Рекс Стаут - Ниро Вульф и Лига перепуганных мужчин (сборник)
Я прервал его:
– Минуточку, доктор. Поль Чапин приехал в галерею раньше вас?
– Нет, мы приехали вместе. Я заехал за ним в Гарвард-клуб. Обходительность Юджина причинила мне боль. Ему не удавалось скрыть, как он нервничает. Руки его дергались, когда он смешивал хайбол[3]… для нас, не для себя. Я был смущен, а потому резок и даже груб. Я предложил мистеру Сантини объявить свое заключение, и он это сделал, как устно, так и письменно. Юджин возразил ему. Они заспорили. Наконец, Юджин обратился к Полю, прося его высказать свое мнение. Очевидно, он ожидал, что Поль его поддержит. Поль оглядел нас с улыбкой и сделал краткое, но весьма выразительное заявление. Он сказал, что через три месяца после того, как он осматривал эти картины, то есть через месяц после того, как они прибыли в Нью-Йорк, он узнал, что они были написаны в тысяча девятьсот двадцать четвертом году. По его словам, это дело рук Вассо, величайшего мошенника нашего века. Этого же человека назвал мне мистер Сантини. Поль сказал также, что он хранил молчание, потому что его привязанность и ко мне, и к Юджину так велика, что он не мог сделать шаг, который принес бы неприятности одному из нас.
Я испугался, как бы Юджин не потерял сознание: он был не только поражен, но и уязвлен. Я же был так смущен, что молчал. Я, конечно, не знаю, обманул ли меня Юджин, будучи в отчаянном положении, или сам стал жертвой обмана. Мистер Сантини поднялся первым, я последовал его примеру, и мы пошли. Поль ушел с нами.
В полдень следующего дня я узнал, что Юджин покончил с собой, выпив очень большую дозу нитроглицерина. Я узнал об этом, когда полиция явилась в мою приемную, чтобы допросить меня.
– Что заставило вас думать, что это самоубийство?
– Ну, мистер Гудвин…
Он вновь улыбнулся, но улыбка была еще более грустной.
– Неужели все детективы одинаковы? Вы же прекрасно понимаете, почему я считаю это самоубийством. Полиция пришла к тому же выводу, и обстоятельства подтверждают это.
– Но если вы согласитесь, что у каждого детектива всегда в голове имеется какая-то навязчивая идея, то вы знаете, в чем заключается моя. Мог ли Поль Чапин подбросить таблетки нитроглицерина в бокал Дрейера? Вы считаете это возможным?
Доктор Элкас покачал головой.
– Нет. И вы, конечно, знаете, что мистер Сантини со мной согласен. Мы оба вполне уверены, что Поль не имел такой возможности. Он приехал в галерею вместе с нами, и мы вместе вошли в контору. Поль сидел слева от меня, не менее чем в шести футах от Юджина. Он не дотрагивался ни до одного стакана, кроме собственного. Когда мы выходили, Поль шел впереди меня, перед ним выходил Сантини.
– Да… Все это записано в отчетах. Но во время шумных ссор все бывают так возбуждены, переходят с места на место, то вскакивают, то садятся, бродят взад и вперед…
– Ничего подобного не было. Мы не были возбуждены, разве что только Юджин. Он был единственный, кто поднимался с кресла.
– После того как вы туда вошли, Юджин не надевал пиджак?
– Нет, он носил утренний пиджак, не меняя его.
– Бутылочка с остатками нитроглицерина была обнаружена в кармане его пиджака?
– Так я понял.
Я уселся поглубже в кресло и опять посмотрел на него. Я бы отдал «родстер» и пару шин «экстра» к нему, чтобы узнать: лжет он или нет. Он так же далек от людей моего класса, как и Поль Чапин, и я понимал, что у меня нет пути, по которому я мог бы добраться до его мыслей.
– Не согласились бы вы завтра в час дня прийти на ленч к Вульфу?
– Сожалею, я буду занят.
– В пятницу?
– Нет. Ни в какие дни. Я не орех, который надо расколоть. Откажитесь от надежды доказать виновность Поля Чапина в смерти Юджина Дрейера. Это не выдерживает никакой критики. В этом я уверен, потому что был там.
– Может, вы сможете прийти в субботу?
Он покачал головой и улыбнулся все так же печально. Я поднялся с кресла, взял свою шляпу и поблагодарил его. Но перед тем как направиться к двери, я сказал:
– Кстати, по поводу второго предупреждения, написанного всем вам. Действительно ли нитроглицерин обладает «чудным запахом и вкусом»?
– Я же хирург, а не фармацевт.
Я снова поблагодарил его и вышел.
Из-за того, что линия судьи Гаррисона оборвалась, не дав нам ничего определенного, а теперь зашла в тупик и линия Дрейера, я начал беспокоиться, что меморандум, составленный Вульфом, может превратиться в простой листок бумаги, который можно использовать как угодно.
Я отправился домой, решив, что самое разумное – обратиться к Сантини. Мы могли дать ему телеграмму в Рим. Возможно, таким образом мы разузнаем нечто важное. Конечно, телеграмма будет стоить Вульфу девяносто девять долларов…
Было без четверти одиннадцать, когда я приехал домой. В кабинете звонил телефон. Это был Сол Пензер. Я спросил, чего он хочет. Он ответил, что хочет рапортовать. Я спросил, о чем он будет рапортовать, а он ответил, что сказать ему нечего и весь его рапорт заключается в этом. Поскольку я был раздражен всем ходом расследования, я стал разговаривать с ним насмешливо. Я сказал, что если он не может найти Хиббарда живым или мертвым, то, может, он сплутует и сделает чучело Хиббарда? Я повесил трубку, оборвав разговор, что могло рассердить даже монахиню.
Вульф спустился вниз вовремя, ровно в одиннадцать. Он сказал «доброе утро», потянул носом воздух и сел за свой стол.
Мне не терпелось приступить к делу, но я знал, что должен подождать, пока он не просмотрит почту, не поставит в вазу орхидеи, не испробует перо и не позвонит, чтобы принесли пиво. Когда со всем этим было покончено, он пробормотал, обращаясь ко мне:
– Есть ли мысли о дальнейших действиях?
– Я ушел из дома на цыпочках в восемь тридцать и только что вернулся. Звонил Сол… Истрачен зря еще один никель[4].
Фриц принес ему пиво, и Вульф налил себе стакан. Я рассказал ему все об Элкасе, не пропуская ничего. Затем изложил свою мысль о телеграмме в Рим. Как я и ожидал, он сразу же заупрямился.
– Ты можешь дать телеграмму за тысячи миль, чтобы узнать какой-то факт, но в таком тонком деле это не поможет. Наша последняя возможность: ты или Сол Пензер нанесете визит Сантини в Италии.
Я попытался поспорить с ним. Я даже забыл, что еще не сообщил ему о трех дополнительных наблюдателях из агентства «Метрополитен», которых я заказал для Одиннадцатой улицы.
Мою речь остановил шум шагов Фрица, идущего в прихожую на дверной звонок. Я замолчал и с любопытством думал, кто пришел.
В кабинет вошел Фриц и прикрыл за собой дверь. Он сказал, что какая-то дама хочет видеть мистера Вульфа.
– Ее имя?
Фриц покачал головой. Он выглядел неуверенным.
– Проводи ее сюда, Фриц.
Увидев посетительницу, я тоже почувствовал себя неуверенно. Я еще не видел в этой конторе никого более уродливого. Она вошла и остановилась, глядя прямо на Вульфа, как бы решая, как к нам подойти. Но отвратительной она не была. У нее были довольно маленькие серые глаза, взгляд которых, казалось, никогда не сойдет с того предмета, на котором они остановились. На ней было темно-серое шерстяное пальто и шляпка из того же материала, а непомерно длинный серый мех плотно окутывал шею.
Она села в кресло, которое я ей подвинул, и сказала звучным голосом:
– Трудно мне достался мой приезд сюда… Боюсь, что я сейчас потеряю сознание.
Вульф покачал головой.
– Я надеюсь, что нет. Немного бренди?
У нее слегка перехватило дыхание.
– Нет, благодарю вас.
Она подняла руки к меху. Казалось, она пытается добраться под мех на затылке.
– Я была ранена. Сзади, вот здесь. Думаю, что вам лучше посмотреть.
Вульф бросил на меня взгляд, и я подошел к ней. Она расстегнула мех спереди, а я снял его с шеи – и ахнул! Не то чтобы я никогда не видел крови, но не часто ее было так много, да и для меня это было слишком неожиданно. Весь мех изнутри был пропитан кровью, и воротник пальто – тоже. Это было зрелище!
Кровь все еще продолжала сочиться из порезов, сделанных на ее шее сзади. Я не мог определить, насколько они глубоки.
Она пошевелилась, и кровь потекла струйкой.
Я отбросил мех на пол и сказал ей:
– Ради бога, сидите, не шевелитесь и не крутите головой.
Я посмотрел на Вульфа и сказал:
– Кто-то пытался отрезать ей голову. Я не знаю, насколько опасны раны.
Она сказала Вульфу:
– Это мой муж. Он хотел меня убить.
Полузакрытые глаза Вульфа мигнули.
– Значит, вы Дора Риттер?
Она отрицательно покачала головой, кровь потекла сильнее, и я опять сказал, чтобы она сидела спокойно.
Она сказала:
– Я Дора Чапин. Я вышла замуж три года назад.
Глава 10
Вульф ничего не сказал.
Не зная, как глубоко могут открыться раны Доры Чапин при падении, я стоял позади нее, чтобы подхватить, если понадобится.
