он пребывал в экстазе.
— Нет, что мы имеем?! — то и дело восклицал он. — Мы имеем этакое сообщеньице, которое заставит редакторов всех газет рвать на себе волосы из-за того, что размер первой страницы гораздо меньше простыни!
Молодой Тревор Вере на вечерней репетиции не присутствовал.
Перигрин клятвенно заверил Джереми, что устроит ему доступ к заветной перчатке, причём без всяческих ограничений. Затем велел Моррису связаться с мистером Гринслэдом по поводу обеспечения должной системы безопасности в театре и предупредил актёров, что тайна должна быть сохранена некоторое время, намекнув, что небольшая утечка информации особенного неудовольствия не вызовет. Однако лишь до тех пор, пока мистер Кондукис будет оставлен в стороне.
Этим вечером труппа работала прекрасно, подхлёстнутая услышанной новостью. Перигрин взялся за сложный второй акт и пришёл в восторг от трактовки роли Маркусом Найтом.
Маркус был действительно актёром первой величины. Невозможно понять, где кончается техника и работа мысли и начинается вдохновение. На первых репетициях он обыкновенно творил невесть что: кричал, ставил неожиданные акценты, бросал непонятные слова, делал странные, почти оккультные жесты и приводил в полную растерянность своих партнёров, внезапно прерывая диалог и застывая в молитвенной позе. Сквозь эту напряжённую внутреннюю работу прорывались временами отдельные лучи, которые обещали собраться в пучок света. «И тогда-то, — думал Перигрин, — по крайней мере, один из персонажей не доставит огорчений ни автору, ни зрителям».
Во втором акте перчатки умершего Гамнета достались «смуглой леди», поэт провёл весёлый вечер у другой леди — дурной репутации, которая тоже была в перчатках (разумеется, леди, а не её репутация), и перешёл наконец «от расхода страсти в пустыню стыда», буквально прокрикивая ей в лицо сонет: точнее, ей и В.Х. Маркус Найт проделал это превосходно.
Гарри Грав в качестве мистера В.Х. бездельничал в проёме декорации, изображающей окно, и, обмениваясь взглядами с Розалин, тайно играл с рукой в перчатке. Занавес пошёл вниз под внезапный взрыв его смеха. В голове Перигрина промелькнула мысль, что здесь, как в кривом зеркале, повторяются мизансцены спектакля. Вопреки общему мнению, мистер Джей считал, что это только мешает игре, смущает актёров. Маркусу Найту, во всяком случае, раздражение никак не поможет перевоплотиться в Шекспира, которого Розалин обманывает с В.Х.
Впрочем, пока оно вроде бы ничем не мешало. Сцена шла превосходно. Дестини-, руководствуясь самым элементарным пониманием событий, выдала такую порцию эротики, которая совлекла бы перчатки с рук умершего ребёнка с той же лёгкостью, с какой она сдёрнула их с рук его сверхчувствительного отца.
— Вот истинная роковая женщина, — заметил Джереми Джонс. — И никого не волнует, дура она или гений. Нет, в подобной красоте есть что-то торжественно-тёмное.
— А ты представь её себе лет этак через двадцать, — заметил Перигрин.
— Меня это не волнует.
— По-твоему, тебе не на что надеяться?
— Конечно. Все её время распределено между великой звездой и безотказным Гравом. На меня уже не остаётся ни секунды.
— Ну и хорошо, — заключил Перигрин. Именно сегодня ему удалось наконец уговорить Эмилию Дюн отужинать вместе. Раньше он получал лишь довольно обескураживающие отказы. Джереми, который наблюдал за монтажом и раскраской декораций, должен был заглянуть в «Дельфин» и прогуляться вместе с ними по Блэкфрирскому мосту. Перигрину показалось, что именно это обстоятельство заставило Эмилию принять предложение. Кроме того, он потом услышал её ответ на вопрос Чарльза Рэндома: «Я иду с Джереми». Надо сказать, Перигрин был страшно раздосадован.
Джереми появился ровно за пять минут до конца репетиции и уселся в передних рядах. Когда они кончили, Дестини поманила его и он поднялся на сцену через боковую дверь. Перигрин видел, как Дестини говорит ему что-то, нежно заглядывая в глаза и положив руки на плечи; Джереми вспыхнул до самых корней своих рыжих волос и искоса глянул в сторону Перигрина. Затем Дестини схватила его под руку и заставила прогуляться по сцене, не переставая оживлённо болтать. Через секунду-другую они расстались и Джереми вернулся к Перигрину.
— Слушай, — сказал он, — будь другом. Сделай мне одно одолжение.
— То есть?
— Дестини неожиданно пригласили на вечер, и она просит меня пойти с ней. Не обижайся, если я пойду, ладно, а? К ужину все готово. Вы с Эмили прекрасно обойдётесь без меня, даже, пожалуй, лучше, чем со мной.
— Она сочтёт тебя жутким грубияном, — сердито ответил Перигрин, — и, кстати, не очень ошибётся.
— Да нет же, напротив. Она будет просто в восторге. Она ведь собирается в гости к тебе.
— Я не уверен.
— Честно говоря, ты должен быть мне чертовски благодарен.
— Эмилия решит, что все было подстроено заранее.
— Ну и что? Она все равно будет довольна. Слушай, Перри, мне некогда. Дестини ждёт. Хочешь, я поговорю с Эмилией?
— Так будет гораздо лучше, что бы ты там ни наплёл для соблюдения приличий.
— Все будет в порядке. Обещаю.
— Ну-ну. — Перигрин задумчиво рассматривал своего друга, чьё покрытое веснушками лицо стало красным, как свёкла. — Ладно. Извинись перед Эмилией и отправляйся на свою вечеринку. По-моему, ты напрашиваешься на неприятности, но это уж твоё дело.
— Неприятности или нет, но что-нибудь меня, безусловно, ждёт. Спасибо, друг.
Перигрин направился к выходу из зрительного зала, но остановился посмотреть, как Джереми разговаривает с Эмилией на сцене. Эмилия стояла спиной, поэтому Перигрин не мог догадаться о её реакции, однако Джереми так и лучился улыбкой. Перигрин начал прикидывать, что именно он мог ей сказать, и при этом подумал, что сам он ни при каких обстоятельствах не мог бы обмануть эту девушку.
Дестини тоже была на сцене, откуда собиралась удалиться в обществе Маркуса, Гарри Грава и бедолаги Джереми. Маркус стоял с видом собственника, Дестини относилась к нему, как покорная младшая жена к своему повелителю, при этом умудряясь поглядывать на Гарри слегка расширенными глазами, но с полным соблюдением внешних приличий. Это действовало безотказно. Между делом красотка успевала одаривать улыбками и Джереми. Оживлённо обсудив план на вечер, они удалились.
Эмилия так и осталась на сцене.
Перигрин вошёл в левую дверь. Ему так и не удалось избавиться от воспоминаний о своём первом посещении театра. Они всплывали всякий раз, когда он поднимался на сцену этим путём. Звук собственных шагов по металлической лестнице отдавался в его ушах эхом шагов невидимого Кондукиса, спешащего ему на помощь. Поэтому Перигрин оторопел, когда, закрыв за собой дверь, он действительно услышал шаги за поворотом этой узкой, тёмной, спиральной лестницы.
— Эй? — позвал он. — Кто здесь?
Шаги стихли.
Он поднялся на сцену по маленькой лесенке и завернул за угол.
Дверь, ведущая на сцену, была слегка приоткрыта, пропуская лучик света. Кто-то неуверенно топтался возле неё, не зная, можно ли спускаться. Перигрину показалось, что этот «кто-то» довольно долго стоял в темноте за дверью.
— Я как раз начала спускаться, — произнёс голос Гертруды Брейс.
Она решительно толкнула дверь и вышла на сцену, чтобы позволить Перигрину пройти. Когда он поравнялся с ней, Герти дотронулась до его локтя и спросила: