Филлис Джеймс - Неестественные причины

– Может быть, добавились доходы от книг вашего брата? – предположил Реклесс. Он уже кончил просматривать картотеку, но остался сидеть за письменным столом и де­лал записи в блокноте, как будто бы не об­ращая внимания на реакцию Сетона. Но Далглиш видел своим профессиональным взглядом, что снятие показаний идет на са­мом деле точно по плану.

– Да что вы! Морис всегда жаловался, что на его гонорары не проживешь. С большой горечью он это говорил. Теперь, говорил, у нас эпоха сентиментальной дешевки. И кто не выставится на продажу, до того никому дела нет. Списки бестселлеров создаются рекламой, хорошо писать себе дороже, а из-за публичных библиотек книги не раскупа­ют. Все, по-моему, так и есть. Но ему-то чего стараться было, когда у него двести тысяч? А знаете чего? Нравилось быть писателем. Самоуважения ему добавляло. Я думаю так. Я-то никогда не понимал, почему он так се­рьезно к этому относится. Но и он тоже не понимал, почему я хочу иметь собственный клуб. Вот теперь можно будет и клуб завес­ти. Даже целую сеть клубов, если нормально дело пойдет. Приглашаю вас обоих на от­крытие. Можете хоть все отделение с собой прихватить. Не придется за казенные день­ги просачиваться под видом частных лиц и смотреть, чтобы пили в меру и чтобы девочки не шалили. Да еще сажать с собой жен­щин-сержантов, выряженных под туристок-провинциалок. Лучшие столики – в вашем распоряжении, выпивка, закуска – все за счет администрации! Представляете, Далг­лиш, я ведь мог так шикарно размахнуться с «Золотым фазаном»! Да вот капитала не было. Зато теперь и капитал есть.

– Этого мало, нужна еще законная жена, – безжалостно напомнил ему Далглиш. Он за­метил фамилии опекунов, назначенных в завещании Сетона, и не представлял себе, чтобы эти осмотрительные и консерватив­ные господа согласились потратить отдан­ные под их надзор средства на такое пред­приятие, как новый «Золотой фазан». Он поинтересовался, почему Морису было так важно, чтобы Дигби женился.

– Морис часто поговаривал, что мне пора обзавестись семьей. Его вообще волновали такие вещи, как продолжение рода и прочее. Сам-то детей не народил, я, по крайней мере, не слыхал, и жениться вторично после фи­аско с Дороти тоже небось не жаждал. Да и сердце у него было никудышное. А еще он опасался, как бы я не связался с кем-нибудь из голубых. Не хотел, чтобы его деньгами пользовался пидер. Бедняга Морис! Он не­бось даже и не знал толком, какие они из себя. А вот, поди ж ты, был твердо убежден, что лондонские клубы, особенно в Уэст-Энде, – это все притоны гомосеков.

– Надо же! – сухо отозвался Далглиш. Но Сетон не почувствовал иронии. Он взволно­ванно спросил:

– Послушайте, вы ведь не сомневаетесь насчет того телефонного звонка в среду по­здно вечером? Мне действительно, едва я вошел в дом, позвонил убийца и сказал, что­бы я ехал в Лоустофт. Просто с целью выма­нить из дому, я считаю. Чтобы у меня не было алиби как раз на время смерти. Иначе вообще непонятно. А так у меня оказывает­ся трудное положение. Обидно, что Лиз не согласилась зайти. Поди теперь докажи, что, когда я приехал, Мориса в доме не было и что я ближе к ночи не отправился с ним про­гуляться по пляжу, вооружившись подходя­щим кухонным ножом. Да, кстати, орудие убийства нашли?

Инспектор ответил отрицательно. И ска­зал:

– Мне бы очень помогло, мистер Сетон, если бы вы могли подробнее рассказать об этом звонке.

– А я вот не помню больше ничего! – с неожиданной досадой отозвался Сетон. – Вы уж который раз меня спрашиваете, а я вам повторяю, что больше ничего не помню. Я же после этого, черт подери, знаете как шмякнулся головой! Да вы мне скажите, что никакого звонка не было, просто мне при­мерещилось, я бы и поверил, только, долж­но быть, все же звонили, иначе бы с какой стати я стал машину из гаража выводить? Устал зверски и вдруг ни с того ни с сего потащился в Лоустофт? Нет, кто-то звонил. Это я точно помню. А вот как звучал голос, уже вспомнить не могу. Не знаю даже, мужс­кой или женский.

– И что именно сказали?

– Да я же вам говорил, инспектор! Сказа­ли, что звонят из лоустофтского полицейс­кого участка и что на берег выбросило труп Мориса в моей лодке и с отрубленными ки­стями рук.

– Отрубленными или отрезанными?

– Да не знаю я! Вроде бы отрубленными. И я должен немедленно прибыть в Лоустофт для опознания тела. Ну я и поехал. Я знал, где у Мориса ключи от машины, и бак «вокс-холла» оказался полон, на счастье. Вернее, на беду. Я едва не гробанулся. Вы, конечно, скажете, сам виноват, я понимаю. Признаю, я сделал по пути пару глотков. А что, разве удивительно? Я уже был совершенно без сил, когда приехал в Монксмир. Со вторника на среду ночь провел черт знает как, полицей­ский участок «Уэст сентрал» – это вам не отель. А потом еще сколько часов в поезде.

– И тем не менее вы сразу же отправились в Лоустофт, не позаботившись даже прове­рить? – спросил Реклесс.

– А я проверил! Я когда выехал на шоссе, то подумал, надо посмотреть, может, «Чом­га» на месте, как была. Свернул в Кожевен­ный проулок, проехал сколько можно и спу­стился к воде пешком. Смотрю, лодки нет. Ну я и решил: значит, правда. Вы можете, конеч­но, сказать, что надо было перезвонить в полицейское отделение, но у меня и в мыс­лях сначала не было, что звонок из полиции мог быть туфтой. А когда пришло в голову, уже в пути, то проще всего было посмотреть, где лодка. Но вот только…

– Да? – ровным голосом отозвался Рек­лесс.

– Тот, кто звонил, выходит, знал, что я дома. И это не могла быть Лиз Марли, она ведь только отъезжала от ворот, когда зазво­нил телефон. Спрашивается, кто еще мог это знать и откуда?

– Могли видеть, как вы входили в дом, – предположил Реклесс. И потом, вы, наверно, сразу включили свет. А освещенные окна заметны издалека.

– Да так-то оно так. Свет я всюду зажег, правда. В этом доме, когда темно, меня жуть берет. Но все-таки странновато.

Действительно странновато, подумал Дал­глиш. Хотя, должно быть, инспектор дал вер­ное объяснение. Свет в окнах «Сетон-хауса» виден на всем мысу. А когда окна погасли, некто по этому признаку мог определить, что Дигби Сетон уехал. Но зачем понадоби­лось его выманивать? Что-то еще надо было сделать в доме? Отыскать и уничтожить ули­ку? Или в это время в одной из комнат лежа­ло тело Мориса? Но этого не могло быть, если Дигби говорит правду и лодка тогда с берега уже исчезла.

Дигби вдруг спарсил :

– А что я должен делать насчет тела, что­бы передать его на медицинское исследова­ние? Морис никогда не говорил, что инте­ресуется медицинскими исследованиями. Но раз это его воля…

Он перевел вопросительный взгляд с Дал­глиша на Реклесса. Инспектор ответил:

– Об этом вам не стоит сейчас беспоко­иться, сэр. Ваш брат оставил все необходи­мые распоряжения и оформленные бланки. Но придется повременить.

– Да, конечно, я понимаю… Просто я не хотел бы… Раз Морис так решил…

Дигби растерянно замолчал. Возбуждение его заметно спало, он выглядел очень уста­лым. Далглиш и Реклесс переглянулись, они оба подумали, что тело Мориса Сетона едва ли будет представлять какую-то ценность для медицинских исследований после того, как с ним разделается Уолтер Сиднем, выда­ющийся и методичнейший специалист и ав­тор учебника по судебной медицине, где на первой же странице патологоанатому реко­мендуется начинать с сечения от горла до паха. Разве что руки и ноги Мориса Сетона еще сгодятся для практики первокурсников, хотя вряд ли он это имел в виду. Впрочем, его тело уже послужило медицинской науке.

Реклесс собрался уходить. Он объяснил Дигби Сетону, что от него потребуется при­сутствие на предварительном дознании – это было встречено довольно кисло, – и стал складывать бумаги с удовлетворенным ви­дом страхового агента по окончании удач­ного рабочего дня. Дигби наблюдал за ним, как ребенок, которому надоели взрослые, но все-таки лучше, чтобы они не уходили. За­стегивая ремни портфеля, Реклесс задал свой последний вопрос, задал небрежно, как бы не особенно интересуясь ответом:

– Вам не кажется странным, мистер Сетон, что ваш единокровный брат назначил своим наследником вас, притом что вы как буд­то бы не были с ним особенно близки?

– Но я же объяснил! – чуть не взвыл Се­тон. – Ведь больше же никого родных нет. И у нас вообще отношения были вполне ни­чего. Я всегда старался с ним ладить. Не так-то это было и трудно, надо сказать, – только подольститься немного, книги его безобраз­ные похвалить, проявить внимание. Я вооб­ще стараюсь с людьми ладить по возможно­сти. Всякие там ссоры, разборы – это не в моем вкусе. Долго его переносить я бы, ко­нечно, не смог, но мы и общались нечасто. Последний раз виделись в конце августа, в дополнительный выходной, я же вам гово­рил. А он страдал от одиночества. И, кроме меня, у него никого родных не осталось. Ему хотелось верить, что мы – близкие люди.

Реклесс сказал: