Ксавье Монтепен - Чревовещатель
После Сен-Жиля чревовещатели, перестав работать единственно ради торжества добродетели, стали извлекать пользу из своего искусства, развлекая публику. Некто барон де Менжен прославился и обогатился посредством сочиненного им диалога, который происходил между ним и тремя или четырьмя фигурками, приводимыми им в движение наподобие марионеток. Его примеру последовали другие. Человек с куклой, пользовавшийся такой популярностью пятнадцать или двадцать лет назад, был также в некотором роде его учеником.
Теперь вернемся в балаган Сент-Авита, к Сиди-Коко, который и не подозревал, что ему угрожает страшная опасность. Он раскланялся еще раз и, показав публике свою куклу, тонкую талию которой он сжимал двумя пальцами, продолжил:
– Милостивые государыни и государи, имею удовольствие представить вам госпожу Сиди-Коко, мою законную супругу…
Эти слова были встречены хохотом, затем, как будто с потолка, послышался хриплый, дребезжащий, ослабевший от водки картавый голос:
– Это твоя супруга!.. Да к тому же законная! Ой-ой-ой! Если у вас будут дети, то одного мне на завод!..
Все подняли голову кверху, жандармы сделали то же. Разумеется, никто ничего не увидел, потому что этим голосом говорил сам чревовещатель.
Тот же надтреснутый голос продолжал:
– Ну чего вы все уставились на потолок, почтенные?.. Вы меня ищете на чердаке, а я в погребе… Ах, черт возьми, вот так ножка! Если у вас, милочка, и другая такая же хорошенькая, то лучших ножек не найдешь!
В эту минуту голос, казалось, звучал наравне с землей. Можно было подумать, что он выходил из-под пола. Иллюзия была столь велика, что женщины вскрикнули, схватившись за платье обеими руками, а трое или четверо из мужчин посмотрели под скамейки. Чревовещатель нахмурился.
– Я не стану это терпеть, — сказал он своим естественным голосом. — Негодяй, осмеливающийся таким образом нарушать порядок, заслуживает строгого наказания. Другие, быть может, удовольствовались бы тем, что изгнали бы наглеца. Я же поступлю иначе… Я его запрячу под землю!
– Ой-ой-ой! — взвыл охрипший голос, на этот раз как будто выходя из-под земли и постепенно ослабевая. — Как тут холодно и темно! У меня уже начался насморк!.. Апчхи!.. Простите меня, господин чревовещатель… Позвольте мне подняться наверх… Я больше не буду…
– Поздно! — сказал Сиди-Коко. — Тебя нужно проучить: ты пробудешь там до полуночи!
Затем, с улыбкой обращаясь к публике, он продолжал:
– Так как теперь, милостивые государи и государыни, нам больше никто не помешает, продолжим… Я вам сейчас представил свою жену… С виду она смирна, как овечка, и даже умеет молчать — весьма редкое качество среди особ прекрасного пола… И что ж, все это только наружность… В действительности госпожа Сиди-Коко не лучше других… она сердита, своенравна, любит поболтать и хорошо поесть, она лгунья, кокетка…
Тут кукла зашевелилась, выразила живейшее неудовольствие и воскликнула звонким голоском:
– Замолчите, супруг! Гадко так поступать с несчастной, беззащитной женщиной… Вы же просто клеветник!..
– Клеветник? — повторил чревовещатель. — Почему вы меня так называете? Разве вы не любите болтать, моя душечка?..
– Разумеется, нет! — ответило маленькое создание. — Я говорю хорошо, но мало. И никогда в жизни не говорю лишнего. Я не сплетничаю, не прохожусь насчет ближних, как это делают другие. Я занимаюсь хозяйством и не вмешиваюсь в чужие дела, и если меня можно в чем-нибудь упрекнуть, так это в излишней молчаливости…
– Прекрасно! Вы скажете, что вы и не сердиты?
– Сердита! Я? — завизжала рассвирепевшая кукла. — Это уж слишком! Не повторяйте этого, черт возьми! А не то я вам выцарапаю глаза!..
– Я вас обвинил напрасно! — рассмеялся чревовещатель. — Все здесь присутствующие могут судить о вашей скромности! Признайтесь по крайней мере, что вы кокетка.
– Вовсе нет!
– Однако ваш туалет обходится мне недешево. Что ни день, то я вижу у вас что-нибудь новенькое.
– Это потому, что у меня хороший вкус. Этим я вам же делаю честь.
– Итак, вы разоряете меня для того, чтобы мне нравиться?
– А для чего же еще?
– Я думаю, что все это делается для разных болтунов!.. Или вы полагаете, что я слеп?
