Дик Френсис - Фаворит
– Может быть, выпустили под залог или они отделались штрафом. Я не знаю, я не видел отчета, – сказал Лодж. – Ну так зачем, по вашему мнению, послали такую кучу людей, чтобы передать вам сообщение?
– Если вдуматься, конечно, очень лестно для меня, что послали сразу пятерых. – Я усмехнулся. – Может быть, у таксистов сейчас безработица и им больше нечем заняться. А может быть, как сказал тот водитель, это нужно было, чтобы все это как следует до меня дошло.
– А вот это наводит меня на мысль еще об одной неправдоподобности, – сказал Лодж. – Вам к груди приставлен нож, а вы кидаетесь вперед. Как это? Ведь это явно лезть на рожон!
– Я бы не рискнул, если б он держал его острием чуть-чуть выше. Но он держал его против грудинной кости. Нужен молоток, чтобы пробить ее ножом. Я рассчитал, что скорее выбью нож, чем напорюсь на него. Так и вышло.
– И нож не оставил следа?
– Царапина, – сказал я.
– Давайте посмотрим, – сказал Лодж, вставая и обходя стол.
Я расстегнул сорочку – вторую и третью пуговицы. Как раз там у меня на коже остался неглубокий порез примерно в дюйм длиной. Он уже подсох, и вокруг натруди остались ржавые следы крови. Сорожка была испачкана в нескольких местах. Пустяк. Я почти не чувствовал боли.
Лодж опять уселся. Я застегнул сорочку.
– Ну, – сказал он, покусывая кончик карандаша, – какие вопросы вы задавали по поводу майора Дэвидсона и кому?
– Вот это действительно самое странное во, всем этом деле, – сказал я. – Я почти ничего ни у кого не спрашивал. И мне, безусловно, никто ничего толком не сказал.
– Но вы кого-то задели за живое, – сказал Лодж. Он достал из ящика лист бумаги. – Назовите мне имена всех, с кем вы говорили об этой проволоке.
– С вами, – быстро ответил я. – И с миссис Дэвидсон. И все слышали, как я говорил во время следствия, как я нашел эту проволоку.
– Но я заметил, что пресса явно обошла вниманием материалы следствия. А о проволоке даже не было упомянуто, – сказал Лодж. – И ни у кого, кто видел вас на допросе, не могло создаться впечатление, что вы решили – кровь из носу! – распутать это дело. Вы приняли заключение следователя очень спокойно и ничем не выразили, что не согласны с ним.
– Спасибо, что вы предупредили меня заранее, чего мне ждать, – сказал я.
Список, составленный Лоджем, выглядел явно куцым на большом листе бумаги.
– Кто-нибудь еще? – спросил он.
– О... одна приятельница... некая мисс Эллери Пенн. Я сказал ей вчера вечером.
– Приятельница? – переспросил он грубовато.
– Да, – сказал я. Он записал и ее.
– Еще кто-нибудь?
– Нет.
– А почему нет? – спросил он, отодвигая лист.
– Я считал, что вам и сэру Кресвеллу нужно свободное поле действий. Я думал, что могу спутать вам карты, если начну задавать чересчур много вопросов. Ну чтобы люди не насторожились, отвечая на вопросы, что-то в этом роде. Но, судя по всему – вы же сами говорите, что бросаете это дело, – я, кажется, мог действовать свободно. – Я говорил с некоторой горечью.
Лодж внимательно посмотрел на меня.
– Вам неприятно, что вас считают юным и чересчур горячим, – сказал он.
– Двадцать четыре года – это уже не юность, – сказал я. – Помнится, был премьер-министр, который в этом возрасте управлял Англией. И неплохо управлял.
– Это к делу не относится, вы отлично понимаете, – сказал он.
Я усмехнулся.
Лодж сказал:
– Что вы теперь думаете делать?
– Поеду домой, – ответил я, взглянув на часы.
– Нет, я по поводу майора Давидсона.
– Задайте вопрос полегче, – ответил я быстро.
– Несмотря на предупреждение?
– Именно по этой причине, – сказал я. – Самый факт, что пять человек были посланы запугать меня, показывает, сколько тут кроется. Билл Дэвидсон был хорошим другом, вы знаете. Я не могу смиренно позволить тому, кто был причиной его смерти – кто бы он ни был, – остаться безнаказанным. – Я подумал секунду. – Прежде всего я разыщу владельца тех такси, которые водят Чубчик и компания.
– Ну что же, неофициально я желаю вам удачи, Но будьте осторожны, – сказал Лодж.
– Конечно, – сказал я, вставая. Лодж проводил меня до самой двери на улицу и пожал мне руку.
– Держите меня в курсе, – сказал он, – Хорошо.
Он дружески помахал мне и занялся делами.
Я возобновил свое прерванное путешествие в Котсуолд. Плечи у меня отчаянно болели, но, пока я сосредоточивался мыслями на истории с Биллом, я забывал об этой боли.
Я понял вдруг, что и «несчастный случай» с Биллом, и моя история с этим фургоном, взятые вместе, могли навести меня на след того, кто все это замыслил. Было вполне логично предположить, что это был один и тот же человек. Оба покушения были чересчур сложны, чересчур тщательно разработаны, притом что всего этого можно было добиться гораздо проще. В моем сознании возникли слова «окольный путь», и я копался в памяти, стараясь доискаться, откуда они взялись. В конце концов я вспомнил угрожающее письмо, которое получил Джо Нантвич с опозданием на десять дней. Но потом я решил, что тревоги Джо никак де связаны со смертью Билла.
И нападение на Билла и предупреждение, полученное мной, решил я, были выполнены более жестоко, чем они били задуманы. Билл погиб в какой-то мере от случайности, а со мной обошлись бы менее жестоко, не пытайся я бежать. Я пришел к выводу, что мне надо искать человека с богатой фантазией, человека, который собирался быть жестоким только до известных пределов и у которого маленькие петарды благодаря своей сложности взрывались с большей силой, чем это было задумано.
И меня утешала мысль, что мой противник не обладает сверхчеловеческим умом. Он мог делать ошибки. И пока самой большой его ошибкой, подумал я, было то, что оно такими трудами передал мне предупреждение, единственным результатом которого было мое решение действовать еще энергичнее.
Два дня я ничего не предпринимал. Невредно было сделать вид, что предупреждение подействовало.
Я играл с детьми в покер и проигрывал Генри, потому что был занят мыслями о делах его отца.
– Ты совсем не думаешь, как ходишь, Аллан, – сказал Генри с насмешливым сочувствием, Отняв у меня десять фишек, когда у него на руках были только две пары.
– По-моему, он влюбился, – сказала Полли, глядя на меня оценивающим взглядом. – Этого еще не хватало!
– Тьфу! – сказал Генри, тасуя карты.
– Что такое «влюбиться»? – спросил Уильям, который, к большому неудовольствию Генри, играл «в блошки» своими фишками.
– Всякие охи-вздохи, – сказал Генри. – Поцелуи и прочая ерунда.
– Значит, мама в меня влюбилась, – сказал Уильям.
– Не будь дураком, – сказала Полли с высоты своих одиннадцати лет. – Любовь – это когда свадьба, невеста, конфетти и все такое.
– Ну, Аллан, – сказал Генри оскорбительным тоном, – живо кончай со своей любовью, а то у тебя не останется ни одной фишки.
Уильям взял свои карты. У него широко раскрылись глаза и рот. Это означало, что у него по меньшей мере два туза. Тузы были единственными картами, с которыми он начинал торговаться. Я видел, как Генри искоса взглянул на него и снова стал смотреть в свои карты. Он сбросил и прикупил, три карты и, когда до него дошла очередь, сделал пас. Я перевернул его карты лицом – у него были две дамы и две десятки. Генри был реалистом. Он знал, когда надо сдаваться. И Уильям, прыгавший от восторга, выиграл всего лишь четыре фишки, когда на руках у него было три туза и пара пятерок.
Не в первый раз я подумал о причудах наследственности. Билл был дружелюбный человек, настоящий мужчина со множеством достоинств. Сцилла очень подходила к нему, она была любящая, добрая женщина. Но ни один из них не был одарен чрезмерным интеллектом, и тем не менее наградили своего старшего сына исключительным, острым умом.
И мог ли я предположить, снимая карты для Полли и выравнивая стопку фишек для Уильяма, что Генри уже хранил в своем проницательном девятилетнем мозгу ключ к разгадке гибели его отца?
Он сам этого не знал.
Глава 6
Челтенхэмский национальный фестиваль конного спорта открывался во вторник второго марта.
Предстояли три дня скачек высшего класса, и в конюшни собрали воедино лучших в мире скаковых лошадей. Их перевозили из Ирландии на пароходах и на самолетах; здесь были отливающие золотом гнедые скакуны, получившие уже кучи призов и кубков по ту сторону Ирландского моря.
В Достершире скапливались фургоны, перевозившие лошадей из Шотландии, из Кента, из Девоншира, отовсюду. Они везли победителей Большого Национального приза, чемпионов по взятию препятствий, мастеров гандикапа, блистательных скакунов: это была элита скаковых лошадей.
Рассчитывав на четыре большие скачки в течение трех отведенных на это дней, сюда устремились все жокеи-любители, которые могли выпросить, одолжить или купить на это время скаковую лошадь. Скакать в Челтенхэме было великой честью, а выиграть – незабываемым в жизни событием. Жокеи-любители ждали этого фестиваля со страстным нетерпением.
