Хью Пентикост - Исчезнувший сенатор
— Детские разговоры.
— Не стоит меня недооценивать. Я не утверждаю, что при аппендиците готова лечь под нож местного мясника. Предпочту опытного хирурга. Я говорю, что опытный хирург по характеру болей сразу же поставит диагноз — резать. А вот врач старой школы не будет торопиться, он сначала выяснит, не съела ли я некачественную рыбу. Точно так же действуют и люди, занятые этой историей, Стайлс. Люди, у каждого из которых есть свои собственные мотивировки.
— Миллион долларов и освобождение из тюрем их приятелей.
— Это не имеет ничего общего с тем, что случилось с миссис Ллойд, ее ребенком и Тимом. Да в конце концов, может, никому и не нужны этот миллион долларов и освобождение заключенных.
— Что ты имеешь в виду?
— Женскую интуицию, — сказала Джанет. Она с трудом улыбнулась. — Тебе не приходит в голову, что мы уловили самую суть дела, но не можем разглядеть ее?
— Не приходит. Что за ахинею ты несешь?
— Селлерс зарабатывал деньги и создавал себе репутацию, унижая и уничтожая людей, — сказала Джанет. — Может, кто-то из них хотел устранить Селлерса. Может, вся эта шумиха с похищением всего лишь дымовая завеса.
— И это ты называешь женской интуицией?
— Ты сам ею заинтересовался. А если серьезно, убийство Селлерса — предельно идиотский шаг со стороны похитителей. Разве не так?
— Случайность. Они этого не хотели.
— Может быть.
— Но почему же они захватили и сенатора Вардона?
— Они искали момента, чтобы похитить Селлерса, — предположила Джанет. — Неожиданно он оказался в компании Вардона. Так что они заодно прихватили и сенатора.
Питер занялся трубкой, которую забыл раскурить из-за звонка Бача.
— У тебя интересное, чисто женское мышление, — наконец сказал он. — Имя Джереми Ллойда, возглавляющее список заключенных, подлежащих освобождению, прямо указывает на Вардона. Первая записка от похитителей была подсунута под дверь его номера сразу же после полуночи, когда Закари и нашел ее. Селлерс был еще жив и, по мнению медэкспертов, погиб только через два часа. Вне всякого сомнения, ключевая фигура — это Вардон. Если кто-то и оказался неожиданным участником игры, то это Селлерс.
— Так почему же его убили?
— Селлерс совершил какую-то оплошность, — предположил Питер. Он помолчал, размышляя. — Может, он кого-то узнал, и похитители поняли, что не могут отпустить его.
— Тем не менее он предоставлял ценность для торговли, — сказала Джанет. — Мертвый, он катастрофически уменьшает их шансы получить то, что им надо. Его могли убить позже, по завершении сделки. Или, по крайней мере, они могли подождать ее окончания и лишь потом выкинуть тело в кювет.
— Ты зря теряешь время в своей Портовой комиссии, — ухмыльнулся Питер.
— То есть?
— Тебе следовало бы писать детективы.
— На них не проживешь, — сказала Джанет. — Ты интересовался, как работает женская интуиция. — Она снова улыбнулась, на этот раз раскованнее. — Имею ли я право на последнее слово?
— Сколько угодно.
— Тот факт, что они выбросили его труп на Парквей, где Селлерса не могли не найти, говорит о том, что сделано это было сознательно. Они хотели, чтобы тело было найдено.
— Зачем?
— Бог знает. — Она покачала головой. — Может, стоит подойти с практической точки зрения. А то меня уже мутит от этих дешевых фантазий.
Питер включил радио и направился на кухню налить кофе. За первые же часы курс акций на бирже пошел вниз. Нерешительность, с которой правительство отнеслось к попытке шантажа, похоже, губительным образом сказалась на финансовом климате. Конечное решение должен был принять лично президент — или хотя бы взять на себя ответственность за такое решение. Решение, которое, несмотря на все соображения здравого смысла, подвергает человека проверке: подчинись, освободи двадцать восемь преступников, вручи миллион долларов — и над твоей слабостью будут потешаться и втайне и открыто. Или жестко стой на своем и прими на себя ответственность за хладнокровное убийство двух известных граждан — а может, и более чем двух, если похитители осуществят свои угрозы. В данный момент президент знает, что один из заложников уже мертв. Как это повлияет на его решение?
Ведь это год выборов.
Вот и настал момент оповещения. У диктора дрожал голос.
«Леди и джентльмены! Я только что получил срочное сообщение. На трассе Хатчинсон-Ривер-Парквей, к северу от города, было найдено тело Сэмюэла Селлерса, известного политического обозревателя. Мистер Селлерс был убит выстрелом в голову. Полиция считает, что тело было выкинуто из проезжавшей машины. В данный момент мы не располагаем подробностями. — Слышно было, как диктор с трудом перевел дыхание. — Не может быть никаких сомнений, что похитители настроены более чем серьезно. Теперь я переключаю вас…»
Питер выключил радио.
— Этим утром я сказал… сказал, впав едва ли не в истерику, бармену в забегаловке О'Коннора. Глаз за глаз — вот что я сказал ему. Знаешь, я боюсь, что обнаружат тела Лауры, или Бобби, или Тима, валяющиеся где-то в грязи. Джанет, я не могу сидеть тут и ждать, но куда, черт побери, мне бежать? Что мне делать?
Много времени спустя Питер попытался описать в статье для «Ньюсвью» атмосферу, в тот день царившую в городе. Обыкновенным, ничем не примечательным днем вы гуляете по улицам, и мимо вас проходят сотни людей, лица которых вам ничего не говорят. Питер, как репортер и писатель, занимался именно людьми, и часто позволял себе бессмысленные игры, пытаясь прикинуть, о чем думают прохожие, какими проблемами они озабочены — денежными, сексуальными, какие страхи и тревоги их терзают, скрытые за искусственным смехом. Но в этот день — и Питер мог припомнить только один такой день — все думали об одном и том же. В эти часы все их личные проблемы отступили на второй план. Они думали о мертвом человеке в кювете, о почтенном сенаторе, которого могут найти в каком-то другом кювете, о женщине и ее ребенке, которые могут жестоко поплатиться за чье-то преступление. Люди задавались вопросом, что за чертовщина происходит с миром, в котором они живут. И к уже существующим страхам прибавлялись новые — страх за существование города, страх быть избитым и ограбленным, страх, что полиция может оказаться слишком беспомощной и продажной, чтобы спасти их в опасную минуту, страх перед сексуальным насилием. В тот день, сталкиваясь взглядами с незнакомцами на городских улицах, ты читал в их глазах один и тот же вопрос: «Не опасен ли ты? На чьей ты стороне? Ты предпочел бы платить подонкам или убить их?»
Питер помнил и другой такой день — день убийства президента Кеннеди. В тот день все частные проблемы и мелкие заботы — все это стало не важно. Потрясение от гибели Первого Гражданина страны заслонило все остальное. Но тем не менее тогда, как и сегодня, к горечи потери примешивались и личные опасения: «Если это могло случиться с ним, то и я не в безопасности! Кто-то, возможно, ненавидит и меня».
Время больше не отмерялось часами, которые отвели похитители. После гибели Сэмюэла Селлерса все изменилось. Требование через сорок восемь часов «дать ответ или же…» осталось в прошлом. В какой-то мере это «или же» уже случилось. И теперь армия и все силы охраны правопорядка брошены на защиту президента, вице-президента и прочих шишек, дабы уберечь их от перспективы оказаться на месте Селлерса. Этой проблемой соответствующие службы занимались со всем рвением, а упоминания о Лауре, Бобби и Тиме Салливане в лучшем случае носили лишь общий характер.
Времени не было. И было совершенно непонятно, в каком направлении вести наступление. Питер не мог ворваться в порт на белом коне, размахивая мечом. Представив себе эту картину, он едва не рассмеялся, но окружающее его молчание оставалось плотным и непроницаемым. Ему были нужны оружие и боеприпасы. Может, Виктор Орселли сообщит Крамеру что-то полезное — но лишь позже, через несколько часов. Питер понимал, что должен что-то предпринять, не считаясь со временем, словно все оно в его распоряжении. Он должен действовать как репортер, лично не заинтересованный в данном деле. И начать надо с самого начала. Он должен забыть сжигающее его беспокойство за судьбы своих друзей и действовать как профессионал. И первым делом нужно спокойно и трезво оценить ситуацию.
Он попытался изложить свои соображения Джанет Блейдс. Слушая, она удивленно смотрела на него, словно сомневаясь, сможет ли он действовать подобным образом.
— И ты можешь помочь мне, — бесстрастно закончил Питер.
— Как?
— Твой рассказ о жизни порта, — сказал он, — просто набор избитых штампов, которые вы скармливаете обществу. «Заговор молчания, никто слова не проронит, любой, кто проговорится, окажется на дне реки в бочке цемента». Но есть и другие люди, Джанет. Должен быть человек, и не один, кому это не нравится, который не может смириться с жестокостью по отношению к невинной женщине и ее ребенку. Она ничего не сделала, ни для кого не представляла опасности. Ее захватили какие-то головорезы в диком припадке патриотизма. Все это не имеет отношения к портовому миру. Так что, возможно, кто-то и обмолвится хоть парой слов. Твой приятель Шривер говорит, что агентов комиссии считают «плохими парнями». Но конечно же это не может быть правдой на все сто процентов. Они наверняка делают и что-то хорошее для портовиков. И если ваши агенты займутся этим делом, я ручаюсь, они нащупают какой-то выход на моего приятеля со шрамом. В самом худшем случае удастся найти человека, который согласится передать послание этим людям в касках. Появится возможность для переговоров. Пусть не прямых, но все же удастся установить какой-то контакт.