– Разве я виновата, что я хорошенькая и что мужчины это замечают? Вы должны быть этим довольны, муженек, ведь если меня любят, так это значит, что я любезна…
– Очень любезны со всеми этими франтами, которых вы завлекаете в мой дом своими улыбками и нежными взглядами!
– Не могу же я отвечать на их вежливость грубостью!
– Они за вами ухаживают, и вы им подаете надежду!
– Если и так, то ведь это мне ничего не стоит, а им приятно… Но какое вам вообще до этого дело?
– Какое мне дело? Большое дело!..
– Это потому, что вы человек недалекий и полный предрассудков. То, чего вы так сильно страшитесь, часто случается и с людьми получше вас, и от этого им не бывает хуже.
– Быть может и так, но мне это не нравится и это со мной не случается!..
– Вы думаете?
– Я в этом уверен…
– Многие мужья говорили то же самое, однако же с ними это случалось… Да и как помешать тому, что захочет женщина?
– Вы будете постоянно со мной!
– Посмотрим!..
– Я буду за вами наблюдать день и ночь!
– Этим вы не возьмете.
– Дура!
– Тиран!
– Я вас запру!..
– Я выскочу в окно!
– Тюрьма, в которую я вас посажу, без окон!
– Желала бы я посмотреть, как вы это сделаете!
– Ну так вот же вам! — С этими словами Сиди-Коко запрятал куклу в один из широких карманов своих брюк.
Здесь сцена стала чрезвычайно комичной и вслед затем почти ужасной. Зрители видели метавшуюся во все стороны маленькую фигурку. Слышно было, как она жаловалась, умоляла, потом начала ругаться.
– Замолчите, бесстыдница! — сказал чревовещатель. — Замолчите, или я оторву вам голову!
Кукла продолжала свое, и Сиди-Коко стал приводить в исполнение свою угрозу. Тогда из его кармана понеслись пронзительные крики:
– Караул! Режут!
Эти крики мало-помалу перешли в хрип. Затем кукла издала последний глухой звук, и все смолкло. Унтер-офицер наклонился к своему подчиненному и тихо сказал:
– У меня мурашки бегут по телу. Бедная Мариетта, должно быть, точно так же кричала и хрипела прошлой ночью, когда этот негодяй ее резал, а теперь он устраивает этот фарс! Честное слово, дьявол, а не человек!..
– Вы правы, капрал, — ответил жандарм.
Чтобы утешить и развеселить зрителей, Сиди-Коко вынул из кармана куклу, находившуюся в бесчувственном состоянии и с повисшей головой, пощупал у нее пульс и стал приводить ее в чувство. В конце концов он даровал ей прощение, к большому удовольствию присутствовавших женщин, которые, думая о своих мужьях, говорили самим себе: «Верно! Они все такие!»
Успех чревовещателя был полным. Когда он сходил со сцены, ему громко рукоплескали, он вернулся и раскланялся с публикой, которая стала аплодировать еще сильнее.
«Недолго тебе праздновать, злодей! — подумал унтер-офицер. — Что сказали бы все эти ослы, если бы я им сейчас сообщил, что этому фокуснику скоро отрубят голову?»
Не дожидаясь конца представления, жандармы оставили свои места и расположились по обе стороны от отверстия, через которое артисты покидали балаган. Минуты через три или четыре из этой двери вышел мужчина. Унтер-офицер загородил ему дорогу.
– Что вам от меня нужно? — воскликнул изумленный мужчина.
– Вы тот, кого называют Сиди-Коко? — спросил жандарм.
– Я самый.
– В таком случае предупреждаю вас, что всякое сопротивление с вашей стороны будет бесполезно. Я арестую вас именем закона!
XX
Услышав эти страшные слова, Сиди-Коко отскочил назад и, казалось, приготовился защищаться. Другой жандарм быстро взял его за плечо, между тем как унтер-офицер схватил его за руки. Но чревовещатель успел оправиться.
– Я не собираюсь бежать, — сказал он. — Вы понимаете, меня это ужасно удивило… Да к тому же темно… Я вас принял за злоумышленников. Теперь я вижу, что вы жандармы. Но я не сделал ничего дурного!
– Может быть… это нас не касается… Вы об этом поговорите со следственным судьей.
– С каким следственным судьей?
– С тем, конечно, который подписал приказ о вашем задержании.
– У вас есть приказ о моем задержании?
– Разумеется. Если вы хотите, я вам его покажу…
– В чем меня обвиняют?..
– Вам это лучше знать. Мне об этом ничего не известно.
– Куда вы меня отправите?
– В Рошвиль.
– В Рошвиль, — пробормотал чревовещатель дрожащим голосом и затем прибавил себе под нос: — Этого-то я и боялся… Тот рассказал!..
Унтер-офицер запомнил эти слова, сходные с признаниями, какие иногда вырываются у преступников в минуту смятения.
